В ожидании окна: имеют ли смысл проекты реформ для постпутинской России сегодня?

В ожидании окна

Пока той части российского общества, которая покинула границы России после начала войны, так и не удалось создать структуры объединенной политической оппозиции или даже постоянно действующий оппозиционный форум, в то же время значительная часть ее интеллектуальных усилий оказалась сосредоточена на обсуждении «постпутинской России». Таким образом фокус внимания был смещен с вопросов мобилизации и консолидации российского демократического антивоенного и антипутинского движения на вопрос о том, как надо действовать в момент, когда под влиянием неизвестных обстоятельств режим сам «выронит власть из рук» и откроется «окно возможностей».

В настоящее время, по подсчетам Re: Russia, существует не менее шести автономных проектов, так или иначе работающих над программами преобразований, которые должны быть запущены в день Х. Совсем недавно отчет о своей работе опубликовал Экспертный форум, который собирает в Вильнюсе Юлия Навальная. Это, впрочем, пока скорее саммари или конспект состоявшихся дискуссий, не претендующий на концептуальную цельность и проработанность аргументации. Два других недавно представленных публике проекта — это проект «Транзит» под эгидой Free Russia Foundation и доклад «100 дней после Путина. Пакет решений переходного правительства» под эгидой Центра защиты прав человека «Мемориал». 

Необходимо также упомянуть «индивидуальную» политическую программу-манифест — книгу Михаила Ходорковского «Как убить дракона», а также «конституционный проект» Артемия Магуна, Евгения Рощина и Григория Юдина. Книга давно находящегося вне России Ходорковского, впрочем, хотя и была опубликована в 2023 году, не является проектом военного времени и вовсе не исходит из идеологии «дня Х», но достаточно глубоко и подробно обсуждает все этапы «революционного пути». «Конституционный проект», напротив, несмотря на свою форму, является скорее политико-философским эссе, обрисовывающим утопию «нового конституционализма» и нового социально-политического уклада, чем экспертной или политической программой. Почти академический, но очень важный вклад в эту дискуссию внесла и книга Григория Голосова «Политические режимы и трансформации».

Под флагом парламентаризма

Проект «Транзит» на настоящий момент является самым масштабным и многоаспектным опытом коллективной программы постпутинских преобразований. На сайте Free Russia Foundation представлены двенадцать докладов и записок на эту тему разной степени проработанности, охватывающих различные аспекты «транзита»: принципы демократизации политической системы, восстановление верховенства закона, экономическую и политическую децентрализацию, внешнюю политику и проч. Среди авторов — Владимир Милов, Сергей Гуриев, Ирина Бусыгина, Аббас Галямов, Николай Петров, Василий Жарков и др. 

Первым и своего рода флагманским документом проекта стал доклад Федора Крашенинникова и Владимира Милова «Нормальная Россия будущего: да, мы можем», опубликованный в октябре 2023 года. В отличие от последующих докладов и записок «Транзита», он в наибольшей степени имеет вид политического документа и в достаточно сжатой форме описывает политические и законодательные контуры желаемой демократической постпутинской России. В значительной мере этот документ наследует президентской программе Алексея Навального 2017 года (о чем упоминают и сами авторы). 

Милов и Крашенинников полагают, что современная Россия обладает значительным потенциалом демократизации и в момент ослабления режима под влиянием экономических и политических факторов вопрос дизайна демократического устройства вернется в повестку дня. В целом повторяя набор общепризнанных условий возвращения к демократическому порядку (принцип сдержек и противовесов, ограничение полномочий и подотчетность исполнительной власти, широкое влияние парламента и политических партий на ее формирование, независимость судебной системы), их программа гораздо радикальнее программы Навального в одном из центральных вопросов. «Переход к парламентской демократии должен быть официально объявлен целью политических реформ», — утверждают они. Причем парламентаризм должен стать своего рода сквозным принципом организации новой власти.

Авторы предлагают решительно отказаться от американской президенталистской и французской полупрезиденталистской моделей, взяв за образец западногерманскую. Исполнительную вертикаль предлагается заменить системой действующих на всех уровнях парламентов, избирающих последовательно сити-менеджеров, глав региональных правительств и главу федерального правительства. Муниципальная власть в такой системе, пишут Милов и Крашенинников, должна стать самым массовым и опорным уровнем, а также кузницей кадров для всех вышестоящих уровней. Муниципалитеты будут самостоятельно формировать органы правопорядка, а также будут наделены правом проведения референдумов, в частности по вопросам вхождения в тот или иной субъект федерации. Исходя из этого, авторы предлагают начать строительство государственных институтов с проведения всеобщих выборов в органы именно местного самоуправления, которые впоследствии делегируют необходимую часть полномочий наверх, но останутся первоисточником легитимности, формируя таким образом контуры федеральной власти.

Стоит отметить, что «предпочтительной формой правления» парламентаризм назван и в саммари форума Юлии Навальной. А Ходорковский проповедовал парламентаризм как необходимый конституционный выбор еще в 2010-е годы. В своей книге он утверждает, что, хотя такой переход и станет шоком для политической системы, он является необходимым антидотом для «врожденных самодержавных инстинктов российской политической культуры». Таким образом, можно утверждать, что сегодня идея перехода к парламентской республике является своего рода точкой согласия в российской оппозиционной среде, а война и радикализация путинской автократии лишь укрепили позиции «парламентаристов».

Логика революции и логика экспертизы

Доклад Милова–Крашенинникова производит впечатление политического документа в силу своего революционного радикализма. «Действовать надо быстро и решительно, уничтожая не просто старые органы власти, но и сам фундамент, на котором они стояли, и сами принципы, по которым работали механизмы власти в путинской России», — пишут они. Программа предполагает роспуск ФСБ и армии, вместо которой будут созданы новые вооруженные силы, а также проведение жесткой люстрации. Радикализм авторов продиктован логикой «исправления ошибок» 1990-х, создавших «рыхлую институциональную базу», которая не могла стать препятствием для обратной узурпации власти в путинскую эпоху. 

«То, что не будет изменено и отменено сразу или в ближайшие месяцы, скорее всего, станет точкой консолидации всех сил антидемократического реванша или рычагом в их руках», — предупреждают Милов и Крашенинников. В самый короткий промежуток времени необходимо инсталлировать максимально «правильный» институциональный дизайн, который сделает невозможным повторение сценария узурпации. Главным допущением революционного плана преобразований является наличие у реформаторской коалиции «окна возможностей», ограниченного по времени, но неограниченного по степени радикализма предлагаемых решений. 

Другие разделы проекта «Транзит» в большей степени носят экспертно-аналитический характер, хотя некоторые из них также выглядят попыткой описать «оптимальный» дизайн тех или иных элементов демократической системы. Наиболее экспертно-аналитической по характеру и — в этом смысле — в наибольшей степени дистанцированной от политического манифеста Крашенинникова–Милова выглядит работа «Большая деволюция для России» Ирины Бусыгиной и Михаила Филиппова. Описывая различные сценарии передачи и перераспределения власти в пользу муниципальных и региональных органов, а также от президента к парламенту (такое перераспределение власти в двух направлениях авторы и называют деволюцией), они, во-первых, отмечают что та или иная модель имеет не только преимущества, но и ограничения, которые неотделимы от первых. А во-вторых, указывают, что законодательное закрепление того или иного дизайна системы еще отнюдь не гарантирует успеха реформы, если ее элементы не имеют достаточной политической поддержки в обществе.

Также они указывают не невозможность одномоментного инсталлирования всех элементов политической реформы и даже утверждают, что, «пока не созданы новые политические партии и не сформированы успешные избирательные коалиции, объединяющие региональных и местных политиков по вертикали (регионы, крупные города, муниципалитеты), следует избегать изменения принципов организации федерализма и местного управления». Этот тезис, который прямо противоречит предложениям Крашенинникова–Милова, опирается на аргумент о том, что сила парламента и автономия уровней власти (не нарушающая ее целостности) обеспечиваются сильными партиями, связывающими разные уровни власти. Они необходимы, чтобы наполнить содержанием предлагаемый институциональный дизайн. Это, впрочем, еще один вечный вопрос о курице и яйце демократической трансформации: эффективные выборы невозможны без сложившихся партий, а становление партий — без опыта электоральных кампаний.

Работа Бусыгиной и Филиппова — образец экспертного подхода, который не претендует на то, чтобы стать программой действий революционной коалиции, но позволяет зато увидеть политические допущения таких программ, в основе которых лежит логика «захвата» власти и быстрого «окапывания».

100 дней переходного правосудия

Вторым проектом, представившим результаты своей работы публике, стал вышедший под эгидой Центра защиты прав человека «Мемориал» доклад «100 дней после Путина. Пакет решений переходного правительства». Особенностью проекта является его почти сугубо юридический характер. Доклад написан группой российских правоведов, работающих в различных университетах Европы; один из них, Николай Бобринский, является соавтором доклада «Между местью и забвением: концепция переходного правосудия для России», выпущенного еще в 2020 году. В значительной мере новый доклад развивает логику «переходного правосудия» в применении к новым условиям. «Мы не оцениваем вероятность тех или иных вариантов политической трансформации в переходный период, а излагаем юридически допустимые или необходимые варианты действий для новой власти», — пишут авторы во введении к своему труду. 

Как и авторы предыдущего доклада, они уверены, что «окно возможностей для того, чтобы поменять систему, будет очень коротким: счет пойдет на недели или буквально на дни. Поэтому к моменту транзита нужно иметь готовые решения и документы». Доклад представляет собой структурированную программу юридических действий, оформленную в виде четырех «пакетов решений».

Первый пакет посвящен проработке конституционных сценариев, которые позволяют запустить процессы демократизации. Известная проблема здесь состоит в том, что прекращение полномочий главы государства по российской конституции запускает процесс выборов нового президента, который протекает в течение ста дней. Однако для того, чтобы эти выборы прошли демократическим путем, а новый президент вступил в должность с урезанными по сравнению с сегодняшними диктаторскими полномочиями, необходимы изменения в законодательстве и в действующей версии конституции. В то же время для того, чтобы изменить конституцию и законы, необходимо задействовать Федеральное собрание, которое также будет нуждаться в переизбрании. Этот пазл авторы доклада пытаются сложить несколькими способами, но признают, что полностью законный и непротиворечивый найти не удастся. Поэтому они не исключают даже сценария «чрезвычайного положения» и созыва Конституционного собрания для фактического «переучреждения государства».

Второй пакет, «Демократизация», посвящен очищению законодательства от «авторитарного навеса» — норм, ограничивающих основные свободы, доступ к выборам и их справедливый и конкурентный характер. Соответственно, раздел состоит из двух концептуальных блоков: программы демонтажа ограничительных и репрессивных норм (либерализация) и исправления законодательства о выборах и политических партиях. Важно создать условия, чтобы в выборах участвовали самые разные политические силы, представляющие все многообразие общественных взглядов. Этот раздел в практическом плане выглядит наиболее существенным в силу того, что, когда условия для либерализации режима в России возникнут, он может служить одним из образцов для ее проведения или сводом требований демократической коалиции.

Третий пакет, «Переходное правосудие», включает несколько блоков. Во-первых, восстановление прав жертв политических репрессий (авторы предлагают более широкий и звучный термин «государственный террор») и возмещение им причиненного вреда. Во-вторых, «расчистку» правоохранительной системы. Этот процесс, который они называют «восстановлением доверия к судам и правоохранительным органам», предполагает упразднение репрессивных ведомств (ФСБ, Роскомнадзора, антиэкстремистских подразделений МВД) с запретом для их сотрудников занимать госдолжности на 5–15 лет, назначение новых руководителей правоохранительных органов, люстрацию причастных к «государственному террору», в том числе — председателя Верховного суда, генерального прокурора и Конституционного суда в полном составе (так как он фактически оправдал войну). Что любопытно, раздел предполагает, что эта расчистка может быть произведена исполняющим обязанности президента с опорой на расширенные полномочия по конституционным поправкам 2020 года, которые позволяют президенту фактически отстранять генпрокурора и руководителей судов без одобрения Совета Федерации. 

Авторы выступают за «жесткую люстрацию», то есть запрет занятия «защищенных» должностей в течение 5–15 лет, но с возможностью досрочного восстановления для исправившихся, ограниченную кадровую реформу в судебной системе, а также расследование и наказание «системной преступности», то есть преступных деяний прежнего режима, их «авторов» и исполнителей. Следует обратить внимание на один аспект, который не нашел своего места в этом разделе. На сегодняшний день система ФСИН, система правоохранительных органов и отчасти армии пронизаны практикой фактически нормализованного и повсеместного применения пыток. Пытки стали важной частью репрессивного быта путинской автократии, очевидно поощряются сверху и используются в качестве неформального дополнения к формальным наказаниям. Если принимать логику очищения правоохранительной системы и восстановления справедливости, предложенную в докладе, пытки должны стать отдельным предметом рассмотрения как в части оснований для люстрации и привлечения к ответственности, так и в части восстановления прав потерпевших.

Последний пакет посвящен мирному урегулированию в Украине, его международно-правовым аспектам и правовым последствиям. С одной стороны, авторы утверждают, что «война России против Украины является актом агрессии и нарушает запрет на использование силы в международных отношениях», а потому «деоккупация территории Украины — обязанность России». С другой стороны, признают, что полное решение территориальных вопросов может быть отложено, а на деоккупированные территории могут быть введены миротворцы ООН. При этом России следует признать свою политическую ответственность за «преступление агрессии», выплатить репарации Украине, а также учредить Комиссию по установлению истины, которая расследует факты преступлений и ответственности за них.

Авторы признают, что есть две модели наказания виновных: через международное правосудие и через национальное. Они полагают, что России следует признать компетенцию Международного уголовного суда и добросовестно сотрудничать с ним. В то же время ей следует восполнять пробелы в законодательстве, чтобы создать правовую базу для преследования преступников на национальном уровне.

Успеть влезть в окно: развилки программы оппозиции

Проект «Сто дней» выглядит сегодня своего рода юридической утопией. Его оторванность от политических реалий может вызывать и вызывает вполне определенное раздражение, в особенности среди оппозиционно настроенных людей внутри России. И это совсем не случайно. Его юридическая непреклонность, требующая безусловного осуждения военной агрессии, признания расширенной ответственности за нее и использования жестких норм люстрации и переходного правосудия, безусловно, затрудняет коммуникацию с теми жителями России, которые колеблются между лояльностью существующему режиму и осуждением войны и жестких форм политической диктатуры. С этой точки зрения такие проекты лишь отталкивают «сомневающихся» обывателей своим радикализмом.

В то же время непреклонная политико-правовая последовательность проекта «Сто дней» представляет собой необходимую точку отсчета представлений о справедливости, преступлении и ответственности. Исторический опыт показывает, что гэп между проектной утопией и реальностью может сокращаться гораздо быстрее, чем того ожидают современники, и в долгосрочном плане наличие такой точки отсчета оказывается важнейшим формирующим ядром демократических нарративов и их моральным капиталом. Утверждения советских диссидентов-правозащитников о безусловном приоритете прав человека посреди зацементированного коммунистического тоталитаризма 1970-х звучали еще более утопично, но уже через 10–12 лет стали краеугольным камнем доктрины демократических преобразований, приобретшей широчайшую популярность. При этом, впрочем, мотором этих преобразований выступали не сами правозащитники, а представители элиты и интегрированной контрэлиты прежнего режима.

В то же время любопытной общей чертой проекта Крашенинникова–Милова и проекта «100 дней» является убежденность в том, что «окно возможностей» будет крайне узким, а потому инсталлируемые политические преобразования должны быть стремительными и максимально «полными» (радикальными). Этот повторяющийся тезис вскрывает не высказанное авторами прямо понимание, что база сопротивления предлагаемым изменениям и неприятия их будет достаточно широкой. Поэтому они предлагают засунуть в «окно возможностей» как можно больше новых норм и принципов. Однако эта логика отчасти воспроизводит аргументацию российских реформаторов начала 1990-х, которые утверждали, что как можно быстрее запустить приватизацию важнее, чем отрабатывать ее дизайн и искать консенсус вокруг этого вопроса. Их аргументы выглядели тогда не менее разумными, чем аргументы нынешних авторов. Но, как показали последующие события, тактический успех «стремительности» не превратился в стратегический успех и привел скорее к закреплению «деформированного института собственности», чем к «необратимости приватизации».

Хотя повальное увлечение проектами постпутинской России отчасти выглядит сегодня как средство от депрессии и не может заменить усилий по структурированию большой коалиции, оно в то же время в значительной мере обращено к обсуждению развилок возможной политической программы оппозиции и того общего «представления о будущем», которое должно лечь в ее основу. В частности, к обсуждению одной из ключевых развилок такой программы — между радикализмом перемен, сужающим потенциальную базу их поддержки и повышающим вероятность деформации новых институтов, и их умеренностью, расширяющей базу поддержки, но создающей собственные риски незавершенности, компромиссности и обратимости реформ.