Актуальный Навальный. Жизнь после смерти

Убийство Навального год назад в заполярной тюрьме стало шоком для большой части российского общества. Похороны политика в Москве превратились в многодневную стихийную манифестацию — несколько дней люди шли к могиле на кладбище на окраине Москвы. Российские власти, несмотря на репрессивную атмосферу военного времени и запрет на любые массовые мероприятия, почти не препятствовали этой скорбной манифестации, хотя и окружили ее плотными кордонами полиции. Они считали ее последней: ведь человек, умевший выводить десятки и сотни тысяч человек на площади, больше не мог их ни к чему призвать.

Политической программой Навального было пересечение двух тем — коррупции и честных выборов. В обществах, имевших непродолжительный и противоречивый опыт электоральной демократии, ценность выборов не является очевидной для широкого круга обывателей. Это позволяет автократам извращать шаг за шагом выборные процедуры, низводя их до степени имитации. В то время как коррупция выступает более понятным и непосредственным проявлением несправедливости, с которой люди сталкиваются повседневно и возмущение которой вызывает отклик даже у тех, кого не интересует партийная политика. 

Начав с разоблачений коррупции, Навальный осознал, что эти разоблачения игнорируются властями, пока они не подкреплены угрозой коллективного действия. Он стал выводить людей на антикоррупционные митинги, требуя ответа на свои расследования. В то же время на каждых выборах он вскрывал и призывал людей фиксировать нарушения и фальсификации, объясняя, что электоральное жульничество и коррупционное жульничество — два конца одной палки. Это сочетание двух тем — коррупции и честных выборов — обеспечило Навальному гораздо более сильный и широкий голос, чем все прочим демократическим политикам в России. В 2020 году, несмотря на широкий фронт информационной и пропагандистской войны, развернутой против него, 20% россиян заявляли полстерам о своей поддержке его деятельности.

Но это еще не все. Политическая доктрина, связывающая коррупцию и выборы, была помножена Навальным на пример беспрецедентного личного мужества. В условиях нарастающей диктатуры он проповедовал лозунг «Не бойся», понимая, что его действенность может быть обеспечена только личным примером. Коррупция, фальсификация выборов и страх — три главных инструмента любой диктатуры, убеждал Навальный, неизменно перемежая эту проповедь юмором и самоиронией.

Когда после первой попытки его убийства Путин позволил зафрахтованному Борисом Зиминым самолету подняться в воздух и перевезти находящегося в коме Навального в Германию, он был уверен, что Навальный либо не выйдет из комы, либо не сможет восстановиться и увлекать людей своим почти неотразимым сочетанием юмора и бесстрашия. Однако, когда немецкие врачи буквально оживили Навального, критическая дилемма встала перед ним самим: лозунг «Не бойся» не работал, пока Навальный находился в безопасности в Германии.

Произошедшее после этого выглядит для меня историей почти библейского масштаба. Новой историей Давида и Голиафа, хотя и с гораздо более драматическим развитием. Навальный прекрасно понимал, что то, что ему грозит в России, — это не тюрьма, а новая попытка убийства, и шансов на спасение будет гораздо меньше, а точнее — их почти не будет вовсе. Это прекрасно понимал и Путин, и все остальные. Все понимали, что не возвращаться для Навального — это рациональный выбор. Но это доказало бы, что лозунг «Не бойся» не работает, что он — вымысел юношеского прекраснодушия, который наглядно опровергнут Путиным. Это доказывало бы, что бояться Путина разумно. И Навальный отказался признать свой собственный лозунг бессмысленным, полагая, что это обесценит годы сопротивления и будет предательством в отношении тех, кого он заразил своей собственной убежденностью в его важности. 

Навальный не позволил Путину пережить торжество действенности страха, который тот вселяет в людей и при помощи которого управляет. Он оставил уже самого Путина перед выбором: убить себя, доказав тем самым, что не сумел запугать, или согласиться с тем, что страх не всесилен. За последний год российские расследователи собрали достаточно свидетельств того, что вся официальная версия смерти Навального и событий, ей предшествующих, полностью фальсифицирована. И сегодня не существует другой версии событий в заполярной колонии, кроме версии сознательного и жестокого убийства по приказу Путина.

Однако бесстрашие не было побеждено. И это поражает нас в истории Навального. И это то, что мы не должны прежде всего забывать.

В оппозиционной среде до сих пор не утихают споры, правильно ли поступил Навальный, вернувшись в Россию, не разумнее ли было возглавить российскую оппозицию режиму из-за рубежа. Однако есть правда другого масштаба. И она состоит в том, что история человечества и само человечество были бы другими, если бы в этой истории не было подобных примеров мужества и последовательности. Навальный оказался в том ареопаге борцов за свободу, память о который человечество не напрасно бережет.

Можно говорить немало о политическом наследии Навального. Но есть то, что неминуемо окажется ядром этих рассуждений или их результатом. Главное наследие Навального — это политический оптимизм. Не тот шутливый оптимизм, который разошелся в меме про «прекрасную Россию будущего», и не тот нарочитый оптимизм, который граничит с пропагандой и заключается в том, чтобы уверять себя самого и окружающих, что дни тирана сочтены, а — оптимизм высокой пробы. Этот оптимизм состоит во внутреннем сознании того, что твои политические идеалы столь значимы и твоя вера в них столь сильна, что ни то ни другое не может быть поколеблено тем обстоятельством, что ты не знаешь, когда этим идеалам суждено осуществиться. И у тебя поэтому просто нет опции не делать того, что ты делаешь.

И пока этот высший оптимизм жив среди нас, среди нас есть и Навальный. Актуальный Навальный.