Во второй половине 2023 года армия России терпит серию тяжелых поражений в Украине, и не позднее середины 2024 года стороны подписывают соглашение, в исполнение которого Россия выводит свои войска со всех оккупированных территорий Украины, включая Донбасс и Крым. Это поражение наносит удар по легитимности Путина внутри страны. «Силовики» с примкнувшими к ним «технократами» инициируют процесс «досрочного прекращения полномочий» президента. Его обязанности временно исполняет премьер-министр. Элиты договариваются о компромиссном преемнике, за которого россияне проголосуют на досрочных выборах, но первоначальная фаза постпутинского режима (до и сразу после выборов) представляет собой неинституционализированное коллективное руководство, то есть решения по-прежнему принимаются в первую очередь по неформальным каналам. При этом России и Украине так и не удается заключить мирный договор: камнем преткновения остается нежелание России выплачивать репарации и судить тех, кого Украина и Запад считают военными преступниками. В результате значительная часть западных санкций остается в силе.
Такой сценарий рассматривается в докладе приглашенного исследователя британского Королевского института международных отношений Chatham House Дункана Аллана, пытающегося смоделировать наиболее вероятную «Россию в конце 2027 года». Стараясь представить сегодня сценарии будущего для России, аналитики и эксперты делятся на две группы: «персоналистов» и «структуралистов». Первые считают, что с уходом Путина от власти контуры российской внутренней и внешней политики могут кардинально измениться, так как следующий лидер не будет обременен путинскими «комплексами». Вторые — что дело «не в Путине». Политика Кремля на внешней и внутренней арене России определяется структурными факторами: изменениями на глобальном и региональном уровнях, сложившейся системой патрон-клиентских отношений и институтами, — поэтому даже уход лидера режима с политической сцены не обещает смены политического курса.
Кто бы ни пришел на смену Путину, он унаследует крайне авторитарную политическую систему, считает Аллан; силы, способные противостоять этому и предъявить спрос на перемены в России, сейчас слишком слабы. Поэтому Постпутин будет консолидировать власть в рамках авторитарной модели. Но дальнейшее развитие событий может идти по двум разным траекториям.
Первый сценарий предполагает, что новый лидер будет укреплять свое положение, еще более усиливая централизацию власти, чему будет способствовать слабая система сдержек и противовесов. Силовики не только не лишатся влияния, но, наоборот, укрепят его. Будет продолжена политика «закручивания гаек»: дальнейшее расширение государственного контроля над экономикой, преследование «лояльных» оппозиционеров, уничтожение сохранившихся островков свободы в информационном пространстве, расширение контроля за поездками россиян за рубеж, продолжение антизападной пропаганды и насаждение «традиционных» ценностей, вплоть до восстановления смертной казни и криминализации «нетрадиционных» отношений.
Правда, как показывает опыт постсоветских авторитаризмов, в нарисованном Алланом сценарии перехода власти от одного персоналистского лидера к другому («преемнику») многие влиятельные при прежнем диктаторе силовики теряют свое положение и даже отправляются в тюрьму, уступая место лично преданным новому лидеру персонажам. Новый лидер заинтересован в укреплении своей личной власти, а не в «сохранении» наследства своего предшественника.
Второй сценарий выглядит менее депрессивно: новый режим будет эволюционировать в сторону более активного консультативного и коллегиального взаимодействия президента с правительством и парламентом при посредничестве как формальных институтов (например, обновленного Совбеза), так и неформального «сетевого государства». Возможна и «авторитарная модернизация» с постепенным снижением вмешательства государства в экономику, ослаблением давления на гражданское общество, пересмотром политически мотивированных дел. В итоге к концу 2027 года политическая модель России все еще будет считаться авторитарной по западным меркам, но будет больше походить на систему, которая существовала в третий президентский срок Путина (2012–2018).
Не исключено, впрочем, что элитные группировки вступят друг с другом в противостояние, а недовольные поражением в Украине маргинализированные группы мобилизуются против нового руководства. Пытаясь преодолеть эти дестабилизирующие обстоятельства, постпутинские власти могут попытаться навести порядок с помощью репрессивных методов, что может спровоцировать сползание к еще более жесткой политической системе.
Экономические перспективы нового режима зависят от того, какие именно санкции будут сняты. Некоторое оживление экономических отношений между Россией и Западом может произойти, однако будет иметь ограниченный масштаб. С одной стороны, к этому времени страны ЕС значительно снизят свою зависимость от поставок российских углеводородов. С другой — западные компании не будут спешить возвращаться в страну из-за неблагоприятного бизнес-климата и высоких рисков нестабильности. На этом фоне экономические связи России со странами Азии, Ближнего Востока и Персидского залива, а также с Турцией к 2027 году расширятся, но не смогут заменить отношения с ЕС — ни по объему экспортируемой нефти, ни с точки зрения импорта технологий. Даже если экономика России и избежит кризиса, она в любом случае останется неэффективной. Снижение уровня жизни населения и уменьшение получаемой элитами ренты в итоге могут способствовать росту политической напряженности.
Способности России проецировать силу и влияние за пределы своих границ существенно ослабнут. Она почти наверняка будет и впредь отстаивать права на свою сферу влияния на постсоветском пространстве (за исключением, конечно, Украины, которую она уже потеряла) и продолжит расширять контакты со странами глобального Юга, однако былого положения на Западе ей уже не добиться. Ее влияние в других регионах будет сдерживаться низкой привлекательностью российской «мягкой силы» и скромным экономическим потенциалом. В итоге Москва будет вынуждена пойти на еще большее сближение с Китаем на правах младшего партнера. Восстановление российской военной мощи также будет ограничено экономическими возможностями, поэтому Кремль будет придавать большое значение ядерному оружию — средству сдерживания и символическому атрибуту великой державы.
Таким образом, основные черты сегодняшней российской государственной системы в значительной степени будут просматриваться и к концу 2027 года. Однако даже управляемая преемственность постпутинского руководства породит значительную неопределенность, признает автор доклада. Государственная система России по-прежнему будет представлять стратегическую проблему для Запада, поскольку даже при самом благоприятном сценарии маловероятно, что будущая власть, в которой спецслужбы и ресентимент, связанный с поражением в войне с Украиной, все еще будут занимать видное место, отправит свое антизападничество на свалку истории.