Дональд Трамп вернулся в Белый дом в атмосфере небывалого ажиотажа и разнонаправленных ожиданий относительно того, что принесет его вторая президентская каденция. Если его первая инаугурация восемь лет назад выглядела недоразумением, то теперь ему спешили присягнуть чиновники, корпорации и лидеры государств.
Опросы показывают, что надежды на Трампа готовы возложить люди в разных частях света, а наиболее критичны к нему в тех странах и регионах, чья безопасность может снизиться в результате его прихода. Парадоксально среди них — самые надежные и давние союзники Америки: Европа, Великобритания, Южная Корея.
Взгляд аналитиков и интеллектуалов на Трампа также существенно изменился. Теперь его трактуют не как безответственного популиста, а как транзакциониста, который, хотя и облекает свои намерения в скандальную форму, на практике является бо́льшим реалистом, чем сторонники либерально-ценностных подходов. Главной миссией Трампа является эффективное сдерживание Китая, которое должно завершиться глобальной сделкой, отвечающей интересам обеих сторон, уверены они. В этом случае он встанет в один ряд с Рональдом Рейганом.
В то же время для переговоров с Китаем с позиций силы Трамп должен не проиграть Украину, отмечают аналитики и некоторые политики. Это, вероятно, осознают теперь и в команде Трампа. В этой перспективе сделка по Украине выглядит уже не побочным эпизодом, не имеющим принципиального значения для Трампа, но прелюдией к вступлению в трудный диалог с Пекином.
Однако в настоящий момент у Трампа нет рычагов давления на Москву, полагающую, что в конфликте с Украиной она находится в более сильной позиции. Выдвигаемые командой нового президента угрозы, вроде снижения цен на нефть, не выглядят убедительными. И в любом случае не изменят положения дел на горизонте полугода, за которые Трамп теперь обещает завершить войну. Чтобы изменить баланс сил в украинском конфликте, понадобится больше времени и действенные меры поддержки Украины.
Долгожданное вступление Дональда Трампа в должность президента окружено атмосферой небывалого ажиотажа и представляет собой удивительный контраст с его предыдущей инаугурацией в 2016 году. Тогда поражение демократов на выборах и избрание Трампа представлялись нелепым казусом, сам он выглядел случайно прорвавшимся к власти сомнительным типом, а главной задачей американского государства и американского истеблишмента считалась организация плотного сопротивления его разрушительным идеям и политической беспринципности. Сегодня американские чиновники, корпорации и мировые лидеры, напротив, спешат присягнуть Трампу или по крайней мере продемонстрировать ему свою лояльность, а сам он чувствует себя полным триумфатором.
В то же время «акции» уходящего президента Джо Байдена упали до минимального уровня. Согласно опросу Gallup, оценки его президентства в момент ухода из Белого дома выглядят худшими среди президентов XXI века. Этому способствуют не только ожесточенная критика со стороны избирателей-республиканцев, но и весьма сдержанные признания его успехов со стороны демократов, которые критикуют его за непоследовательность — будь то недостаточная военная помощь Украине или, наоборот, предоставление такой помощи Израилю. Неудачные манипуляции общественным мнением — сначала сокрытие частичной утраты дееспособности, а затем попытка провести в президенты «преемницу» в лице Камалы Харрис — бросили дополнительную неприятную тень на его «наследие», защищать которое сегодня мало кто горит желанием. А ощущение «кризиса Запада», охватившее многих интеллектуалов к концу 2024 года, тоже так или иначе оказывается ассоциированным с проигрышным финалом эпохи Байдена.
Эти разочарования в свою очередь расчищают дорогу трампомании, которая как будто охватила значительную часть мира. Самые экзотические, скандальные и несбыточные обещания Трампа — завершить войну в Украине в кратчайший срок, присоединить к США Гренландию и Канаду, обложить китайские товары 50%-ной пошлиной или выйти из НАТО — вне зависимости от того, во что они выльются, разгоняют ажиотаж вокруг начинающегося президентства. А отсутствие реалистичных сценариев их исполнения питает надежды различных игроков развернуть реальные стратегии президентства Трампа в выгодном для себя ключе.
Масштабный опрос (28,5 тыс. человек в 24 странах), проведенный Европейским советом по международным отношениям (ECFR), показывает, что люди во многих странах мира с оптимизмом смотрят на второе президентство Трампа. Многие считают, что он не только принесет пользу Америке, но и снизит напряженность в Украине, на Ближнем Востоке и в отношениях между США и Китаем, пишут авторы отчета ECFR. Противники Трампа предсказуемо сосредоточены в тех странах и ареалах, безопасность которых может в результате его прихода снизиться (Европа, Украина, Южная Корея). Парадокс состоит в том, что эти страны и территории исторически являются наиболее сильными и последовательными союзниками США. Так, например, крайне пессимистичным в отношении прихода Трампа выглядит общественное мнение Великобритании. Авторы отчета считают, что Европе будет непросто найти в себе силы для того, чтобы выстроить самостоятельную внешнеполитическую линию в условиях «тумана Трампа», но потенциал для этого у нее есть. Многие в мире видят в Европе игрока, потенциально равного по силе США и Китаю, но полагают, что ее новая стратегия не может быть простым возвращением к прежнему либеральному порядку.
Общий взгляд аналитиков и аналитических центров на Трампа с момента его победы на выборах существенно изменился. Если в ходе предвыборной кампании он скорее оценивался как безответственный популист, сегодня в мировой прессе и в аналитических центрах его трактуют преимущественно как популиста-транзакциониста. Это означает, что, придавая своим обещаниям популистскую и скандальную форму, на практике он является бо́льшим реалистом, чем сторонники либерально-ценностных подходов в политике. В результате новый президент оказывается представителем надежд как тех, кто устал от «либерального лицемерия», так и тех, кто надеется на приписываемое Трампу сочетание дерзости и расчетливости, которые должны позволить решить или ослабить давление конфликтов, не решаемых в рамках ценностного подхода. Аналитики наперебой цитируют его книгу «Искусство сделки», в которой изложена идеология агрессивного начала любых переговоров, позволяющая в нужный момент из сильной позиции найти баланс интересов для урегулирования. Эта чудодейственная бизнес-техника и становится главной «пилюлей надежд».
Историк Нил Фергюсон в статье для Foreign Affairs сравнивает приход Трампа в Белый дом с приходом Рональда Рейгана в 1981 году и видит в последнем ролевую модель для Трампа второго срока. Рейган придерживался концепции «мир через силу», рассуждает Фергюсон, то есть так же начинал со стратегии непримиримости, переходя затем к более взвешенным договоренностям. Начав с резкого наращивания военных расходов США и объявления коммунистической Москвы «центром зла в современном мире», Рейган помягчел в отношении СССР во время второго срока и вышел на заключение самых впечатляющих договоренностей по разрядке напряженности, которые в конце концов положили конец холодной войне. Правда, Фергюсон опускает тот факт, что эти договоренности стали возможны в результате углубляющегося экономического кризиса и внутриполитических изменений в СССР, а сам процесс занял почти десятилетие. А также тот факт, что Рейган был представителем сугубо ценностного подхода, вдохновлявшего впоследствии американских неоконсерваторов. Так или иначе, по мнению Фергюсона, подобно тому как Рейган подвел мир к окончанию холодной войны, миссией Трампа должна стать историческая сделка с Китаем, которая, однако, также может быть заключена только с позиций силы. Он уверен, что именно так видит желательный результат своего президентства и сам Трамп.
Ричард Фонтен, глава Центра новой американской безопасности (CNAS), в том же журнале отмечает, что, несмотря на крайнюю враждебность и демонстрацию принципиальных несогласий, американская внешняя политика в своих принципиальных чертах остается преемственной и по сути двухпартийной на протяжении первого срока Трампа, президентства Байдена и нового срока Трампа. «Внешняя политика администраций — даже таких разных, как администрации Байдена и Трампа, — похожа на айсберг. Видимая часть блестит и имеет зазубрины и привлекает основное внимание. Однако у нее также есть гораздо более мощная и менее заметная основа, которая, как правило, остается в основном неизменной», — пишет он.
Сформулированная во время первого срока Трампа идеология стратегического соперничества с Китаем осталась центральной линией американской внешней политики при Байдене, и даже арсенал инструментов давления на Пекин, таких как технологическое сдерживание Китая и актуализация альянсов в Тихоокеанском регионе, заложенный Трампом, сохранился и был развит новой администрацией. Точно так же в политике на Ближнем Востоке Байден стремился к развитию и углублению Авраамовых соглашений, достигнутых при Трампе. В этом смысле опасения, что Трамп перевернет внешнеполитические расклады и приоритеты, кажутся автору поверхностными и неосновательными. По сути, дело сводится скорее к акцентам и выбору методов достижения цели, нежели к их определению.
Впрочем, большой вопрос состоит в том, какие именно цели и какие «линии фронта» окажутся для Трампа в конце концов более важными — борьба с либералами и тем, что он называет «глубинным государством» дома, в США, или внешнеполитические противостояния и альянсы. Так, например, Питер Шредер из CNAS указывает, что некоторые ожидаемые и политически мотивированные назначения Трампа (например, в сфере разведки) способны нанести значительный вред американской безопасности и ослабить США на международной арене. Не меньший вопрос состоит в том, сработает ли эффект Трампа теперь, когда он, с одной стороны, не является такой уж загадкой, а с другой, вступает в должность в момент, когда Запад выглядит гораздо более слабым, а союз Китая, России, КНДР и Ирана — гораздо более убедительным и мощным, чем восемь лет назад.
Широко распространенные надежды на транзакционизм нового президента и искусство сделок с позиций силы, впрочем, пока наталкиваются на тот факт, что известные на сегодняшний день планы Трампа и его команды не выглядят убедительными и подвергаются критике со стороны специалистов, будь то увеличение добычи нефти в США, новая тарифная политика или обещания урегулирования тех или иных кризисов. В то же время такие громкие обещания уже розданы, и это ставит новую администрацию как раз не в сильную, а в слабую позицию и в конце концов подталкивает к имитации успехов вместо реальных достижений. В этом случае возможны провалы, подобные сделке по Афганистану — в основных чертах она была навязана командой Трампа, а ее разрушительные последствия проявили себя уже после его ухода из Белого дома (→ Re: Russia: Между популизмом и транзакционизмом).
Призрак Афганистана, впрочем, уже витает над самым громким обещанием Трампа — остановить войну в Украине — и, по свидетельствам осведомленных источников, крайне беспокоит команду нового президента. Как заявил один из европейских чиновников, который провел несколько раундов переговоров с помощниками Трампа, его «команда одержима желанием выглядеть сильной, поэтому пересматривает подход к Украине». Исполняющая обязанности главы Немецкого фонда Маршалла Александра де Хооп Схеффер говорит, что фиксация новой администрации на афганском кейсе «указывает на образ мысли, который подпитывает и развивает взгляд Трампа на политику в отношении Украины прямо сейчас».
Еще один аргумент, который, по свидетельствам европейских чиновников, присутствовал в ходе их дискуссий с командой Трампа, состоит в том, что проигрыш в Украине сделает Америку более слабой в глазах Китая. В риторике американских «украиноскептиков» желание отстраниться от конфликта в Украине объяснялось необходимостью сосредоточиться на главном для США вопросе — сдерживании Китая. Поддержка Украины и угроза эскалации со стороны России выглядели в такой перспективе как помеха и обременение для стратегической линии внешней политики. Однако теперь возможная «украинская сделка» начинает выглядеть не как побочный эпизод, но как своего рода первый приступ или прелюдия к сложным переговорам с Китаем и к китайской сделке. Трамп не сможет вступить в эти переговоры с позиций силы, проиграв Украину гораздо более слабому, чем Си Цзиньпин, Владимиру Путину. Глава европейской дипломатии Кая Каллас заявила The Financial Times, что «Трамп хочет быть сильным», добавив, что под «провалом Украины» она подразумевает, что Трамп «не так уж и силен».
В результате за последние два месяца ситуация вокруг предполагаемой сделки по Украине действительно несколько изменилась. Европейские чиновники и дипломаты, которые в первые недели после выборов в США обсуждали планы действий на случай, если Вашингтон прекратит поддержку Киева, теперь настроены гораздо более оптимистично. Премьер-министр Италии Джорджия Мелони, посетив в начале января Трампа во Флориде, заявила, что не предвидит размежевания с Украиной, поскольку «единственный способ заставить Россию сесть за стол переговоров — создать для нее сложную ситуацию», утверждает Bloomberg. Также, по данным агентства, после недавних разговоров с Трампом ряд европейских лидеров, включая канцлера Германии Олафа Шольца, выразили удивление тем, что новый президент США теперь задавал «умные вопросы» о войне, был открыт к различным вариантам поиска решений и высказывал критику в адрес Путина.
Эта новая перспектива «сделки с Путиным» как подготовки к переговорам с Китаем уже привела к частичному переосмыслению ситуации в команде Трампа и в частности к корректировке временно́го горизонта заключения мира. А спецпредставитель Трампа на Украине Кит Келлог приветствовал разрешение Байдена использовать дальнобойное оружие для ударов по территории России и поставки американского оружия Украине, заявив, что это даст новому президенту рычаг давления на Москву. Келлог добавил, что «хотел бы поставить цель на личном и профессиональном уровне» — закончить войну за 100 дней и «придумать, как сделать это в ближайшем будущем, чтобы убедиться, что решение прочное и устойчивое». О том, что более реалистичный срок для окончания войны — шесть месяцев, заявил и сам Трамп.
Впрочем, как отмечает в своей статье Нил Фергюсон, между вьетнамской мирной инициативой президента Ричарда Никсона в 1969 году и мирным соглашением, за которое госсекретарь Генри Киссинджер и северовьетнамский генерал Ле Дык Тхо получили Нобелевскую премию мира, прошло три года, а переговоры, которые привели к соглашению между Египтом и Израилем в 1979 году, продолжались в общей сложности более пяти лет. В данном случае ситуация осложняется тем, что Москва в настоящий момент успешно демонстрирует уверенность, что ситуация развивается в ее пользу. А Трамп не имеет достаточных рычагов для того, чтобы принудить Кремль к переговорам.
В результате он вынужден идти на уступки. Так, 7 января Трамп заявил, что понимает озабоченность Путина возможным вступлением Украины в НАТО, игнорирование которого фактически и привело к войне. Таким образом, Трамп обозначил уступку важнейшему требованию Кремля (помимо фактического признания оккупации 20% территории Украины) — требованию нейтралитета Украины. Лишь после этого заявления Трампа пресс-секретарь Путина подтвердил готовность своего патрона встречаться с Трампом.
Сегодня скорее можно говорить о том, что в отношении возможной сделки ужесточается позиция Москвы. Как отмечает Financial Times со ссылкой на нескольких чиновников, знакомых с настроениями Путина, его главной целью на переговорах станет заключение соглашений, которые гарантировали бы, что Украина никогда не вступит в НАТО, а военный альянс снизит активность в Восточной Европе. Кремль настаивает, пишет Bloomberg со ссылкой на осведомленные источники, чтобы Украина резко сократила связи с альянсом и ограничила военный потенциал: страны НАТО могут поставлять Киеву оружие, но оно не должно использоваться против России, а также для освобождения оккупированных территорий. Фактически Путин использует замешательство команды Трампа и дрейфует к тем максималистским требованиям ограниченной боеспособности украинской армии, которые стали причиной прекращения переговоров в Стамбуле весной 2022 года.
Пока давление на Москву усиливает уходящая администрация Байдена, в то время как в арсенале угроз команды Трампа в сторону Кремля звучит лишь обещание усилить давление в отношении российских нефтяных доходов или добиться снижения цен на нефть. Однако эксперты энергетического рынка высказывают глубокие сомнения в реалистичности этих угроз. Об этом в Re: Russia писал старший исследователь Берлинского центра Карнеги по России и Евразии Сергей Вакуленко (→ Сергей Вакуленко: Говори, детка, говори), об этом же пишут эксперты Института международных финансов (IIF) в своем недавнем обзоре. Меры по дерегулированию в США, направленные на рост добычи, дадут эффект со значительным временны́м лагом, уверены они, а рентабельность новых проектов будет обеспечена, если цены на нефть останутся на уровне не ниже $60–65 за баррель.
Более того, даже если Трампу удастся снизить доходы России от энергоносителей, это не приведет к немедленному коллапсу российской экономики и неспособности России вести войну. Экономика России сегодня выглядит гораздо более изолированной от мировых рынков, а потому эффект снижения нефтяных доходов в краткосрочной перспективе будет ограниченным (не грозит российской экономике, в частности, мощный отток капитала, который усиливает эффект снижения цен в условиях открытой экономики). Менее зависимым от продажи нефти является сейчас и российский бюджет — в середине 2010-х годов она обеспечивала в среднем 40% его доходов, а сегодня — около трети. Эффект снижения цен, несомненно, резко снизит устойчивость режима и его возможность вести войну, но это произойдет не сразу, а на дистанции как минимум года или двух.
Парадокс нынешней ситуации между тем заключается в том, что положение Москвы вовсе не так устойчиво, как она старается это представить. Хотя российская армия владеет инициативой на поле боя, ее успехи остаются ограниченными. Крупные населенные пункты на севере Донбасса так и не были захвачены в ходе кампании 2024 года, в то время как потери очень высоки. По данным Минобороны Великобритании, российская армия в 2024 году потеряла 430 тыс. человек убитыми и ранеными, что превышает ее суммарные потери за первые два года войны. По сравнению с 2023-м потери возросли почти на 70% и в среднем с мая по декабрь составляли 1300 человек в день. Восполнение этих потерь требует все возрастающих выплат новым контрактникам; все более сложной задачей становится и восполнение потерь военной техники (→ Re: Russia: Закат армады). В то же время в экономике России нарастают признаки неблагоприятного перелома (→ Re: Russia: Конец эйфории и ДКП ручного управления).
В колонке для The Economist министр иностранных дел Финляндии Элина Валтонен высказывает мнение, что время в данный момент работает против Путина. Санкции усложняют логистику и увеличивают издержки на экспорт энергоносителей, рост стоимости импорта и нехватка рабочей силы ведут к высокой инфляции. При этом, не имея доступа к международным рынкам капитала, Россия вынуждена финансировать военные расходы за счет заимствований, фактически печатая деньги. Валтонен предлагает усилить экономическое давление на Россию и сократить возможности уклонения от санкций, включая использование теневого флота, а также продолжать поддерживать Украину в военном и экономическом отношении.
Последний вопрос остается ключевым. Проблема, перед которой в настоящий момент остановилась команда Трампа в своих украино-российских планах, состоит в том, что ресурсов для оказания действенного давления на Путина на горизонте полугода у нее фактически нет. Создание благоприятных условий для переговоров требует либо немедленной действенной угрозы (например, принятия Украины в НАТО), либо более длительных усилий по изменению баланса сил не в пользу Москвы. А для этого необходимо разработать и принять долгосрочные программы военной и экономической помощи Украине. Именно разработкой и принятием новых пакетов помощи советует Трампу заняться первым делом, в частности, Джон Хербст, старший директор Евразийского центра Atlantic Council, как и ряд других экспертов. В известной степени новая администрация пожинает плоды стратегии ослабления поддержки Украины, которой Трамп и его окружение придерживались в течение последнего года. Создавшееся преимущество на российской стороне, в конечном итоге не столь убедительное, как Москва старается его представить (→ Re: Russia: Психическая атака), лишает теперь команду Трампа рычагов давления на Кремль.