Риски или деньги: знает ли Запад, как закончить войну в Украине?

Между определенностями и неопределенностями

Пространство для переговоров открывается, когда меняются ожидания конфликтующих сторон по поводу ситуации на поле боя, пишет политолог Синтия Робертс в статье «Прагматичные сценарии окончания российско-украинской войны» в журнале Foreign Policy. (Этот тезис является развитием теории войны как механизма получения противниками достоверной информации друг о друге → Re: Russia: Уравнение войны.) Сегодня, пожалуй, можно говорить о том, что на театре российско-украинского конфликта наблюдается определенное сближение ожиданий с реальностью, констатирует Робертс.

В Киеве осознают, что шансы на возвращение всех оккупированных Россией территорий в ближайшей перспективе минимальны. В то же время Москва уже не рассчитывает на окончательную победу в обозримой перспективе. Российское наступление вязнет и стоит все дороже (→ Re: Russia: Накануне «решающего прорыва»). Важным фактором становятся внутренние издержки: российское население все острее ощущает последствия войны, включая нехватку топлива, вызванную украинскими ударами по нефтеперерабатывающим заводам. Доходы бюджетной системы из года в год покрывают 90% расходов, в 2025 году — 80% (→ Re: Russia: НДС в стиле милитари). Все эти аргументы ложатся на чашу весов в пользу остановки военных действий. Война перешла в позиционную фазу, где ни одна из сторон не может рассчитывать на скорую победу. Хотя Кремль продолжает иногда вспоминать о своих максималистских целях, в том числе о получении еще не занятых территорий, это понимают все. От максималистских целей необходимо перейти к реалистичной политике. Но где она начинается?

Два саммита конца августа — переговоры Путина и Трампа на Аляске и последовавшая за ними встреча Трампа, европейских лидеров и Зеленского в Вашингтоне — продемонстрировали конструкцию дипломатического тупика. Путин требует территории, Зеленский говорит, что речь об этом может идти только в связке с гарантиями безопасности Украине. Иначе сделка бессмысленна. Майкл Макфол, крупный специалист по России, бывший посол США в Москве и ярый сторонник широкой американской помощи Украине, утверждает в статье в Foreign Affairs: Трамп неправильно выстроил переговоры, пытаясь вести одновременные консультации по двум трекам. Сначала необходимо достичь соглашения о гарантиях безопасности Украине между ней, европейскими странами и США и только после инициировать диалог между Зеленским и Путиным о территориальных вопросах. Путин не должен быть стороной обсуждения гарантий, настаивает Макфол, этот путь ведет к повторению провала Будапештского меморандума, который в итоге оказался бесполезной бумажкой.

Впрочем, Макфол под территориальными вопросами понимает согласие Киева добиваться возвращения оккупированных территорий исключительно мирными средствами. Путин понимает «территориальные уступки» как передачу ему не контролируемых российской армией земель. Несмотря на эту разность интерпретаций, тезис Макфола требует внимания в главном: на сегодняшний день Запад не знает, в каком объеме он готов предоставить такие гарантии и готов ли вообще. Отметим, что обсуждение этого вопроса на встрече в Вашингтоне ничем не закончилось. Парадокс заключается в том, что ни администрация Трампа, призывающая к окончанию войны, ни Европа, призывающая обеспечить безопасность Украины в будущем, не имеют собственных предложений по этому вопросу.

В отличие от Макфола, Робертс не верит в гарантии. По его мнению, ни США, ни Европа не вызывают в этом отношении полного доверия. С этим тезисом трудно не согласиться. Сегодня вопрос стоит о том, в каком объеме можно считать гарантированными обязательства США и союзников в рамках НАТО. Новый украинский гарантийный механизм будет создаваться ad hoc, а насколько он окажется действенным, выяснится лишь, когда возникнет реальная угроза эскалации. Несмотря на декларации, Европа ни психологически, ни в военном отношении не готова к войне с Россией. И это — в рамках теории неполноты информации — будет подталкивать Путина к тому, чтобы испытывать гарантии на прочность в надежде вызвать раскол в обеспечивающей их коалиции.

Единственной надежной гарантией для Украины является ее собственный военный потенциал, утверждает Робертс. Весомость этому тезису придает весь ход российско-украинской войны. В первые ее недели никто и помыслить не мог, что очевидные преимущества России окажутся недостаточными для того, чтобы одержать победу над украинской армией. Однако развитие военных технологий в большой мере нивелировало разность потенциала в живой силе. А действие экономических санкций Запада в отношении России, а также его экономической и военной помощи Украине нивелировало разность экономических потенциалов двух стран. Укрепление украинской обороноспособности сделает цену новой агрессии со стороны России неприемлемо высокой. И тогда вряд ли кто-то позволит себе уверять элиты, общество и военных, что война закончится за несколько дней, как это делал Владимир Путин в прошлый раз. 

Несомненно, быстрое укрепление оборонного потенциала Украины потребует активной поддержки Запада. И с учетом такого условия эта концепция на сегодняшний день превращается в мейнстрим — в наиболее реалистичный, вероятный и осуществимый сценарий гарантий. Интересно, что, как мы писали недавно, по сути, к такому видению обеспечения украинской безопасности по окончании активных военных действий склоняется и украинское население (→ Re: Russia: Призрак НАТО или «стальной дикобраз»). Однако в отношении этого плана сохраняется еще одна серьезная неопределенность — финансовые и экономические ограничения.

Сколько стоит «стальной дикобраз»?

Если всмотреться в концепцию «стального дикобраза», подразумевающую вооружение Украины до степени готовности отразить новое вторжение России и интеграцию украинского и европейского ВПК (→ Re: Russia: Дикобраз на двоих), то по сути она представляет собой компромисс. Запад не дает прямых гарантий военного присутствия в Украине или вступления в войну в случае новой российской агрессии. Эти вопросы всякий раз становятся камнем преткновения даже внутри так называемой коалиции желающих, многие из участников которой немедленно оказываются «маложелающими». В еще большей степени они становятся камнем преткновения между Европой и США. Первая хотела бы переложить значительную часть конечной ответственности по гарантиям на Вашингтон, а Вашингтон не без резонов подозревает Европу именно в этом.

Будучи освобожденным от таких обязательств, Запад — прежде всего европейские страны — должен будет взять на себя иного рода обязательства. Помимо технологической помощи и кооперации в перевооружении армии, это обеспечение финансовой и экономической устойчивости Украины. Концепция «стального дикобраза» предполагает, что Украине придется решать три задачи: быстрое наращивание оборонной мощи, восстановление разрушенной войной инфраструктуры и перезапуск экономики, которая понесла структурные потери в связи с оккупацией большей части Донбасса и южных регионов. Отсутствие конкретики в такого рода невоенных гарантиях безопасности является еще одним фактором неопределенности, который будет провоцировать Москву продолжить экспансию тем или иным способом.

Проблема эта стоит довольно остро. Без дополнительного финансирования Украина не может покрывать свои текущие расходы. Согласно плану правительства, в 2026 году дефицит бюджета Украины составит немногим менее $60 млрд. Закрыть его может только помощь партнеров. После переговоров с Международным валютным фондом (МВФ), которые прошли на этой неделе, Киев увеличил оценку дефицита внешнего финансирования на 2026–2027 годы с примерно $38 млрд до $65 млрд, рассказали источники Bloomberg и Kyiv Post, знакомые с ходом переговоров. Реалистичная оценка потребностей была условием одобрения кредита Фонда. Например, в этом году Украина получит в общей сложности $54 млрд. В 2026 году, по данным Национального банка Украины, подтверждено получение только $22,2 млрд, $11 млрд — по программе экстренного кредитования Украины (ERA), запущенной в 2024 году в рамках G7 (на этом она будет исчерпана), $7,8 млрд — по программе Европейской комиссии Ukraine Facility, $2,2 млрд — от МВФ, $1,2 млрд — из других источников. А на 2027 год единственным подтвержденным источником пока остается последний транш от МВФ в размере около $1 млрд. В сумме это $45,4 млрд, в дополнение к которым, по новой оценке, потребуются еще $65 млрд.

Острота проблемы заставила страны Запада — прежде всего власти ЕС — сделать решительный шаг в преодолении табу относительно замороженных российских активов. Обсуждается мобилизация €175 млрд из примерно €190 млрд, которые хранятся в бельгийском депозитарии Euroclear. Речь идет об использовании средств, срок размещения которых истек и которые были конвертированы из ценных бумаг в валюту. При этом €45 млрд предполагается направить на погашение кредита, выданного в рамках программы ERA, который в настоящее время финансируется доходами от инвестирования российских резервов. Объем доступных средств составит €130 млрд или несколько меньше. Сумма будет определена, когда МВФ представит оценку потребностей Украины во внешнем финансировании на 2026–2027 годы. 

Механизм передачи Украине российских активов, по данным Reuters, в целом определен. Это будет так называемый репарационный кредит. Концепция репарационного кредита была сформулирована группой экспертов во главе с журналистом и общественным деятелем Хьюго Диксоном. Исходя из того, что после окончания войны Россия будет обязана выплатить Украине репарации, группа Диксона предложила, не дожидаясь окончания войны и этих выплат, передать Украине часть российских резервов уже сейчас. Формально ЕС не конфискует российские средства, против чего активно протестовали финансисты и юристы, опасаясь, что такой шаг подорвет доверие к финансовой системе ЕС. По данным Reuters, средства из Euroclear планируется передать в специальную структуру (special purpose vehicle, SPV), которую должны создать правительства стран ЕС и, возможно, G7 (при этом она может быть создана без участия Венгрии и Словакии, которые выступают против использования российских резервов). Euroclear, в свою очередь, получит облигации с нулевым купоном, гарантированные владельцами SPV, которые и станут ответчиком по обязательствам Euroclear перед Россией. Окончательное решение должно быть принято 1 октября на встрече глав европейских государств в Копенгагене.

Продвижение в вопросе российских резервов стало следствием как давления Вашингтона, так и — в еще большей степени — изменения позиции Германии, которой как крупнейшей экономике ЕС предстоит взять на себя самые большие риски. В отличие от прежнего правительства, канцлер Фридрих Мерц еще весной заявил, что поддержит конфискацию, если для нее будет найдена юридическая форма. По данным Bloomberg, власти Германии исходят из того, что в альтернативном сценарии им придется оказать дополнительную помощь Украине из собственных средств, что подорвет позиции и без того не слишком прочно стоящего на ногах кабинета (в последних опросах партия «Альтернатива для Германии» обходит по популярности партию Мерца). 

Однако вопрос состоит в том, какая инстанция может заставить Россию выплачивать репарации. Хьюго Диксон указывает, что еще в 2022 году им была посвящена специальная резолюция Генеральной ассамблеи ООН. Однако право назначать репарации есть только у Международного суда ООН, а его решение Россия, как постоянный член Совета Безопасности, почти наверняка заблокирует, отмечает The Economist. Другой возможной инстанцией могла бы стать созданная недавно под эгидой Совета Европы Комиссия по рассмотрению исков Украины (CAHEC). В своей колонке для The Financial Times Мерц ссылается на Совет Европы, заморозивший российские активы до выплаты репараций. Кроме того, способствовать урегулированию вопроса может решение, согласно которому согласие России на их выплату станет условием снятия санкций.

Впрочем, юридическими вопросами дело не ограничивается. Концепция обеспечения гарантий безопасности Украине не через прямое военное присутствие и военные обязательства, а через превращение ее в «стального дикобраза» потребует деятельного и финансового, и организационного участия Европы. Необходимо реалистично взглянуть на обеспечение трех центральных потребностей страны — текущего финансирования и перезапуска экономики, восстановления инфраструктуры и собственно быстрого наращивания военного потенциала. Так, например, канцлер Мерц настаивает в той же колонке, что замороженные активы должны пойти исключительно на оплату вооружения Украины, а не на финансирование ее текущих бюджетных нужд, и таким образом будут инвестированы непосредственно в безопасность всей Европы. Этот пассаж выглядит политически выигрышно, однако если Украина не будет иметь достаточного текущего финансирования, эти вложения могут оказаться бесполезными или неэффективными.

Особую проблему будет представлять собой контроль за расходованием средств. На сегодняшний день правительство Зеленского по меньшей мере не располагает доверием украинского общества в отношении способности контролировать коррупцию. А это значит, что сама по себе помощь и возрастание ее объема становятся для Украины внутренней политической проблемой.