Между «спиралью молчания» и «фургоном с оркестром»: влияние окружающих на мнение россиян о российско-украинском военном конфликте

Гипотеза «спирали молчания»

Как узнать, что думают россияне о военных действиях в Украине, в условиях, когда за высказывание антивоенной позиции можно получить штраф или вовсе оказаться за решеткой, а конфликты сторонников и противников «военной операции» с самого ее начала стали обычным делом? Сложности в изучении общественного мнения в условиях угрозы репрессий и социального давления стали причиной критики результатов массовых опросов россиян еще до, но в особенности — после начала военных действий. Некоторые российские социологи даже выступили против проведения любых массовых политических опросов из-за сомнений в достоверности их результатов. Наиболее популярен аргумент, что в условиях стигматизации антивоенной позиции многие придерживающиеся ее россияне отказываются от участия в опросах, не желая обсуждать с незнакомыми людьми потенциально чреватую негативными последствиями тему и высказывать социально неодобряемое мнение, что ведет к смещению результатов опросов в пользу провоенной позиции.

Другой гипотезой, объясняющей доминирование провоенной позиции в результатах массовых опросов, является теория «спирали молчания», предложенная Элизабет Ноэль-Нойман в 1970-х годах. Эффект «спирали молчания» объясняет, как опасение столкнуться с давлением окружающих может побудить людей отказаться от высказывания своей точки зрения на потенциально конфликтогенный вопрос, если убедить их в непопулярности их позиции. Так, анализируя события Великой французской революции, Алексис де Токвиль обращал внимание, что сложившаяся тогда картина выраженных мнений была смещенной и вводила в заблуждение: «Люди, придерживавшиеся прежней веры, боялись оказаться в меньшинстве преданных своей религии. А поскольку изоляция страшила их более, чем ошибки, они присоединялись к большинству, не изменяя своих мыслей. Взгляды одной лишь части нации казались мнением всех и именно поэтому вводили в неодолимое заблуждение как раз тех, кто был виной этого обмана» («Старый порядок и революция», 1856).

Ноэль-Нойман предположила, что не очень заинтересованные в политике люди, прежде чем высказать свое мнение о политически значимом вопросе, оценивают риск столкнуться с социальным неодобрением окружающих и, если этот риск кажется им высоким, воздерживаются от артикуляции такого мнения. При этом она акцентировала внимание на динамике этого процесса: опасающиеся остаться в изоляции люди воздерживаются от высказывания собственного мнения, если оно кажется им непопулярным; соответственно, это мнение звучит реже, что укрепляет людей во впечатлении, будто оно действительно непопулярно, и в результате они готовы высказывать его еще реже. Так раскручивается «спираль молчания», делая все менее популярной точку зрения, которая кажется ее приверженцам слабо распространенной. Государственное же давление в форме политических репрессий усиливает этот эффект, дополняя угрозу социального остракизма риском наказания. Так, в первые дни начала «специальной военной операции» в феврале 2022 года соотношение поддерживающих и не поддерживающих вторжение составляло 58% против 23% при 19% неопределившихся (опрос ExtremeScan). Но уже через пару недель это соотношение стало 79% против 14% (опрос Фонда социальных исследований). 

Здесь следует уточнить, кто такие окружающие. Ноэль-Нойман прямо не акцентирует на этом внимания, но, исходя из ее экспериментов и опросников, можно утверждать, что окружающие — это люди, вступающие во взаимодействие с респондентом или потенциально способные на это. Это не обязательно только социальное окружение, в которое входят друзья, родственники, коллеги, но и не все общество в целом: соотечественник, живущий в другом городе, незнакомый респонденту и не имеющий возможности контактировать с ним, окружающим для него не является, а попутчик в транспорте — является, даже если коммуникации с ним у респондента нет — потенциально она может возникнуть.

Можно сказать, что в российском общественном мнении относительно «военной операции» сложились все условия для эффекта «спирали молчания»: наличие двух остро конфликтующих позиций о военных действиях, поддержка властями провоенной точки зрения и усилия государственной пропаганды по дискредитации противоположного мнения и убеждению его приверженцев в его непопулярности и маргинальности. Наконец, есть и такой сильный катализатор «спирали молчания», как криминализация антивоенной позиции. 

«Железнодорожный тест» для всей России

Для обнаружения эффекта спирали молчания Элизабет Ноэль-Нойман использовала «железнодорожный тест», измеряющий готовность приверженцев той или иной позиции по социально значимому вопросу открыто высказывать ее — в частности, обсуждать со случайным попутчиком, придерживающимся противоположных взглядов, в поезде. Мы попробовали адаптировать «железнодорожный тест» к условиям телефонного опроса (CATI), проведенного нами 27 июня — 9 июля 2023 года и репрезентирующего взрослое население России по полу, возрасту и федеральным округам (N = 1977).

Сначала респондентам задавался прямой вопрос об их отношении к военным действиям («Скажите, пожалуйста, а вы сами поддерживаете или не поддерживаете „военную операцию“ России в Украине?»), а затем — вопрос о готовности обсуждать их с незнакомыми людьми противоположных взглядов. Сторонникам военных действий задавался вопрос: «Предположим, вам предстоит проехать несколько часов в поезде, и кто-то из попутчиков в вашем купе начинает осуждать „спецоперацию“. Станете ли вы беседовать с этим человеком о ситуации в Украине или не обратите на это внимания?» Для противников интервенции вопрос звучал зеркально: «Предположим, вам предстоит проехать несколько часов в поезде, и кто-то из попутчиков в вашем купе начинает говорить в поддержку „спецоперации“. Станете ли вы беседовать с этим человеком о ситуации в Украине или не обратите на это внимания?» В нашем опросе «железнодорожный тест» дополнен также вопросом о распределении позиций сторонников и противников интервенции в окружении респондента («Как вы думаете, среди ваших близких знакомых, родственников, коллег большинство поддерживает или не поддерживает „военную операцию“ России в Украине?»). 

По результатам опрос, соотношение поддерживающих и не поддерживающих интервенцию оказалось 71 к 20%, еще 7% затруднились ответить и 2% отказались отвечать. Затруднившимся и отказавшимся вопросы «железнодорожного теста» не задавались, мы исключили их из дальнейшего анализа. В результате (после исключения) соотношение сторонников и противников интервенции составило 78 к 22%. Сравнительно реже поддерживали военные действия женщины (76%), молодежь до 30 лет (62%), жители Москвы (69%) и Санкт-Петербурга (63%), люди с высшим образованием (75%) и люди с относительно низкими, по их оценке, доходами (69%).

В целом, результаты «железнодорожного теста» подтверждают выводы качественных исследований Лаборатории публичной социологии о неготовности россиян говорить о военных действиях: и среди их сторонников, и среди их противников большинство не хочет обсуждать острую военно-политическую тему с незнакомыми людьми. При этом противники военного противостояния предпочитают молчать о нем значительно чаще: 77% против 55% среди сторонников. Готовых же беседовать среди сторонников военных действий больше на 14 процентных пунктов (35% против 21%). Это и можно рассматривать как проявление «спирали молчания». Разрыв между готовностью сторонников и противников интервенции высказывать свою точку зрения нельзя назвать непреодолимым, но он достаточно велик, чтобы затруднить приверженцам антивоенной позиции ее распространение.

Результаты «железнодорожного теста»: готовность беседовать с политическими оппонентами, % от числа опрошенных

Готовность обсуждать военную тематику различается в разных социальных группах. Вне зависимости от отношения к военным действиям, мужчины и люди предпенсионного возраста готовы высказываться чаще, чем женщины и молодежь. По-видимому, мужчины более политизированы и чаще готовы спорить из-за различий в оценках. Это отчасти подтверждается нашими исследованиями, показывающими, что мужчины готовы участвовать в опросах политической тематики стабильно чаще женщин. И среди сторонников, и среди противников «военной операции» готовность говорить нарастает с возрастом, достигая пика в группе 50–59-летних, а в группе пенсионного возраста падает до средних по выборке показателей. Уровень образования на готовность высказываться не влияет.

Результаты «железнодорожного теста» по социально-демографическим группам респондентов, % от числа опрошенных

Сторонники «военной операции» из разных регионов и населенных пунктов разных типов примерно в равной степени готовы обсуждать ее с незнакомыми оппонентами. В то же время для противников место проживания оказывается значимым фактором: в приграничных регионах, где поддержка военных действий наиболее высока, они готовы обсуждать их реже, видимо, испытывая бóльшее социальное давление. При этом противники военных действий из сельской местности готовы обсуждать ситуацию с незнакомыми оппонентами чаще, несмотря на то что уровень поддержки интервенции в таких населенных пунктах, как правило, выше. Уровень дохода не влияет на готовность высказываться у сторонников военных действий, а у их противников готовность разговаривать с политическими оппонентами растет линейно с ростом доходов. Недовольные военным противостоянием предприниматели тоже чаще готовы обсуждать его со своими политическими противниками.

Сильнее всего на готовность человека высказываться о «военной операции» влияет распределение мнений о ней в его ближайшем окружении. Те, у кого в окружении доминируют сторонники взглядов, противоположных взглядам респондента, реже готовы обсуждать военные действия с незнакомыми оппонентами. По данным всероссийского телефонного опроса, проведенного нами в декабре 2023 года, 43% россиян (42% сторонников и 48% противников «СВО») имеют опыт конфликтов из-за различия в оценках текущих событий. Имеющие в окружении преимущественно оппонентов и потому с высокой долей вероятности конфликтовавшие с ними на этой почве чувствуют себя в изоляции и под социальным давлением и потому стремятся избежать объяснений. Среди подобных респондентов готовы обсуждать эту тему со случайным попутчиком противоположных взглядов в поезде лишь 9% сторонников и 10% противников интервенции — против, соответственно, 35% и 21% в выборке в целом. Последние две группы, выражающие готовность говорить на острые темы несмотря ни на что, — те самые «крепкие орешки» в терминологии Ноэль-Нойман, готовые отстаивать свою позицию, сколь бы непопулярной она им ни казалась. На них «спираль молчания» не действует.

Если сторонники «военной операции» теряют желание спорить с ее противниками по мере увеличения опыта общения с ними (готовность падает с 35 до 9%), то у противников эта тенденция выражена не столь ярко: снижение с 21% среди обычно находящихся в окружении единомышленников до 10% среди тех, кто обычно находится в среде оппонентов. При этом, если окружение противников военных действий разделяется во взглядах на «операцию» примерно пополам, вероятность обсуждения ими «СВО» не сокращается. Противники интервенции лучше адаптировались к непопулярности своей позиции: их готовность говорить с оппонентами снижается, только когда те преобладают в их социальном окружении. В то время как сторонники милитаристской позиции, столкнувшись даже с паритетом мнений в своем окружении, значительно теряют в готовности обсуждать проблему с незнакомыми оппонентами. Возможно, многие из них в своей поддержке интервенции присоединились к большинству под влиянием эффекта «фургона с оркестром» — описанного в классической работе социологов Джорджа Гэллапа и Сола Форбса Рэя «Пульс демократии» стремления присоединиться к победителям. Столкнувшись же с отсутствием такого большинства в собственном окружении, многие из них теряют готовность дискутировать и отстаивать свою точку зрения.

Мнение окружающих как косвенный индикатор уровня поддержки интервенции

Динамика уровня поддержки «военной операции» социальным окружением респондентов, которую измерял третий вопрос нашего теста, важна по нескольким причинам. Во-первых, позиция окружения всегда существенно влияет на позицию респондента, и уровень поддержки военных действий окружением указывает на уровень социального давления, которое он испытывает. Во-вторых, распределение оценок военных действий в окружении респондентов показывает, насколько эффективно сторонники и противники интервенции доносят свое мнение до окружающих. Таким образом, разница между распространенностью той или иной позиции среди респондентов и их восприятием распространенности этой позиции в собственном окружении также может быть следствием эффекта «спирали молчания». Ответы респондентов на вопрос о преобладающем отношении к «СВО» в их окружении показывают, насколько «слышна» респондентам та или иная точка зрения в их социальной среде.

При значительном преобладании сторонников «военной операции» над ее противниками (71% против 20%) можно предположить, что доля респондентов, в чьем окружении преобладают сторонники военных действий, будет преобладать столь же сильно. Однако, по нашим данным, в то время как 71% респондентов поддерживают интервенцию, преобладает такая позиция в окружении лишь у чуть более половины россиян (56%). Тогда как у 40% в окружении либо сложился паритет мнений (27%), либо доминируют противники военных действий (13%). Есть четыре возможных объяснения такой ситуации: 1) либо сторонники интервенции предпочитают молчать значительно чаще, чем их оппоненты; 2) либо 20% ее противников смогли убедить, что их гораздо больше, вдвое превосходящую их по размеру долю россиян; 3) либо противники интервенции чаще не желают участвовать в социологических опросах и выборки оказываются смещены в пользу приверженцев милитаристской позиции, 4) либо, отвечая на вопрос о личной поддержке, респонденты присоединяются к нормативной, «правильной» позиции, усвоенной из массмедиа, но в оценке позиции своего ближайшего окружения они такой нормативности не подвержены и отвечают более свободно.

Первое предположение опровергается данными «железнодорожного теста»: сторонники военных действий готовы обсуждать их чаще, чем их противники. Второй вариант кажется маловероятным, поскольку в российском информационном поле доминирует милитаристская позиция. В то же время, как показывают наши исследования, в отношении россиян к государственной пропаганде имеет место определенная двойственность: пропаганда признается нужной и полезной для демонстрации твердости намерений российской стороны, но даже сторонники военных действий не считают информацию официальных СМИ достоверной и корректируют ее в той мере, в какой это кажется им обоснованным.

Удовлетворительных инструментов для проверки наиболее вероятных, на наш взгляд, третьей (смещение выборки) и четвертой (смещение собственных предпочтений в сторону нормативных) гипотез у нас, к сожалению, нет. Но в их пользу свидетельствует слабая состоятельность первых двух. Если социальная база противников интервенции составляет лишь 20% населения, то как они могут преобладать в окружении 13% россиян, а в окружении еще 27% составлять половину голосов? Возможна также регрессия к среднему: люди не склонны давать крайние оценки. Однако, когда доля сторонников одной позиции больше доли их оппонентов в 3,5 раза, непонятно, почему столь значительное преобладание замечает лишь чуть более половины россиян (56%), при том что государственная пропаганда настойчиво продвигает идею о непопулярности в России антивоенных взглядов.

По данным девяти общероссийских опросов, проведенных в 2022–2023 годах, разрыв между долей сторонников «военной операции» и долей тех, у кого в окружении преобладают ее сторонники, наблюдается на протяжении всего периода военного противостояния. Особенно заметным он стал сразу после начала мобилизации. Затем он немного сгладился, но все равно остался на более высоком по сравнению с периодом до мобилизации уровне. Как видим, после начала мобилизации доля сторонников «военной операции» составляет в среднем 73% (по четырем замерам), в то время как в начале «военной операции» составляла 79% (по трем замерам), то есть число людей с провоенной позицией снизилось на 6 п. п. В то же время доля респондентов, у которых в окружении большинство составляют сторонники «операции», снизилась с 68 до 57%, то есть здесь снижение было почти вдвое заметнее. Это дает основания предполагать, что, возможно, из поля зрения социологов-полстеров стала выпадать все бóльшая группа недовольных военным противостоянием.

Динамика поддержки «СВО» респондентами, % от числа опрошенных 

Динамика поддержки «СВО» окружением респондентов, % от числа опрошенных

В некоторых наиболее антивоенных группах (молодежь, жители Санкт-Петербурга, люди с низкими доходами, занятые в частном секторе) люди чаще окружены противниками «военной операции». Однако в других социально-демографических группах, где подобные взгляды также более популярны, этот эффект не наблюдается. Это москвичи, жители региональных центров, предприниматели и те, кто узнает о военных действиях из интернета. Преобладание сторонников интервенции явно выражено (больше 60%) в окружении только самых милитаристски настроенных групп: у телезрителей (66%), жителей приграничных регионов (65%), обладателей высоких доходов (64%) и россиян старшего поколения (61%). Таким образом, дифференциация респондентов по позициям их ближайшего окружения не столь велика, как по их собственным декларируемым взглядам на российско-украинский конфликт.

Уровень поддержки «СВО» социальным окружением респондентов, % от числа опрошенных 

Итак, полученные в ходе адаптированного «железнодорожного теста» данные подтвердили сделанное по результатам прошлогодних фокус-групп предположение о низкой готовности россиян обсуждать российско-украинский конфликт. Это косвенно свидетельствует в пользу аккламационного и аполитичного характера поддержки «СВО» у многих жителей России, описанного Владимиром Ищенко и Олегом Журавлевым по материалам серии глубинных интервью с россиянами, не являющимися противниками «военной операции». По данным «железнодорожного теста», обсуждать военные действия готовы лишь 35% их сторонников и 21% их противников. Разница между этими долями свидетельствует о том, что под действие описанной Элизабет Ноэль-Нойман «спирали молчания» значимо чаще попадают противники «СВО», а ее сторонники чаще готовы обсуждать свою позицию с незнакомыми оппонентами, что неудивительно ввиду большей популярности их точки зрения. 

Однако эта готовность резко снижается, если в их ближайшем окружении не преобладают их единомышленники. По всей видимости, хотя механизм «спирали молчания» чаще влияет на готовность высказываться у противников «СВО», в то же время они лучше адаптировались к смешанной среде, где представлены оба мнения. Как в данном опросе, так и в предыдущих замерах доля респондентов, заявивших о поддержке «военной операции», значительно выше доли тех, кто говорит, что в его окружении ее сторонники преобладают. Разрыв между этими показателями заметно увеличился после «частичной мобилизации», хотя уровень поддержки интервенции респондентами изменился незначительно. Именно распределение мнений в окружении респондентов сильнее всего влияет на их готовность обсуждать российско-украинский конфликт с приверженцами противоположной точки зрения. Столкнувшиеся с преобладанием оппонентов в ближайшем окружении россияне намного реже готовы говорить на эту тему. Такие данные перекликаются с результатами качественных исследований, показывающих, что сохранение социальных связей для россиян важнее, чем потребность отстаивания и распространения собственных политических взглядов. 

Сокращенная версия статьи «Восприятие россиянами конфликта с Украиной: проверка гипотезы „спирали молчания“», опубликованной в журнале «Социологические исследования» (2023. № 11).