Дерево будущего: что может и не может случиться с автократом-долгожителем, развязавшим войну

Развязанная Владимиром Путиным война в Украине, безусловно, вывела его режим из состояния долгосрочного равновесия. Санкции, неудачи на фронте и необходимость противостоять западной коалиции, поддерживающей Украину, заставляют его импровизировать, принимая решения под влиянием обстоятельств, последствия которых ему некогда тщательно взвешивать. Эксперты пытаются спрогнозировать развитие событий, но, в действительности, сравнительная политология не обладает достаточными возможностями для прогноза, однако изучение опыта авторитарных режимов позволяет описать примерное дерево сценариев и оценить их вероятность. Андреа Кендалл-Тейлор и Эрика Франц, много лет изучающие автократии и их транзиты, в недавней статье в Foreign Affairs пытаются обрисовать «дерево сценариев» будущего для российского режима.

После окончания холодной войны типичный автократ, управлявший страной более 20 лет (а это четверть от числа всех автократов) и достигший 65 лет (Путину 70), в итоге в общей сложности правил около 30 лет. А если он стоял во главе персоналистской автократии, где власть сосредоточена в руках лидера, а не партии, хунты или королевской семьи, средний срок его пребывания в должности составлял 36 лет. Авторы отмечают, что политическое долгожительство такого автократа (и Путина в том числе) основывается на системе устойчивой зависимости: чиновники, политическая и экономическая элита России полностью зависят от Путина и сохранения статус-кво. Чем дольше такой автократ находится у власти, тем меньше вероятность того, что он будет свергнут изнутри режима. С высокой вероятностью он не покидает своего поста вплоть до смерти. Впрочем, высокая вероятность здесь — это 40% всех автократов-долгожителей.

Данные Кендалл-Тейлор и Франц также свидетельствуют в пользу того, что путинский режим не сменится в результате внутреннего переворота. Среди авторитарных лидеров-долгожителей (то есть находившихся у власти в течение 20 и более лет) только 10% были свергнуты в результате переворота, а среди автократов старше 65 лет — ни один.

Сценарий «Смерть на рабочем месте» имеет свои развилки. В условиях устойчиво зависимого положения и консолидированности элиты крайне высока вероятность того, что после ухода автократа-долгожителя Россия останется (во всяком случае, на первых порах) авторитарной страной. 89% авторитарных режимов, действующих после окончания холодной войны, пережили своих основателей, умерших «при исполнении служебных обязанностей». Среди персоналистских автократий, где вопрос преемственности стоит наиболее остро, показатель выживаемости режима после смерти лидера чуть ниже — 83%.

Высокая вероятность сценария не означает его автоматической реализации. Иногда смерть автократа ведет к изменению политического ландшафта в сторону либерализации, как, например, это было после смерти Лансана Конте в Гвинее или Франсиско Франко в Испании. Однако чаще смерть авторитарного лидера «при исполнении» оказывается в действительности не слишком примечательным событием и не приводит к значимым изменениям режима. Так, на постсоветском пространстве легко пережили смерть своих действующих лидеров авторитарные режимы в Туркмении и Узбекистане. Преемники, которые отклоняются от статус-кво, вызывают ожесточенное сопротивление со стороны «старой гвардии», сохраняющей значительный контроль над рычагами власти в системе.

Преемник Путина, скорее всего, будет продолжать агрессивную внешнюю политику своего предшественника. Политолог Сара Кроко обнаружила, что преемники автократов склонны продолжать войны и конфликты, которые они унаследовали. Даже если преемник Путина не разделяет тех же целей, он будет обеспокоен тем, что любое урегулирование может выглядеть поражением и на этом его президентство закончится. Впрочем, другое исследование показывает, что в половине случаев (50%) проигравшие войну диктаторы в скором времени все же теряют власть. Поражение в войне срывает с образа автократа ореол непобедимости и может мобилизовать недовольных граждан, ранее не протестовавших в силу страха перед режимом. 

Однако стоит помнить, что сохранение должности до самой смерти автократу-долгожителю вовсе не гарантировано. Ни много ни мало треть автократов, просидевших на своем рабочем месте более 20 лет, все же были свергнуты в результате массовых протестов и волнений. Война, с одной стороны, снижает вероятность такого сценария за счет эффектов «патриотической мобилизации», но с другой — создает значительное число дополнительных напряжений, вызовов и причин для недовольства. 

Впрочем, фрагментированность элит, проявляющаяся после ухода автократа-долгожителя, и расколы в обществе, возникающие на почве массового недовольства и неопределенности, ведут к тому, что нестабильность перерастает во внутренний вооруженный конфликт. 13% всех автократов-долгожителей, ушедших в результате протестов, заканчивали свою карьеру в результате гражданской войны. Однако в этом сценарии очень велика вероятность того, что такой конфликт закончится установлением новой диктатуры. 

Еще 20% автократов-долгожителей покинули свое рабочее место в результате мирных протестов. Этот сценарий менее вероятен в условиях высокой репрессивности режима, а успех мирных протестов, даже если они начнутся, не гарантирован. Более того, даже в случае ухода лидера в результате протестов переход к более демократическому режиму случается не так часто, но все же случается. Следует иметь в виду, что в случае успеха массовых протестов и поражения старого режима раздутый и раскормленный силовой аппарат с высокой вероятностью через какое-то время попробует вернуть власть.

Однако даже в высоко вероятном сценарии смерти автократа-долгожителя на рабочем месте или попытки передать бразды правления преемнику транзит совершенно не обязательно будет успешным. Такие автократы, желая предотвратить свое свержение, дробят силовые структуры и натравливают элитные группы друг на друга. Подобная ситуация характерна и для путинского авторитаризма, а война и неудачи на фронте лишь обострили внутренние противостояния в российских элитах. 

Скорее всего, после периода транзитной турбулентности расколотые элиты, если им удастся избежать прямого столкновения, сделают ставку на технократа, кого-то в духе Мишустина, или Собянина, или другого слабого консенсусного кандидата, которого, по мнению игроков, можно будет контролировать и который не сумеет быстро прибрать власть к рукам. Поэтому на этом этапе борьба за власть еще будет не закончена. Можно добавить, что такому «компромиссному» кандидату надо будет в течение краткого периода времени организовать свою победу на выборах, поставив под контроль не только центральный аппарат, но и региональные элиты. А борьба фракций внутри нового «коллективного руководства» повышает вероятность либерализации, в случае если одна из фракций попробует повысить свою популярность у населения за счет мер «внутренней деэскалации». Такой сценарий в недавней российской истории можно было наблюдать дважды: после смерти Сталина и после прихода к власти Михаила Горбачева.

Впрочем, Кендалл-Тейлор и Франц не рассматривают сценарии «второго цикла» борьбы за власть, они останавливаются на том, что у России все же есть шанс на глубокие перемены, катализатором которых может послужить поражение в Украине. В закрытой информационной среде пропаганда создает образ подавляющей поддержки режима, что заставляет оппозиционно настроенных граждан скрывать свои взгляды. Триггерное событие — как, например, военное поражение — способно сломать «лед молчания», что в итоге может привести к каскадному эффекту, когда все больше и больше граждан и элитных групп требуют изменений. По мнению авторов, наиболее многообещающим путем к более либеральной России выглядят именно массовые протесты, но этот путь проходит через успех Украины и военное поражение путинского режима.

Так или иначе, следует помнить, что для авторитарного режима затяжная война является значительным вызовом, а низкая вероятность того или иного сценария его будущего вовсе не означает его невероятности.