Поддержка войны и изоляционистского курса Кремля среди молодых россиян заметно ниже, чем в среднем по России и в особенности среди старших возрастов. В этой группе также вдвое больше респондентов говорят о хорошем отношении к ЕС и США. Молодежь — ахиллесова пята российской пропаганды.
Восполнить ее провалы призваны, в частности, турбопатриотические инициативы, вроде спонсируемой православным олигархом Малофеевым сети студенческих клубов «Академисты», ориентированной на создание в студенческой среде оплота агрессивного провоенного консерватизма. Программа «Академистов» выглядит радикальнее кремлевской и позиционирует их как «боевой отряд» истинного патриотизма, нацеленного на борьбу с нелояльностью в студенческой среде.
Вопреки этой доктрине, рассматривающей общество как арену борьбы истинных патриотов и «врагов России», в российском общественном мнении различимы три извода «патриотизма»: принудительный патерналистско-советский, характерный в большей степени для старших поколений, более модерный, в большей мере характерный для молодежной среды, и репрессивно-милитаристский, представленный проектами вроде «Академистов».
Пока «Академисты» явно не получили административной поддержки Кремля, где подозрительно относятся к низовым инициативам даже милитаристско-националистического толка. Однако наиболее радикальная часть провоенной коалиции будет продвигать подобные проекты, а молодежная среда неизбежно окажется ареной схватки трех патриотизмов, долгосрочные последствия которой, впрочем, могут оказаться неоднозначными.
Молодые когорты россиян в меньшей степени поддерживают войну и консервативно-изоляционистский курс российских властей, чем прочие группы, свидетельствуют опросные данные «Левада-центра», ExtremeScan и Russian Field. Среди них меньше тех, кто в ходе опросов высказывает поддержку войне в ответ на прямой вопрос, и больше тех, кто уклоняется от выражения поддержки или высказывает неподдержку. Также больше среди них доля тех, кто выступает за переход от военных действий к мирным переговорам (62–70% против 44–51% в среднем по выборке) и кто отменил бы решение о начале войны, если бы можно было вернуться в прошлое (49–55% против 34–37% в среднем). Существенно меньше среди молодых доля тех, у кого в окружении преобладают сторонники войны (37% против 53% в среднем по выборке), и больше доля тех, кто положительно относится в настоящее время к Европейскому союзу и США (32–33% против 18–19% в среднем).
В еще большей степени это различие бросается в глаза при сравнении их ответов с ответами наиболее консервативных старших возрастных групп. Анализируя опросы трех полстерских проектов, можно отметить, что в опросах «Левада-центра» (проведенных методом «лицом к лицу») ответы наиболее молодых отличаются в среднем на 10 процентных пунктов от средних по выборке и на 18 п. п. от значений для старших групп; в телефонных опросах ExtremeScan и Russian Field «молодежное отклонение» составляет 15–25 п. п. от средних и 30–40 п. п. от наиболее консервативных старших групп (см. таблицу в конце текста).
После начала войны оценки деятельности Путина и положения дел в стране выросли у молодых россиян примерно так же, как и в других группах. Впрочем, следует оговориться, что социологические данные в условиях военного конфликта и репрессий могут содержать смещение, связанное с нежеланием нелояльных властям респондентов участвовать в опросах (→ Re: Russia: Провоенная весна). Поэтому нас интересуют не столько абсолютные распределения по выборке, сколько именно различия по возрастным группам. И здесь можно определенно сказать, что среди молодежи война и изоляционистский курс пользуются не кардинально, но существенно меньшей поддержкой.
Такое положение дел, разумеется, является предметом постоянного беспокойства властей. Школьные «Разговоры о важном», направленные на «укрепление традиционных российских духовно-нравственных ценностей», «Юнармия», «Движение первых», различные военно-патриотические организации — все это кампании, ориентированные на дальнейшую индоктринацию тинейджеров в направлении милитаристского и государственнического патриотизма. Сложнее с теми, кто уже покинул школу, в гораздо меньшей степени подвержен принудительному воспитанию и склонен отторгать «промывку мозгов». Здесь, как это бывало и в других эпизодах становления идеократических и тоталитарных режимов, важную роль должны играть движения, взращенные в самой молодежной среде и способные оказывать влияние и давление на сверстников — как хунвейбины в маоистском Китае или гитлерюгенд и Союз немецких девушек в гитлеровской Германии.
В некотором смысле прообразом такого рода движения может оказаться действующая под патронажем «православного олигарха» Константина Малофеева сеть студенческих клубов «Академисты», отделения которой, по подсчетам издания «Верстка», есть уже в 25 городах. На своих встречах «академисты» обсуждают историю, культуру и деятелей времен Российской империи, проводят сборы на нужды российских военных, учатся управлять дронами, плетут маскировочные сети, изготавливают окопные свечи.
Хотя многие положения «Академистов» созвучны официальной риторике (воинственный империализм, ставка на консервативные «традиционные» ценности, борьба с «пятой колонной»), движение занимает более радикальные позиции, чем те, которые артикулирует кремлевский официоз. Так, в программных текстах движения утверждается, что «возрождение России как великой державы невозможно без собирания исторических российских земель и воссоединения триединого русского народа в границах единого государства». Поэтому особое значение для «академистов» имеет «национально-освободительная война на юго-западных рубежах России, в ходе которой русский народ с оружием в руках отстаивает свои честь, свободу и право жить в едином русском государстве». Среди задач движения упоминается возвращение всего постсоветского пространства в зону исключительного влияния России и искоренение на этих территориях «русофобских, враждебных России и ее народу политических режимов».
«Академисты» подчеркивают свою «историческую преемственность» по отношению к правым националистическим движениям начала XX века и иногда используют русскую дореволюционную орфографию, отмечается в материале «Холода». Координатор «Академистов» Никита Изюмов критикует Кремль за недостаточно жесткую миграционную политику и высказывается за полную ликвидацию Украины как государства. По сведениям «Верстки», «академисты» писали доносы на антивоенных артистов и даже преподавателей. На сайте движения пункт «Борьба с русофобами и предателями России» находится в разделе «Правозащитная деятельность».
Впрочем, степень влияния «молодых националистов» на сегодняшний день не стоит переоценивать: в региональных пабликах «Академистов» от 16 до 900 подписчиков. Это свидетельствует о том, что движение пока не получило административной поддержки и остается «низовой» инициативой олигарха-националиста. Весьма вероятно, что такой поддержки оно и не получит — в Кремле и администрации президента подозрительно относятся к любым инициативам, не встроенным в управленческие вертикали, в том числе и идеологически созвучным, и видят угрозу в любой «мобилизации снизу». Однако предстоящую «борьбу трех патриотизмов» в молодежной среде не стоит недооценивать.
Отмеченное выше «молодежное отклонение» во взглядах на войну и политику изоляционизма вовсе не означает, что молодые россияне настроены непатриотично. Речь, скорее, идет о различии трех типов патриотизма: более модерного, патерналистско-советского и милитаристского турбопатриотизма, продвигаемого, в частности, православным олигархом.
Как показывают специально сфокусированные на мнениях молодежи опросы, 82% молодых россиян в той или иной степени гордятся тем, что являются гражданами РФ (совместное исследование Чикагского совета по международным делам и «Левада-центра», март 2024 года), из них 65% — очень гордятся и 17% — скорее гордятся. Это, впрочем, не является уникальной характеристикой российской молодежи времен «военного путинизма». В США, по данным прошлогоднего опроса Gallup, 72% опрошенных в возрасте от 18 до 34 лет сообщили, что в разной степени («чрезвычайно», «очень» и «умеренно») гордятся быть американцами. Среди опрошенных в группе 55+ таких 96% — в США возраст заметно сказывается на чувстве гордости за страну. При этом 79% американских респондентов «чрезвычайно» и «очень» гордятся быть американцами, но среди тех, кому от 18 до 34 лет, таких только 42%, причем возрастное расхождение в этом вопросе в последние годы расширялось.
Не сильно отличается российская молодежь от американской и в вопросе об исключительности своей нации. С тезисом «Русские — великий народ, имеющий особое значение в мировой истории» согласились в марте 2024 года 52% опрошенных молодых людей, что является самым низким показателем с 1999 года, когда «Левада-центр» начал задавать такой вопрос. На тот момент в исключительность своей нации верили 57% респондентов, а самого высокого уровня (64%) этот показатель достиг в 2018 году, после чего стал снижаться. Сегодня 45% опрошенных говорят, что россияне — такой же народ, как другие. Как показало другое исследование Чикагского совета, среди жителей США в возрасте 60+ более двух третей считают Америку величайшей страной в мире, среди поколения Х (45–59 лет) таких 55%, среди миллениалов — 40%, а в поколении Z (14–28 лет) — всего 34%.
Как мы писали раньше, в российском обществе, которое в целом считает себя патриотичным, можно обнаружить два различных типа патриотизма: милитаристско-государственнический, характерный для старших поколений, и менее милитаристский, модерный, особенно характерный для определенной части молодежной среды (→ Re: Russia: Война патриотизмов). В конце мая 2024 года в очередном замере патриотизма ФОМ ответы на «лакмусовые» вопросы дали примерно такие же распределения, как и в прошлом году. Так, в ответе на вопрос, становятся ли люди патриотами под влиянием патриотического воспитания или же по каким-то другим причинам, а специальное патриотическое воспитание особой роли не играет, среди более молодых (18–45 лет) мнения разделились поровну (46% сторонников «воспитательного» патриотизма против 44% патриотов по выбору), а в старших возрастных группах (родившиеся до 1980 года) сторонников первого мнения оказалось около 60%, а сторонников второго — 31–32%. Среди более молодых поколений лишь 18–23% придерживаются мнения, что «каждый гражданин страны должен быть патриотом», а 75–80% считают, что «быть или не быть патриотом — личное дело каждого». В то время как в группах старше 45 лет первое мнение разделяют вдвое больше (41–44%) респондентов.
Очевидно, что рубежом в понимании двух патриотизмов — принудительного патриотизма и патриотизма по выбору — оказывается наличие советского социального опыта. Новый патриотизм отстраивается от него, выглядит более «вестернизированным» и не вписывается в идеологию милитаристского и изоляционистского поворота «военного путинизма». Несмотря на провозглашенный еще в середине в 2010-х курс на «традиционные ценности», как видно из опросов, тенденция расхождения патриотизмов стала за последние 10 лет даже заметнее. Инициатива Малофеева — это попытка противопоставить «негативным тенденциям» в молодежной среде еще одно, третье понимание патриотизма — не патерналистско-советское, а радикальное и репрессивное. И хотя его организационные формы вряд ли подойдут администрации президента, некоторые идеи там вполне могут быть взяты на вооружение. В отличие от патерналистско-советского, бюрократического патриотизма, этот его извод предполагает гораздо более радикальное вторжение в «частную» молодежную жизнь, а потому вопрос о том, какой долгосрочный эффект будет иметь репрессивное патриотическое воспитание среди студентов, остается открытым. Чрезмерное давление способно вызвать обратное действие в молодежной среде, которое проявит себя по прошествии некоторого времени.