Воронка всеобъемлющего конфликта: война в Украине ознаменовала конец эпохи ограниченных войн и продолжает распространять свой разрушительный потенциал

От ограниченного конфликта к всеобъемлющему

Изменения в характере войн и типах конфликтов в режиме реального времени увидеть бывает достаточно сложно, отмечает в статье «Возвращение тотальной войны» в Foreign Affairs Мара Карлин, профессор Университета Джонса Хопкинса, в 2021–2023 годах занимавшая должность помощника министра обороны США по стратегии, планам и возможностям.

Во второй половине XX века, в условиях холодной войны военные вызовы выглядели довольно статично: прямое столкновение двух сверхдержав предотвращалось ядерным сдерживанием, а горячие конфликты возникали только в опосредованных столкновениях на территориях третьих стран и носили ограниченный характер. После окончания холодной войны Вашингтон переключился на «гуманитарные интервенции» — вмешательства (как правило, в составе международных коалиций) в конфликты третьих стран в ответ на происходящие массовые убийства, агрессию против соседних стран, этнические чистки и т.д. А после шока 11 сентября 2001 года фокус сместился на борьбу с террористическими организациями, повстанцами и другими негосударственными акторами. «Война с террором» отодвинула размышления о широком межгосударственном конфликте на задний план. 

В целом, этот большой период протяженностью около 80 лет можно назвать эпохой ограниченных войн. Нападение России на Украину в 2022 году и новая война на Ближнем Востоке знаменуют начало новой эпохи, которую Карлин называет эпохой многостороннего или всеобъемлющего конфликта (comprehensive conflict).

Собственно российско-украинская война больше похожа на то, что военные теоретики в прошлом называли тотальной войной — войной, стороны которой мобилизуют собственные ресурсы и население, отдают приоритет войне над всеми другими государственными задачами, атакуют широкий спектр целей и перестраивают экономику на военные рельсы. Причем это «возвращение в прошлое» происходит в условиях новых технологий и глобализации, что делает такую войну малопредсказуемой по многим параметрам.

В то же время российская агрессия перекроила геополитический расклад, втянув в конфликт десятки стран как прямо (северокорейские военные участвуют в боях на стороне России, а территория Беларуси использовалась российской армией на начальном этапе вторжения), так и опосредованно: в форме военной и финансовой помощи Украине со стороны Запада, а России — со стороны Китая, Северной Кореи и Ирана. Опосредованными участниками конфликта в Украине сегодня являются десятки стран, предоставляющих сторонам экономическую помощь и оружие или амуницию и технику.

Однако Украина — далеко не единственный театр всеобъемлющего конфликта. В новый виток противостояния на Ближнем Востоке, развернувшегося после нападения ХАМАС на Израиль 7 октября 2023 года, оказались вовлечены сразу несколько государств. За год, прошедший с его начала, Израиль и Иран обменивались прямыми массированными ракетными ударами, формально не вступив в войну. США и их союзники помогали в отражении этих атак. Израиль вел боевые действия на территории Ливана. Китай и Россия также ищут формы своего присутствия в этом конфликте, рассматривая его как точку напряжения для западной коалиции и дестабилизирующий западный мир фактор. Таким образом, этот конфликт также становится частью глобального противостояния.

Глобальная прокси-война

Многосторонний конфликт нового типа отражает новый баланс потенциалов влияния в мировой политике. Европа, на протяжении столетий проецировавшая свою силу вовне, сегодня уже стала театром проекции силы неевропейских стран, пишут в статье «Как Украина стала мировой войной» в том же Foreign Affairs Майкл Киммедж и Ханна Нотт. И Европе следует осознать эту новую реальность. 

Владимир Путин представляет конфликт в Украине как свою прокси-войну с Западом, но в действительности он вряд ли смог бы успешно продолжать боевые действия, если бы не помощь Китая, Северной Кореи и Ирана. Китай является ключевым игроком, позволяющим России вести войну, несмотря на масштабные санкции, став эксклюзивным поставщиком недоступных ей компонентов для производства вооружений. По оценке госсекретаря США Энтони Блинкена, на Китай сегодня приходится около 90% российского импорта микроэлектроники и 70% импорта станков. Иран и Северная Корея, в свою очередь, стали для России важнейшими поставщиками ракет, дронов и артиллерийских снарядов, обеспечив ее преимущество в этих ключевых видах вооружения на разных этапах конфликта. Северная Корея, вероятно, поставляет до половины снарядов, используемых Россией в ходе наступления в нынешнем году, утверждают Киммедж и Нотт.

При этом участие Китая и Северной Кореи в конфликте не ограничивается целями поддержки России в противостоянии с Западом. Война в Украине одновременно рассматривается ими как проекция еще одного и также многовекторного и многостороннего конфликта в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Для Китая и Северной Кореи (да и для Ирана) участие в войне в Украине важно с точки зрения подготовки к потенциальным будущим войнам, в которых они выступят в качестве стороны конфликта. Китайские стратеги активно изучают эффективность тактик и средств, используемых в Украине, чтобы подготовиться к тому, с чем они могут столкнуться, начав войну за Тайвань. А КНДР, отправляя свои войска на помощь России, заинтересована в том, чтобы северокорейские военные получили непосредственный боевой опыт (Северная Корея не вела войн со времен Корейской войны 1950–1953 годов).

Как заметил теперь уже бывший премьер-министр Японии Фумио Кисида, «Украина сегодня может стать Восточной Азией завтра». Как минимум четыре государства региона — Япония, Северная и Южная Кореи и Китай — видят в российско-украинской войне конфликт, имеющий к ним непосредственное отношение, пишет аналитик RAND Джеффри Хорнунг в обзоре «Украина как прокси-война азиатских держав». Если Северная Корея и Китай поддерживают Россию, то Япония и Южная Корея действуют — хоть и куда более сдержанно — на противоположной стороне. Не участвуя в поставках вооружений напрямую, они оказывают материальную и финансовую помощь Киеву, а также опосредованную военную, передавая США вооружения, замещающие отправленные в Украину. Кроме того, Южная Корея значительно увеличила экспорт военной продукции в Польшу, также восполняя переданные Украине в первые дни полномасштабной войны вооружения и обеспечивая укрепление польской армии ввиду возможного нападения России. На идеологическом уровне Пекин и Пхеньян поддерживают нарратив России о постзападном мировом порядке, в то время как Сеул и Токио, напротив, выступают за сохранение статус-кво, своими действиями посылая противной стороне сигналы о решимости противостоять попыткам его изменить.

Расширение «континуума конфликта» и возвращение ядерной угрозы

Еще недавно среди военных экспертов практически существовал консенсус относительно того, как будут эволюционировать военные конфликты: предполагалось, что они будут скоротечными, характеризоваться широким использованием новейших вооружений, беспилотников и ИИ и возрастающей ролью космического и киберпространства, в то время как роль ядерной угрозы снизится. 

Подтверждается только часть этих предположений. При широком использовании беспилотников, технологии применения которых развиваются прямо на ходу, российско-украинский конфликт, с одной стороны, демонстрирует характерные черты старых конфликтов, в которых критическое значение имеет доступное количество живой силы, танков и артиллерийских снарядов. И в то же время становится вызовом для всей прежней архитектуры ядерного сдерживания, о чем наглядно свидетельствуют изменения в российской ядерной доктрине. Эти изменения нарочито размывают критерии применения ядерного оружия, а также вводят дополнительную неопределенность. «Критическая угроза территориальной целостности» России упоминается в качестве одного из таких критериев, однако ее «новые» границы не признаны никем в мире, кроме Сирии и КНДР.

Кроме того, динамика ядерного сдерживания, отработанная в условиях биполярной угрозы, осложняется ее новым многополярным характером. Считающий Тайвань своей частью Китай диверсифицирует и совершенствует ядерный потенциал. А Северная Корея, технически находящаяся в состоянии войны с Южной, развивает ядерную программу, в то время как Сеул полагается на все менее надежные гарантии безопасности со стороны США.

В результате изменяется то, что военные теоретики называют «континуумом конфликта», отмечает Мара Карлин. Раньше этот континуум четко делился на три части: терроризм ХАМАС, «Хезболлы» и хуситов относился к нижней части спектра, армии, ведущие обычную войну в Украине, — к средней, а ядерные угрозы России и растущий арсенал Китая — к последней, верхней категории. Однако сегодня все эти три уровня переплетаются и взаимодействуют друг с другом.

Если в ограниченных войнах, случавшихся после 11 сентября, часто доминировали террористические группы и ополченцы, против которых действовали контингенты регулярных армий, то теперь два этих «демографических слоя» тесно переплетены. На Ближнем Востоке регулярные армии все чаще воюют не только против негосударственных субъектов, но и совместно с ними, в Украине российская регулярная армия осуществляла операции совместно с частными наемниками из ЧВК «Вагнер», а так называемый Русский добровольческий корпус действовал против России с территории Украины. В то же время ядерная держава Россия ведет конвенциональную войну против Украины, периодически намекая на возможность использования ядерного оружия. Постоянные разговоры о «красных линиях», которые страны декларируют в одностороннем порядке и которые поэтому периодически нарушаются, истончают границу между конвенциональной и ядерной войной. 

Наконец, в отличие от эпохи холодной войны, в новую эпоху ключевые игроки не формируют устойчивые и спаянные блоки с единой позицией, но каждый раз самостоятельно определяют степень своего участия в тех или иных конфликтах союзников. Скорее мы видим сегодня обратную тенденцию — размывание старых военных блоков, и прежде всего НАТО. Даже полноценные члены альянса все менее уверены, что получат всеобъемлющую помощь в случае атаки против себя. Внутри НАТО формируются группы с глубоко различным пониманием стоящих перед ними угроз. С приходом Дональда Трампа в Белый дом эта тенденция резко усилится. Сегодня он намерен ограничить участие США в российско-украинском конфликте, однако в перспективе это означает также, что Европа ограничит свое участие в вероятном конфликте вокруг Тайваня, в котором США, безусловно, будут участвовать.

Такое размывание блоковых обязательств ведет к высокой неопределенности в прогнозировании того, какие силы будут задействованы в том или ином вероятном конфликте, а это в свою очередь повышает вероятность его возникновения. Третья мировая война пока не началась, но есть ощущение, что к ней уже почти все готово. И тот баланс сил и набор факторов, который раньше выглядел убедительным заслоном на пути подобного развития событий, сегодня в значительной степени демонтирован или разрушается у нас на глазах.