Проведенные во второй половине апреля опросы «Левада-центра» и компании ExtremeScan демонстрируют, что официальная пропаганда в значительной степени достигла своих целей: россияне, во всяком случае те из них, которые участвуют в опросах, в большинстве поддерживают официальный нарратив о том, что за терактом в «Крокус Сити Холле» стоят Украина и Запад. Результаты двух социологических центров оказались на редкость близкими. Разница состоит в том, что в опросе «Левада-центра» респонденты могли давать больше чем один ответ. В итоге в обоих вопросах 37% возложили ответственность за теракт на Запад, 9–11% — на исламистский экстремизм, еще 4% — на некие «силы внутри России» или российские спецслужбы. Последняя группа скептически относится к официальным версиям и предполагает, что за терактом стоит некоторая внутрироссийская конспирация. 21–24% не смогли выбрать одну из версий. На Украину ответственность возлагали в опросе ExtremeScan 27%, а в опросе «Левада-центра» — 50%. Однако при общем подсчете становится ясно, что возможность давать больше одного ответа в опросе «Левада-центра» привела к тому, что называвшие версию «Запад» указывали также в качестве заказчиков «Украину». «Западная» и «украинская» версия, как и в риторике российских властей, представляется им в сущности единой.
Суммируя данные, можно сказать, что порядка 65% респондентов воспроизводят официальный нарратив, приписывая планирование теракта Западу и/или Украине. 13–15%, выбравшие ответы «исламский экстремизм» и «силы/спецслужбы внутри России», поддержали альтернативный нарратив, отвергнув официальную версию. 20% или чуть более затруднились с ответом.
Хотя Кремлю удалось в информационном и символическом плане навязать большинству, представленному в этих опросах, свою версию причин теракта, более пристальный анализ показывает, что эта восприимчивость практически полностью зависит от общих установок респондента в отношении политического режима и «СВО».
«Анализ данных ExtremeScan позволяет сделать вывод о наличии призмы политической лояльности в интерпретации событий теракта, — пишет в своем обзоре этих данных основатель и главный исследователь агентства ExtremeScan Елена Конева. — „Лоялисты“ (это те, кто одобряет Путина, уверен в честности прошедших выборов, имеет более оптимистичный взгляд на экономику, враждебен по отношению к Западу, одобряет смертную казнь; их 64% среди опрошенных) поддерживают версию пропаганды об ответственности Украины и Запада, а „скептики“ (диаметрально противоположный набор мнений в сравнении с „лоялистами“; их 13% от опрошенных) склонны возлагать вину на ИГИЛ или „какие-то силы внутри России“. Это же распространяется и на другие вопросы, связанные с терактом. Так, например, политической позицией обусловлено расхождение в оценке реакции российских силовых структур на теракт: 57% „лоялистов“ считают реакцию успешной и эффективной, тогда как 97% „скептиков“ оценивают ее как провал».
Как видно на диаграммах, картины поддержки официозного и альтернативного (оппозиционного) нарративов в группах с разными политическими установками и с разным отношением к войне практически зеркальны. Впрочем, некоторое отличие есть. Лоялисты более консолидированы, среди них поддерживают официальный нарратив 70–75% и лишь около 5% не поддерживают. В то время как среди оппозиционно настроенных респондентов поддерживают альтернативный нарратив 40–60%, а от 20 до 40% готовы поддержать официальный. При этом среди тех, кто лично не поддерживает «СВО» и находится среди не поддерживающих войну, группы практически равны: 43% поддерживают альтернативный нарратив и 37% — официальный.
Однако в целом можно сказать, что две группы, придерживающиеся диаметральных взглядов, достаточно консистентны, а реальная картина отношения к теракту зависит от того, насколько полноценно в выборке представлены оппозиционно настроенные контингенты (в условиях репрессий и широкого психологического давления пропаганды оппозиционно настроенные люди могут чаще отказываться от участия в опросах).
Теракт в подмосковном концертном зале предсказуемо оказал влияние на чувство личной безопасности российских граждан. По данным «Левада-центра», доля тех, кто опасается, что кто-то из близких или сам респондент могут стать жертвами теракта, возросла в сравнении с 2023 годом на 18 процентных пунктов и составляет 73%. Последний раз таким высоким этот показатель был после трагедии в петербургском метро в 2017 году (78%). По данным ExtremeScan, угроза терактов (64%) делит с повышением цен (65%) первое место в рейтинге личных угроз (для себя и семьи) в 2024 году.
Впрочем, в восприятии угроз и здесь можно отметить политическую поляризацию. Среди тех, кто считает, что деятельность президента Путина способствует решению проблем в стране (таких в выборке ExtremeScan 78%), больше всего респондентов (65%) опасаются угрозы терактов, почти столько же (62%) — повышения цен. Среди тех, кто считает, что деятельность Путина не способствует решению проблем в стране, подавляющее большинство, 83%, опасается именно повышения цен, практически столько же, 82%, — ухудшения материального положения, 69% — злоупотреблений со стороны силовиков и на этом фоне только 61% опасается возможных терактов. Другими словами, «скептики» более сосредоточены на внутренних социально-экономических проблемах.
«Болезни, техногенные катастрофы, угроза применения ядерного оружия и обстрелы со стороны Украины также являются зоной согласия между лагерями, — комментирует Елена Конева. — Риски же повышения цен, ухудшения материального положения, потери работы, мобилизации и злоупотребления сотрудников силовых структур отличаются — настолько радикально, как будто группы живут в разных странах. Сторонники Путина в 1,5–2,5 раза более оптимистичны относительно личных угроз в этих областях.
Когда дело касается угроз безопасности России в целом, то зона консенсуса значительно меньше, видимо потому, что угрозы здесь на уровне государства и более отчетливо говорят о дееспособности власти, а это является зоной разногласий политических групп».
На этом фоне поразительно, что во всех политических группах среди личных и общественных угроз на первом месте оказывается «коррупция во власти». Это предмет абсолютного консенсуса. Как справедливо отмечает Елена Конева, коррупция является «зонтичным эвфемизмом для критики власти», однако для лояльных групп зона такой критичности оказывается замкнута в узкой сфере и соседствует с поддержкой официальных «геополитических» нарративов и экономическим оптимизмом.
Это подчеркивает также самый значимый эффект теракта, проявивший себя в опросе. По данным ExtremeScan, если в январе–марте доля заявляющих о том, что они поддерживают «СВО», колебалась в диапазоне 46–56% (в среднем — 52%), то в апрельском замере она составила 61%. При этом доля открыто не поддерживающих войну не сократилась (15%), но резко сократилась доля отказывающихся отвечать и не определившихся с ответом. Также увеличилась доля не готовых вывести войска из Украины и перейти к мирным переговорам. Если в феврале 2024 года ощутимо преобладала позиция в поддержку вывода войск из Украины, «если такое решение примет Владимир Путин», — 48% против 32% тех, кто не поддерживал вывод войск, — то в апреле обе позиции сошлись в значении 44%.
Вопросы о поддержке войны в опросе задавались в конце, после вопросов о «заказчиках» теракта. Для тех, кто воспринял официальный нарратив, по замечанию Елены Коневой, «теракт оказался материальным подтверждением мифа Путина о цивилизационном характере войны». Контроль над интерпретацией событий позволил Кремлю отодвинуть внутренние социально-экономические и политические проблемы на второй план и, напротив, выдвинуть экзистенциальные страхи и угрозы на первый. И в результате купировать собственный катастрофический провал — игнорирование подробных предупреждений о теракте со стороны американских и иранских спецслужб. В результате, как показывает опрос «Левада-центра», лишь 22% считают что ответственность за непредотвращенный теракт несут российские спецслужбы. В то время как около половины (48%) полагают, что он стал возможным благодаря поддержке иностранных спецслужб.