Путешествие из 1945-го в 1941-й

Мобилизационный шок и новое лицо войны

Данные сентябрьского опроса «Левада-центра» об отношении россиян к войне в Украине свидетельствуют о резком переломе в ее восприятии. Нельзя говорить о том, что поддержка войны рухнула, — напротив, снижение в этом показателе выглядит незначительным, с 76% в июле до 72% в сентябре. Однако прочие параметры демонстрируют резкое изменение в восприятии войны.

Прежде всего, эти изменения проявили себя в резком росте внимания к событиям в Украине. В предыдущие пять месяцев это внимание последовательно ослабевало: в марте следили за событиями в Украине 64%, а в августе уже только 51%; война становилась привычным и не слишком нервирующим фоном. В конце сентября произошел не просто перелом тренда — доля следящих за событиями в Украине подскочила сразу на 17 процентных пунктов и превысила значения марта (68%). При том что внимание к теме повысилось во всех возрастных группах, столь мощный эффект был обеспечен группой респондентов 24–39 лет, где доля следящих за событиями выросла с 33% в августе до 55% в сентябре (в остальных возрастах она увеличилась в среднем на 8 п. п.).

Аналогичная ситуация в ответах на вопрос, беспокоят ли респондентов события в Украине: в  августе это беспокойство отметили 74% опрошенных, а в сентябре их доля подскочила до 88%, и прибавку также обеспечили младшие возраста — 18–39 лет (+25 п. п.). Таким образом, резкое изменение уровня внимания к войне обеспечено прежде всего респондентами призывных возрастов, то есть является реакцией на объявленную мобилизацию. Кремль, проводивший в последние месяцы успешную политику информационного приглушения войны, теперь разом перечеркнул свои усилия.

Война не просто вернулась к россиянам после нескольких месяцев нарастающего эскапизма, но вернулась к ним еще и в ином обличье. Практически рухнул еще один столп восприятия «специальной операции» — представление о том, что она развивается успешно. Так считали 68% опрошенных в мае и 73% в июне, и даже в конце июля, когда неблагоприятный для Кремля тренд в ходе войны был уже очевиден, 62% опрошенных компанией Russian Field все еще называли «спецоперацию» «успешной». В сентябрьском замере «Левада-центра» успешной ее называют уже только 53%, 31% считают ее ход не успешным, а 16% затруднились высказать свое мнение, что в данном случае означает скорее «нет», чем «да».

Впрочем, неуспешность «операции» трактуется респондентами скорее в нейтральном ключе — ее признаками чаще всего называются «затягивание», продолжительность (27%) или сам факт объявления мобилизации (23%). Более серьезные и политически сфокусированные трактовки неуспешности: «гибнет много людей», «у войны нет цели, не надо было начинать», «непрофессионализм командования», «нехватка техники», «коррупция» — отметили в сумме около 30% респондентов. И примерно столько же выражают убежденность в необходимости наращивать усилия и действовать более решительно.

При том что главным триггером изменений в отношении к войне стало объявление мобилизации, граждане вполне осведомлены о его причинах — успешном наступлении украинских вооруженных сил. Внимательно следили или что-то слышали о нем 77% респондентов, при том что официальные каналы информации не слишком распространялись на эту тему. Это еще раз показывает, что россияне не живут в информационном пузыре, точнее — они живут в нем, но вполне представляют, что происходит за его границами. Изменилось по сравнению с августом и соотношение тех, кто выступает за продолжение военных действий и мирные переговоры: если тогда 48% выступали за первый сценарий, а 44% — за второй, то теперь соотношение обратное. В этом вопросе критическим фактором оказывается пол респондента: среди мужчин за продолжение военных действий высказывается 57%, а среди женщин — лишь 34%.

Снижение рейтингов одобрения и доверия к органам власти и политическому руководству (прежде всего — к президенту, на 6 п. п.) пока выглядит вполне умеренным и, как отмечала Re: Russia, не компенсирует эффект «ралли вокруг флага» — взрывного роста этих рейтингов после начала «операции». И хотя проведенный 22–28 сентября опрос «Левада-центра» мог не вполне уловить эти настроения, в целом шок от объявления мобилизации привел к значительным изменениям в восприятии войны. Пока его эффектом стало острое несфокусированное беспокойство — опрос проводился по горячим следам и пока «политические выводы» выглядят не сформулированными и не определенными. В  данных ФОМ рейтинги также просели не очень значительно (–5 п. п. у Владимира Путина), но общее настроение респондентов резко изменилось: так, доля опрошенных, отмечающих тревожность окружающих их людей, выросла вдвое (с 35 до 69%), а доля критических высказываний в адрес властей — на 9 п. п. (с 34 до 43%).

Что мы знаем об отношении россиян к войне и насколько эти знания надежны?

Независимая исследовательская группа Russian Field (RF) вместе с руководителем фонда «Городские проекты» Максимом Кацем провела с конца февраля восемь волн всероссийского опроса на тему отношения к войне. Одна из задач исследования состояла именно в том, чтобы проверить данные больших полстерских центров, расширить их за счет дополнительных вопросов и измерить реальную готовность респондентов отвечать социологам.

В целом можно сказать, что данные RF и «Левада-центра» выглядят в основных параметрах вполне согласованными. Доля граждан, отвечающих положительно на прямой вопрос о поддержке «СВО», в опросах RF весной росла: если сразу после начала «операции» о поддержке заявляли 59% респондентов, то к концу июля доля поддерживающих выросла до 69%. Данные «Левада-центра» на начальном этапе были существенно выше, но к концу лета разница с RF сократилась и не выглядит принципиальной: 70–75% заявляют, что поддерживают действия российских войск, из них чуть более половины — полностью поддерживают, а остальные — в основном поддерживают.

Доля граждан, отвечающих положительно на вопрос о поддержке «СВО», % от числа опрошенных

Вполне согласуется с данными «Левада-центра» и другой показатель — заметное улучшение оценок положения дел в стране после начала «операции». Здесь данные «Левада-центра» тоже выше (+10 п. п.), чем у RF, но в целом и те и другие указывают на общий тренд. Этот рост оптимизма также обусловлен эффектом консолидации — патриотическим подъемом в ответ на геополитические вызовы («ралли вокруг флага»). Такое явление наблюдалось и после аннексии Крыма, а в 2022 году распространилось даже на готовность голосовать за терявшую прежде популярность «Единую Россию». Впрочем, рост удовлетворенности может объясняться и тем, что ожидания резкого ухудшения благосостояния в связи с началом войны и санкциями не оправдались. Данные первой волны RF показывали, что респонденты крайне пессимистично оценивали личные финансовые перспективы в конце февраля, но по результатам восьмой волны в конце июля почти половина опрошенных сообщила, что не ощущает влияния санкций на свою жизнь и жизнь своих близких.

Доля граждан, удовлетворенных текущим положением дел в стране, % от числа опрошенных

Исследование RF расширяет наше понимание еще одного дискуссионного вопроса: насколько в условиях войны, репрессивного и пропагандистского давления решение об участии в опросе остается нейтральным, не зависит от позиции респондента по чувствительным темам. Отчеты RF, проводившего свои исследования методом телефонного опроса, детально фиксируют динамику готовности респондентов участвовать в опросе (response rate). По мнению исследователей RF, с начала войны количество отказов выросло на 25%, а количество прерванных анкет — на 34%. За все восемь волн опросов средние значения отказов колебались на уровне 88%, или 14,3 отказа и прерывания на одну целевую анкету. При этом около трети отказов продолжать разговор были зафиксированы на прямом вопросе о поддержке «СВО».

В четвертой волне опроса задавался прямой вопрос о том, опасаются ли респонденты принимать участие в исследованиях на тему событий в Украине. 21% опрошенных подтвердили наличие таких опасений; при этом противники «военной операции» опасаются почти в два раза чаще, чем сторонники (48% против 28%). 

Интересно, что эти данные также согласуются с замерами «Левада-центра». В 2015 году среди поддерживающих и не поддерживающих Путина доля тех, кто чувствует себя свободным в высказывании политических суждений, была одинаковой, а в 2022-м среди не поддерживающих чувствовали себя свободно в высказывании своего мнения в два раза меньше респондентов, чем среди поддерживающих, а доля опасавшихся его высказывать была в четыре раза выше среди нелояльных, чем среди лояльных. Эти цифры оставляют мало шансов предположению, что готовность участвовать в опросах одинакова у лояльных и нелояльных респондентов (несмотря на то что эксперты «Левада-центра» настаивают, что никаких изменений в готовности респондентов отвечать не произошло).

«Климат мнений»: готовность публично говорить об отношении к действиям властей и президенту среди одобряющих и не одобряющих президента Путина, % от числа опрошенных

Три партии войны и полторы партии мира

Прямой вопрос об отношении к войне в Украине является чрезвычайно чувствительным для российских респондентов. Публичное выражение антивоенной позиции преследуется «военным» законодательством, примеры применения которого известны в России практически всем. Но даже помимо страха репрессий отношение к войне является для большинства россиян очень трудным вопросом: в то время как война идет и «наши» гибнут, на чьей стороне находишься ты?

Поэтому социологи дополняют прямой вопрос об отношении к войне проективными (не прямыми) вопросами. И в этом отношении опросы RF существенно дополняют картину взглядов на происходящее в Украине. Во-первых, с третьей волны исследования респондентов начали спрашивать: если бы у них была возможность вернуться в прошлое, кажется ли им более правильным, чтобы решение о начале «операции» не было принято или все-таки было принято? В то время как о прямой поддержке «СВО» в среднем заявляли около 70% респондентов, только 56% не считают правильным отменить решение о ее начале, если бы была такая возможность. Это значит, что для примерно 15% респондентов, заявляющих о поддержке войны, резоны ее начала не перевешивают ее издержек. Им не кажется, что угрозы, на которые она была ответом, были достаточно серьезными, чтобы войну начинать. Эти люди «поддерживают» войну не потому, что она была нужна, а постольку поскольку она уже идет.

В еще одном вопросе респондентов спрашивали, что бы они предпочли сейчас — продолжать «СВО» или перейти к мирным переговорам? За продолжение войны в опросах RF в мае–июле высказывались чуть более половины респондентов, а в августовском опросе «Левада-центра» — 48%. То есть только половина респондентов считает, что угрозы, ответом на которые является война, достаточно серьезны и актуальны, чтобы ее продолжать дальше. Наконец, респондентов спрашивали о готовности лично участвовать в «спецоперации». Более половины (60–64%) опрошенных мужчин ответили отрицательно; готовы принять участие в «СВО» около 30% мужчин, причем только около половины из них — люди призывного возраста.

Данные опросов RF обнажают ряд парадоксов в восприятии войны. Так, если бы решение об остановке «военной операции» принял Владимир Путин, две трети респондентов его поддержали бы. Но примерно такая же доля респондентов поддержала бы и противоположное решение — начать новое наступление на Киев. Это свидетельствует о высокой лояльности участвующих в опросе решениям Путина. И особенно интересно на этом фоне наличие 27% респондентов, которые не поддержали бы Путина, если бы он принял решение закончить войну сейчас. Эти люди проникнуты аргументами пропаганды, доказывающими необходимость войны и ее экзистенциальный характер.

Итак, люди не являются, конечно, черными и белыми шарами — теми, кто за войну, и теми, кто против. Такими их делают вопросы полстеров. Но те же вопросы позволяют нам увидеть градации в отношении респондентов к войне. Попробуем суммировать, что мы об этом знаем из опросов «Левада-центра» и RF, тем более что, как мы видели, в базовых распределениях они не слишком различаются.

Итак, 27% считают угрозы, ставшие поводом к войне, настолько серьезными, что даже решение Путина остановить ее будет выглядеть для них пораженчеством. 35–40% говорят, что полностью поддерживают войну. Где-то между этими рубежами (27–40%) лежит граница реальной партии войны — тех, кто всерьез и глубоко воспринял аргументы в ее пользу и ощущает ее неизбежность и необходимость. 

Около 50% — это те, кто считает угрозы, ставшие причиной войны, еще не купированными, хотя не все из них поддерживают военные действия полностью и во всем. Наконец, при том что о своей поддержке «военной операции» говорят 70–75% респондентов, только 55% считают, что войну вообще следовало начинать.

Таким образом, градации отношения к войне могут быть приблизительно определены следующим образом: около трети отвечавших на вопросы составляют настоящую «партию войны», еще около 20% поддерживают войну с некоторыми оговорками и еще 20% поддерживают ее, хотя считают, что ее можно было не (или не следовало) начинать. Помимо них, около 10% затрудняются ответить, около 20% открыто выступают против войны, и, весьма вероятно, есть еще «партия молчащих» — негативно относящихся к войне, но стремящихся избежать ответов на эту тему.

Тотальная война, справедливая война, неизбежная война, мир и молчание

Эта картина сухих цифр наполнится содержанием, если мы обратимся к тем главным нарративам, которые объясняют российско-украинскую войну российскому обывателю. Если включить российский телевизор, мы увидим две основные версии войны. В авторских телешоу известных кремлевских ведущих-ястребов (Соловьев, Киселев, Скобеева) мы погружаемся в атмосферу тотальной войны России с Западом, который твердо нацелен на поражение России и не может смириться с ее существованием. Здесь мыслят категориями апокалипсиса и последней битвы, говорят, что враг на пороге, часто и с удовольствием называют украинское руководство и армию нацистами, говорят о геноциде в отношении русских и т. д. 

Но если (до объявления мобилизации) переключиться на обычные новостные передачи на тех же государственных телеканалах, мы увидим другую войну, точнее — «специальную военную операцию». Эта «операция» ведется силами высокопрофессиональной армии и имеет целью освобождение жителей Донбасса, страдающих под гнетом украинского национализма и мечтающих воссоединиться с Россией. Это «справедливая война», опирающаяся на доктрину «ответственности по защите» (responsibility to protect), имеющая ограниченные и преимущественно гуманитарные («освободительные») задачи. Противостояние с Западом здесь также присутствует, но в качестве вторичного фактора.

Масштабное исследование Лаборатории публичной социологии, анализирующее массив из более 2000 углубленных интервью с российскими гражданами по поводу войны, демонстрирует использование тех же основных нарративов обычными россиянами. «С точки зрения содержания оправдания [войны интервьюируемые] опираются на три нарратива: спасение (Донецкой и Луганской народных республик), противостояние (с Украиной и Западом), геополитика (борьба за влияние с „великими державами“)», — пишут авторы исследования. Они также отмечают наличие в этом массиве стратегий различных оговорок и сомнений — тех, кто считает, что, поскольку война уже идет, необходимо поддержать «своих», тех, кто не может сформулировать цели и причины войны, но объясняет это своей некомпетентностью и выражает уверенность (надежду) в компетентности властей, тех, кто поддерживает войну, но выражает сомнения по поводу ее конечных целей и результатов, и т. д.

Все это наполняет конкретным содержанием линейку градаций поддержки войны, выстроенную выше. В целом мы можем выделить, прежде всего, «партию тотальной войны»; для этих людей война — это ответ на «закамуфлированное» или готовившееся нападение на Россию со стороны Запада «руками Украины». Для них война — близко, она практически на пороге и требует от граждан встать на защиту Отечества. Вторая партия — это партия «справедливой войны», целью которой является освобождение русского населения на востоке Украины. Для них война — далеко, она является «специальной военной операцией» профессиональных российских войск, имеющих конкретную и локальную задачу.

Наконец, третья партия — партия конформистов, которые так или иначе уклоняются от обсуждения достаточности причин и основательности целей войны, но поддерживают российские войска, поскольку война уже идет. Для этой партии война также находится «где-то» в отдалении. Следует также помнить, что вопрос поддержки/не поддержки войны не является для респондентов предметом абстрактного выбора. Позиция неподдержки чревата как конфронтацией с поддерживающим войну «большинством», так и с властями — она чревата перспективой лишиться работы, стать объектом репрессий и пр.

Помимо трех партий войны в российской социальной реальности присутствуют еще полторы партии. Это партия противников войны, считающих ее бесцельной, не рациональной, морально преступной и несправедливой (около 20%). А также партия сомневающихся и уклоняющихся — затрудняющихся определить свое мнение в отношении войны или уклоняющихся от общения с полстерами.

Мобилизация: раскол или консолидация?

В обращении к нации по поводу своего решения Владимир Путин щедро использовал риторику партии «тотальной войны» с Западом и внушал гражданам, что «враг у ворот», а потому необходимо встать на защиту Родины. В общем, если «специальная военная операция» начиналась как косплей Великой победы и 9 мая Путин планировал принимать в Москве, как в свое время Сталин, двойной парад, то теперь война оборачивается косплеем 1941 года — «Вставай, страна огромная…». Это, как считают многие, подорвет провоенный «навязанный консенсус» в российском обществе.

И действительно, для многих поддерживающих войну она не является ответом на непосредственную угрозу, но выглядит внешнеполитическим решением Путина, с которым респонденты искренне (партия «справедливой войны») или не совсем искренне (конформисты) соглашаются. Объявленная мобилизация подрывает эту интерпретацию и оказывается угрозой для этих групп. Именно среди них резко возросло внимание к информации о событиях в Украине и обеспокоенность происходящим. Резкая перемена настроений охватывает, видимо, от 15 до 30% опрошенных.

Если эти люди или их значительная часть перейдут в стан противников войны, то этот стан перестанет быть меньшинством. Это в свою очередь стимулирует присоединиться к ним часть «молчащих». Однако не все так просто. Сомневающиеся или умеренные сторонники войны вряд ли быстро обратятся к антивоенным нарративам. Как отмечают исследователи Лаборатории публичной социологии, между антивоенной партией и сомневающимися существует определенная враждебность. Противники войны и их аргументы фреймированы для сомневающихся и умеренных как маргинальный, моралистический и «безответственный» дискурс. Динамику мнений в среде умеренных сторонников войны определит исход их внутреннего раскола, который провоцирует объявление мобилизации. В  этом отношении протесты в Дагестане и Якутии, организованные родственниками мобилизуемых, гораздо важнее протестов в Москве и Петербурге, организованных антивоенными активистами. Чтобы найти свое место среди противников войны, им необходимо найти голос «альтернативного большинства»: неудачи и тяготы войны связаны с некомпетентностью руководства, коррупцией, а начало войны, в которой не было необходимости, обусловлено политическими интригами и желанием сохранить место во власти за счет жертв простых людей.

Однако существует и другой сценарий. Владимир Путин — опытный гроссмейстер авторитарных манипуляций общественными настроениями. Своими выступлениями последних дней он пытается расширить базу поддержки «тотальной войны». Его мобилизационный призыв, подкрепленный работой репрессивной машины, нацелен на то, чтобы принудить партию «сомневающихся» к большей лояльности и вовлеченности. 

Он рассчитан на то, чтобы поляризовать общество, заставив «сомневающихся» в войне определиться. Он рассчитан на то, что потери среди призванных станут залогом оправдания их гибели и войны в целом. И он рассчитан на то, что режиму удастся представить тех, кто примет неправильную сторону, отщепенцами и меньшинством, как это удавалось сделать на предыдущих этапах.

У этих расчетов есть резон. Мы видим, что, в то время как жители крупных городов, более продвинутые слои, спасаются от мобилизации бегством, на периферии люди принимают ее как данность и отправляются на призывные пункты. Они не горят желанием воевать, растеряны и испуганы, однако не готовы к тому, чтобы разорвать сознание своей общности с воображаемым «национальным телом», волю и стремление которого выражает для них Владимир Путин. Но это вынужденное решение увеличит их враждебность к тем, кто делает противоположный выбор.

Впрочем, ход мобилизации на протяжении первой недели наносит серьезный удар по вполне рациональным расчетам Путина. Этот процесс оказался настолько хаотическим, спешным и нервозным, что подрывает доверие обывателя к государственной машине, ее эффективности и нацеленности на «общее дело». А значит, подрывает то ощущение единства государства и нации, на которое рассчитывал Путин.

Итак, в целом можно сказать, что судьба начатой Владимиром Путиным войны в значительной мере зависит от динамики настроений в двух описанных выше партиях — партии «справедливой войны» и партии конформистов. Общий рост издержек, который несет обывателю объявленная мобилизация, радикализация военного нарратива, объясняющего смысл и характер войны, и управленческая неэффективность самого хода мобилизации создают условия для перелома настроений, который подорвет и дезавуирует навязанный Кремлем провоенный консенсус. Однако говорить, что это уже произошло, преждевременно, а что это неизбежно — самонадеянно.