Вельветовый террор: как и за что преследуют ученых в России

Техника коврового устрашения

В начале июня Федеральная служба безопасности сообщила о «разоблачении разведывательно-подрывной работы» британского фонда Oxford Russia Fund и выявлении фактов сотрудничества с фондом преподавателей вузов, расположенных в Волгоградской, Новосибирской, Челябинской и Томской областях. ФСБ утверждает, что сотрудники вузов по заданию фонда распространяли литературу, пропагандирующую поддержку сексуальных меньшинств и ЛГБТ-ценностей, и добывали информацию о «развитии внутриполитической и социально-экономической ситуации в стране в условиях проведения спецоперации на Украине». Пятнадцать человек получили предостережения о недопустимости сотрудничества с нежелательными организациями и действий, которые могут быть квалифицированы как «сотрудничество на конфиденциальной основе с иностранным государством, международной либо иностранной организацией». 

Oxford Russia Fund получил статус «нежелательной» организации еще в 2021 году как дочерняя структура Фонда Ходорковского и тогда же объявил о закрытии программ, связанных с Россией. Обвинения выглядят совершенно надуманными. Трудно представить себе преподавателей сразу четырех провинциальных вузов, занимающихся в настоящих условиях распространением ЛГБТ-литературы. Из опубликованного ФСБ в качестве доказательства интервью с проректором Волгоградского госуниверситета Дмитрием Ильиным следует, что сотрудники вуза посетили семинар фонда в 2017 году. Судя по всему, полученные сведения о составе участников семинара и были использованы ФСБ для организации «дела преподавателей». На отсутствие какого бы то ни было состава указывает и тот факт, что все обвиняемые были отпущены, лишь против одной преподавательницы было возбуждено административное дело.

Очевидно, что целью этой информационной операции ФСБ является устрашение научного сообщества. За годы войны были объявлены «нежелательными» десятки иностранных организаций, сотрудничавших ранее с сотнями российских ученых и вузовских преподавателей (список «нежелательных» организаций, состоявший до начала 2022 года из 50 позиций, за время войны пополнился 186 новыми). Теперь все они потенциально оказываются под угрозой — во всяком случае, должны ее ощутить. 

В сообщении ФСБ не случайно упоминается также статья 275.1 УК («Сотрудничество на конфиденциальной основе с иностранным государством, международной либо иностранной организацией»). Это «шпионская» статья расширенного действия, которая не подразумевает доказательства передачи конкретной информации, составляющей гостайну. В июне 2024 года издание «Сибирь. Реалии» сообщило о приговоре сотруднику Института оптики атмосферы им. В.Е. Зуева Антону Климкину, обвиненному по этой статье. После длительного пребывания в СИЗО Климкин по совету адвоката признал вину и получил 2,5 года колонии, то есть минимальный срок. Ученый не имел доступа к гостайне, а в вину ему вменили участие в российско-китайском научном проекте 10-летней давности, который и так контролировался ФСБ. Адвокатское сообщество расценило случай Климкина как «обкатку» судебной практики по данной статье.

Такого рода репрессии можно назвать техникой «коврового устрашения». Полное отсутствие фабулы обвинения в модельных кейсах компенсируется мягкостью наказания, однако потенциальная угроза распространяется на весьма широкий круг лиц. А суды в дальнейшем будут штамповать аналогичные приговоры, ориентируясь на дело Климкина как на прецедент. Потенциальными фигурантами таких дел могут оказаться сотни или тысячи человек. И хотя использование этих репрессивных паттернов будет умеренным и плановым, угрозу будет ощущать значительная часть научно-преподавательского сообщества.

Репрессии ниже радаров: подводная часть айсберга

Получение адекватной картины репрессий и репрессивности в сфере науки и высшего образования — не слишком простая задача. Последовательный сбор данных о подобных репрессиях осуществляет совместный проект издания T-invariant и центра CISRUS. Всего в их картотеке на сегодняшний день 114 позиций, 20 из которых занимают организации, а 94 — персоналии. Впрочем, часть зафиксированных репрессий относится к довоенному времени, а часть фигурантов, покинув Россию, заняты активной публичной деятельностью и преследуются скорее в этом качестве, а не как ученые. В результате речь идет о нескольких десятках «кейсов» военного времени, однако это лишь верхушка айсберга — такой список не отражает нынешнего уровня репрессивности в российской науке. Впрочем, согласно подсчетам ОВД-Инфо, в их базе данных политически мотивированных репрессий содержится упоминание о 135 преподавателях (как можно понять, вузовских), а также о 77 административных делах против преподавателей за «дискредитацию армии».

При том что реальные репрессии в виде уголовных или даже административных дел в научной сфере редки, в действительности основным инструментом давления на ученых являются увольнения, непродление контракта, лишение или сокращение финансирования научных исследований, отстранение от преподавания и пр. При этом многие из ученых не хотят огласки: оставаясь в России, они вынуждены искать новую работу, пусть и с понижением статуса, и в этом случае медийный резонанс им лишь навредит.

Если говорить о подобном давлении «ниже радаров», то следует иметь в виду, что за последние три года большая волна «мягких репрессий» (увольнения, понижения в должности, лишение финансирования научных разработок) была связана с открытым письмом российских ученых против вторжения в Украину, которое за два года по всему миру подписали почти 8,5 тыс. ученых российского происхождения, что сделало его самым массовым публичным антивоенным выступлением отдельной профессиональной группы. Вскоре после публикации письма сотрудники ФСБ стали вызывать подписантов на беседы; с особенной интенсивностью этот процесс развивался в провинции. T-invariant описывал опыт одного нестоличного научного учреждения, многие сотрудники которого подписали письмо в первые дни российского вторжения: «Ко всем приходили фээсбэшники для беседы, затем были административные суды», — однако затем все дела были закрыты или закончились незначительными наказаниями, утверждают участники событий.

Впрочем, картина последствий этой волны в виде отложенного административного давления на подписантов нам неизвестна. Но несомненно, что речь идет о десятках пострадавших тем или иным образом за свои слова, высказывания и участие в сопротивлении на ранних этапах войны. В значительной мере тяжесть последствий зависит от поведения руководства научных и учебных заведений, но условием смягчения этих последствий практически всегда является отсутствие огласки. Известны, впрочем, противоположные случаи, когда руководство проявляло полную лояльность требованиям силовиков. Так, «ковровое» увольнение сотрудников в СПбГУ началось после назначения в сентябре 2023 года бывшего начальника политического отдела Центра «Э» ФСБ в Санкт-Петербурге Олега Шайдулина на должность заместителя проректора университета.

Вообще, динамика подобного рода давления на ученых и преподавателей зависит, как отчасти это было и в советские времена, от динамики отношений руководства научных и учебных заведений и курирующих их органов и сотрудников ФСБ, а поведение последних в свою очередь связано с ходом репрессивных кампаний, которые они проводят по указанию начальства. В этом отношении кейс Oxford Russia Fund, описанный выше, чреват не столько тем, что его следствием станет множество уголовных и административных дел, в основе которых будут лежать факты контактов с иностранными учреждениями, сколько новыми возможностями «тихого» давления на научно-преподавательскую среду и принуждения вузовского начальства к отстранению от руководства подразделениями и увольнению «неблагонадежных».

По этой же причине научное сообщество так взволновало дело Олега Кабова, физика с мировым именем, члена-корреспондента РАН, никак не замеченного в политическом активизме. Кабов, много лет проработавший в Свободном университете в Брюсселе, в 2013 году вернулся в Россию. В 2022-м он был задержан по обвинению в мошенничестве. По версии следствия, в 2014 году Кабов получил грант от Министерства науки на создание образца охладительной установки, но, не создав его, сфальсифицировал отчет. Однако работа была принята Миннауки, а материалы экспериментов опубликованы в международных журналах. Хотя в деле Кабова главный редактор издания T-invariant Ольга Орлова видит мотив личной мести со стороны бывшего сотрудника, который теперь работает в ФСБ, оно создает опасный прецедент, когда альтернативная оценка фээсбэшниками результатов научной работы ложится в основание уголовного дела. То обстоятельство, что отчет о научно-исследовательском проекте, сданный и принятый пять лет назад, стал основанием для уголовного преследования, — новость, отмечает Ольга Орлова. В результате этот прецедент еще больше сдвигает баланс власти в пользу ФСБ в ее отношениях с руководством учреждений и учеными и попутно открывает двери для системной коррупции. По данным Орловой, случай Кабова не единственный, а лишь самый громкий. (В феврале этого года Кабов получил пять лет условно без ограничения свободы, и теперь физик, которому в будущем году исполнится 70 лет, сможет продолжить научную деятельность; впрочем, прокуратура хочет обжаловать это решение.)

Таким образом, рассматривая «надводную часть айсберга» — прямые уголовные и административные преследования ученых, следует помнить о том, что те или иные прецедентные дела становятся инструментами усиления контроля над наукой со стороны спецслужб и запускают волны более широких, но «тихих» репрессий.

Под общим зонтиком «внешней угрозы»

Среди преследуемых ученых в картотеке T-invariant — один академик РАН (историк Юрий Пивоваров), шесть членов-корреспондентов, 19 докторов наук и 27 кандидатов. 41 человек находится за рубежом (в значительном числе случаев ученые выехали после или под угрозой возбуждения уголовного дела), и не менее 25 — в заключении. Всего же уголовное наказание было назначено 41 фигуранту списка, 31 — административное. Четыре уголовных приговора предполагают сроки от 12 до 20 лет и еще 13 — от 2,5 до 8.

В преследовании ученых можно выделить два главных потока — обвинения в шпионаже и «сотрудничестве» с иностранными организациями и преследование политических взглядов. Более половины случаев тюремного заключения ученых, по данным базы T-invariant, связаны с обвинениями в госизмене, что отражает тренд ужесточения репрессий по «шпионским» статьям: если за 25 лет, с 1997 по 2021 год, по статьям о шпионаже и госизмене было осуждено лишь 170 человек, то за три года, с 2022-го по 2024-й, — 536 (→ Re: Russia: Репрессии в новом качестве). При этом львиная доля случаев преследования за «измену» в науке — это «дело о гиперзвуке».

Вообще, история преследования ученых за шпионаж и выдачу гостайны имеет глубокие корни. Первые громкие дела такого рода относятся еще к середине 2000-х годов — ими стали дела сотрудника Института США и Канады Игоря Сутягина (2004) и физика Валентина Данилова (2004). Проблема состоит в том, что судебные процессы по такого рода делам по определению являются закрытыми, поэтому независимая оценка аргументов обвинения практически невозможна, однако в основе фабулы подобных дел, как правило, лежат совершенно открытые контакты с зарубежными учеными и публикации в научных журналах. 

«Дело о гиперзвуке» стало первым коллективным делом «ученых-шпионов». Через три месяца после того, как в марте 2018 года Путин в послании Федеральному собранию заявил, что Россия имеет на вооружении «не имеющие аналогов в мире» российские гиперзвуковые ракеты (речь шла о ракетах «Авангард» и «Кинжал»), ФСБ арестовало по делам о госизмене не менее 12 ученых (трое из которых скончались в ходе следствия). Подоплекой дела, возможно, является то обстоятельство, что уже в 2019 году в Китае была испытана гиперзвуковая ракета, которая, по мнению специалистов, была весьма похожа на российский «Циркон» (об этом, в частности, писал портал Military Watch весной 2019 года). Впрочем, другие эксперты отмечают, что почти все фигуранты дела также участвовали в проектах программы Европейского союза FP7 (TransHyBeriAN, программа грантов на космические исследования).

Так или иначе, как установило расследование «Русской службы Би-би-си», Путину свойственна своего рода фиксация на вопросе гиперзвукового оружия: впервые о его российских разработках он сообщил еще в 2005 году и с тех пор упоминал о нем публично не менее 70 раз. А в своей речи 2018 года Путин посвятил большой прочувствованный пассаж создателям ракет, которых назвал «настоящими героями нашего времени». В то же время, как неоднократно указывали специалисты и адвокаты обвиняемых, их подзащитные являются физиками-теоретиками и к разработке ракет не имели никакого отношения, а вмененная им передача гостайны подразумевает участие в научных конференциях и открытые публикации в научных изданиях. Так или иначе, логика дела, в котором ФСБ с маниакальной последовательностью превратила заурядные научные контакты в полноценный шпионский заговор, состоит в том, что «окном» утечки секретных военных технологий являются неконтролируемые международные контакты российских ученых и их участие в международной научной кооперации. Такая интерпретация могла оказаться близкой Путину и в силу того, что следует идеологии и практикам советского КГБ, стремившегося к тотальному контролю «международных связей» российских ученых, с одной стороны, и соответствует тоталитарному мифу о «пятой колонне», которая ассоциируется с противостоящим автократии образованным классом, — с другой.

Таким образом, дела о шпионаже и преследования за связи с «нежелательными» организациями оказываются объединены под одним идеологическим «зонтиком», связывающим уязвимости режима почти исключительно с «внешним влиянием» и «внешней угрозой» и подразумевающим в качестве противоядия им установление всеобъемлющего контроля за связями российских ученых с «заграницей». В результате происходит системный сдвиг: если раньше государство пыталось выстраивать науку как ресурсную отрасль, то теперь — как управляемую зону риска и подозрительности. 

Политические репрессии и модель «шарашки»

Вторым потоком формальных уголовных и административных преследований ученых являются собственно преследования за выражение антивоенных и антирежимных взглядов. Всего в картотеке T-Invariant 52 случая преследования, которые можно охарактеризовать как политические (19 уголовных дел и 33 административных). Характер дел и избираемых судами наказаний при этом крайне неоднороден и зависит от характера «преступного деяния». Связь со структурами Алексея Навального, пусть и отдаленная, может обернуться «экстремизмом», выражение симпатий к Украине — «оправданием терроризма», а антивоенные высказывания — «дискредитацией российской армии». Впрочем, в этом регистре преследований ученые не являются какой-то специфической когортой, и в общем потоке подобных дел, число которых за последние три с лишним года перевалило за две тысячи, ученые и вузовские преподаватели выглядят скорее недопредставленной категорией. Возможно, за счет того, что часть из них имеет более широкие возможности для выбора стратегии «отъезда».

Хотя в картотеке Т-invariant зафиксировано 23 случая объявления ученых «иностранными агентами», следует признать, что это также не самый распространенный тип преследования для ученых. Учитывая, что в общем списке «иноагентов» сейчас уже больше тысячи позиций, вес ученых (даже при несколько расширенной трактовке этого понятия у Т-invariant) там невелик. Кроме того, практически все ученые-иноагенты — это скорее публичные фигуры, выступающие против режима (многие из них покинули Россию). Это обстоятельство, кстати, обнажает логику использования этого репрессивного инструмента российскими властями. Преимущественно он предназначен для публичных персон, известных своей оппозиционной позицией, и призван нанести ущерб их публичному капиталу и ограничить доступ к аудитории. Поэтому журналисты, писатели, публичные интеллектуалы, актеры, музыканты попадают в этот список гораздо чаще, чем ученые, которые в большинстве своем не столь публичны.

Впрочем, политические преследования в отдельных случаях могут иметь специфическую подоплеку. Показательно в этом смысле дело Сергея Абрамова — члена-корреспондента РАН, специалиста в области суперкомпьютерных систем, много лет руководившего академическим Институтом программных систем. В апреле 2023 года Абрамова обвинили в финансировании экстремизма за перевод средств Фонду борьбы с коррупцией на смехотворную сумму (факт перевода Абрамов оспаривает), а позже включили в список экстремистов и террористов Росфинмониторинга. За эти два года 68-летний на сегодня Абрамов прошел СИЗО, домашний арест и принудительное содержание в психиатрической больнице. Процесс продолжается, а ученому грозит до восьми лет лишения свободы.

Дело выглядит нетривиальным в контексте нынешних репрессивных практик. Даже если переводы имели место — пожертвования Навальному осуществляли десятки тысяч людей, и это вовсе не повод, чтобы так жестко преследовать столь важную фигуру. Преследование выглядит тем более странным, что в последние годы, как указывает T-invariant, российские власти вновь озаботились проблемой создания российских суперкомпьютеров, в научной разработке которых Абрамов считается одной из ключевых фигур. В рамках программы «Экономика данных» Путин потребовал увеличить мощность российских суперкомпьютеров в 10 раз к 2030 году и обещал выделить на это 700 млрд рублей.

Впрочем, Т-invariant в своем расследовании указывает на еще одно уголовное дело (в данном случае хозяйственное, а не политическое), возбужденное в 2019 году против основателя ведущей в то время отечественной суперкомпьютерной компании «Т-Платформа» Всеволода Опанасенко. По мнению участников рынка, дело было инспирировано компанией «Ростех», с которой сотрудничал Опанасенко и которая решила поглотить его бизнес. Хотя дело против самого Опанасенко так и не закрыто, сегодня он вновь трудится на своей профессиональной ниве, но уже под крылом «Ростеха» и, как выражаются участники рынка, «за забором». В данном случае репрессивные методы работают в направлении создания своего рода «шарашек», отмечается в расследовании Т-invariant.

Между «брежневским» и «сталинским»

Таким образом, репрессии против ученых и вузовской среды имеют многослойную структуру. Во-первых, расширяется идеология «внешней угрозы», для противодействия которой создаются инструменты контроля и преследования оставшихся ученых и сохранившихся международных контактов. Эта стратегия создает угрозу и помещает под подозрение наиболее состоятельную часть российского научного сообщества.

Во-вторых, расширяются контрольные полномочия ФСБ в отношении научно-хозяйственной деятельности ученых, то есть полномочия контроля их отчетности по грантам, что повышает зависимость научных организаций и ученых от курирующих их сотрудников и подразделений «тайной полиции». Если раньше такая техника использовалась лишь для целенаправленных операций, как, например, при разгроме либеральной «Шанинки», то теперь возникает основа для системного доминирования кураторов ФСБ в научной сфере.

В-третьих, в отличие от позднесоветского времени, когда вертикальный контроль носил административный характер, а уголовные преследования были эксцессами, новая репрессивность широко использует угрозу тюремного заключения, и это обстоятельство парализует практики гражданского сопротивления давлению и позволяет «кураторам» добиваться от руководства вузов и научных учреждений неформальных чисток своих коллективов от неблагонадежных. 

Дело здесь в том, что в позднесоветской модели задачи идеологического контроля науки и высшего образования лежали на партийных структурах, что и определяло характер методов контроля. В нынешней путинской системе эти функции непосредственно переданы репрессивным органам и спецслужбам, отвечающим за идеологическую безопасность и «сохранность» научного знания. Эта институциональная особенность сближает нынешние практики не столько с позднесоветскими, сколько с практиками сталинской эпохи, когда спецслужбы располагали более мощными инструментами и в результате доминировали над институтами цивильного контроля.