87% диктатуры: фиктивная конституционность, клептофашизм и очереди протеста

Первые «туркменские»

Выборы, объявленным результатом которых стали 87% голосов, якобы поданных за Владимира Путина, стали первыми общероссийскими выборами «туркменского» типа. Такой результат является вполне надежным указанием, что в стране — диктатура.

Как уже не раз приходилось писать, существуют два основных типа авторитарных режимов. Первый опирается на существенную поддержку избирателей, которую он с помощью административных манипуляций, захвата СМИ, ограничения конкуренции и ограниченных фальсификаций превращает в поддержку «сверхбольшинства». В таких режимах кандидат власти получает обычно 60–70% голосов. В то же время оппозиция частично присутствует здесь на выборах и во всяком случае легальна, режим не прибегает к систематическим репрессиям, тотальной цензуре и массированным идеологическим кампаниям. 

Показателем второго типа автократий является результат кандидата власти на выборах в диапазоне от 80 до 99%. Он указывает, что режим не ощущает достаточной поддержки своей политики «снизу», а потому вынужден прибегать к жестким формам давления: систематическим репрессиям, запрету оппозиции, кампаниям идейной индоктринации граждан и идеологического контроля публичной сферы, а также удалению инструментов общественного наблюдения за выборами. Если выборы первого типа призваны преувеличить реальную поддержку режима со стороны населения, то «туркменские» выборы скорее демонстрируют отсутствие возможностей у оппозиции и общества оказать какое бы то ни было сопротивление режиму. Это совсем другой баланс сил, к которому определение «диктатура» совершенно подходит.

Три фактора обеспечили «туркменский» результат Путина в 2024 году: разгром организационного потенциала оппозиции с помощью систематических и достаточно жестоких репрессий, отсутствие возможности контроля за подсчетом голосов и принудительное голосование, организованное с помощью давления на избирателей по месту работы (→ Re: Russia: 80 на 80).

Официальные результаты президентских выборов в России, 1996–2024, %

«Фиктивная конституционность»

Однако понимание смысла первых «туркменских» выборов Путина будет неполным, если не вспомнить, что это также были его первые выборы в условиях «фиктивной конституционности». В этом смысле они становятся итогом переходного периода — транзита российского режима от относительно мягкого авторитаризма конца 2000-х и первой половины 2010-х к консолидированной диктатуре, пытающейся компенсировать свою конституционную неполноценность численным результатом.

Избравшись на свой последний конституционный срок в 2018 году с промежуточным результатом 77%, Владимир Путин практически сразу начал готовиться к проведению операции по продлению своих президентских полномочий. Такая операция в политологии обычно называется «continuismo» («продление» по-испански — практика продления конституционных полномочий первоначально была распространена в Латинской Америке). С 1990 по 2019 год в мире было предпринято 66 попыток манипуляций с конституционными ограничениями президентских сроков, 20 из которых пришлись на страны бывшего СССР, 34 — на африканские страны и 12 — на латиноамериканские. Впрочем, лишь 39 из общего числа попыток оказались удачными. Сама по себе способность автократа изменить конституцию «под себя» является важным маркером достигнутого режимом уровня контроля над политическим полем и электоральными процедурами.

Владимир Путин в 2020 году прошел этот тест лишь частично. Чтобы принять поправку о продлении своих полномочий, ему пришлось пойти на нарушение предписанного конституцией порядка ее изменения. Главную поправку об обнулении сроков решено было утопить в море из около 200 поправок, которые были тем не менее одобрены единым законом. Чтобы придать этой неконституционной процедуре бóльшую легитимность, пришлось также придумать форму «всенародного голосования», которой в законодательстве не существовало. В отличие от референдума по новой конституции, на котором она должна получить поддержку не менее 50% всех избирателей, «всенародное голосование» никаких ограничений не подразумевало. То есть этот порядок принятия поправок отчасти напоминал порядок принятия одной поправки, отчасти — порядок принятия новой конституции, но не соблюдал ни того ни другого (→ Либеральная миссия: Новая (не)легитимность). 

Нарушение конституционных процедур и являлось показателем определенной неуверенности режима в своих возможностях. Кроме того, голосование проводилось в условиях пандемии, под предлогом которой власти пошли на нарушение многих электоральных процедур, в частности назначили многодневное голосование. В результате анализ официальных итогов «всенародного голосования» 2020 года продемонстрировал радикальное изменение электоральных практик. Если в предыдущие 12 лет доля аномальных голосов (фальсификаций), идентифицируемых статистическими методами, колебалась в промежутке 14–23% от общего числа голосов, то в 2020 году этот показатель взлетел до 37% (→ Сергей Шпилькин: Хвост вертит кометой). Это означает, что в голосовании 2020 года, скорее всего, приняли участие не 74,2 млн избирателей, как было объявлено, а около 53 млн (меньше 50% от общего числа избирателей), а проголосовали за поправку не более 36,5 млн (33% от общего числа избирателей).

Переходный период и фактор Навального

Однако изменение конституции — это лишь первый этап операции continuismo (продления). На втором этапе необходимо получить убедительный результат на конституционно неполноценных выборах. Социологические опросы в момент исправления конституции в 2020 году показывали, что доли поддерживающих и не поддерживающих продление сроков примерно равны (→ Григорий Юдин: Вопрос опросов). Также как примерно равны были, согласно опросам, доли тех, кто хотел бы и не хотел бы опять видеть Путина президентом в 2024 году. Причем среди младших возрастов (18–39 лет) доля не хотевших была выше 50%, а доля хотевших — ниже 40%. Перспективы выборов 2024 года выглядели в этот момент весьма туманными. 

Следует вспомнить, что первые попытки убийства Алексея Навального были предприняты практически сразу после голосования по «поправке»: сперва в начале июля 2020 года, а затем — в конце августа. Однако Навальный не только выжил и расследовал собственное убийство, но и выпустил фильм-расследование о дворце Путина, который получил более 100 млн просмотров за первую неделю. Президентские рейтинги Путина находились в этот момент на исторических минимумах, а об одобрении Навального заявляли 20% респондентов.

Эти обстоятельства и внезапный электоральный кризис в Беларуси указывали, что уровень репрессивности режима совершенно недостаточен для обеспечения убедительного результата в условиях фиктивной конституционности. И после ареста Навального в январе 2021 года начинается кампания преследования системных структур оппозиции и гражданского общества: объявление ФБК экстремистской организацией, аресты ее региональных координаторов, массовое признание иноагентами людей и организаций, принудительное закрытие «Мемориала». Но лишь после начала войны Путину окончательно удается ввести в действие широкий арсенал репрессивных и цензурных мер, позволяющих продвинуться к «туркменским» стандартам. Результаты опросов наглядно отражают изменения общественной атмосферы (вне зависимости от тех механизмов, которые их обеспечивают).

«Вы хотели бы или не хотели бы видеть Владимира Путина на посту президента по истечении его нынешнего президентского срока?», 2012–2023, % от числа опрошенных

Гибель Алексея Навального в тюрьме ровно за месяц до президентских выборов как бы символически завершает этот переходный период. По сути, она стала еще одной демонстрацией возможностей режима, который не побоялся пойти на этот шаг в преддверии голосования. И в то же время — как бы подведением черты под периодом борьбы с навальнистским протестом и становления диктатуры, растянувшимся на весь путинский переходный срок с 2018 по 2024 год. Убийство Пригожина показало, что смерть «врага режима», окутанная некоторой неопределенностью, производит на его сторонников скорее парализующий, чем мобилизующий эффект. Они готовы скорбеть, но не протестовать, однозначно возложив вину за его смерть на Путина. 

«Клептофашизм» как новая рамка режима

По всей видимости, изначальный сценарий выборов 2024 года был рассчитан на быстрый успех военной кампании в Украине, повторяющий успехи 2014 года. В этом случае к 2024-му последствия вторжения и новой оккупации должны были уже в значительной степени быть нормализованы и сглажены. Однако неудачи военной кампании и совместное сопротивление Украины и Запада изменили траекторию движения к новому сроку. 

Они потребовали мобилизации общества и элит на позициях оправдывающей войну идеологической доктрины, которая в целом сложилась к концу второго года войны и которую можно определить как «клептофашизм». Эта доктрина совмещает традиционные инструменты консолидации элиты на платформе клептократического меркантилизма и требование обязательной лояльности милитаристско-националистической антизападнической идеологии, которая объявляется ценностной рамкой российского государства-нации или государства-цивилизации.

В своем предвыборном послании Федеральному собранию Путин вполне определенно обозначил обязательность присяги ведущейся в Украине войне и идеологии «клептофашизма» для тех, кто хочет занять или сохранить значимые позиции в новых режимных условиях (→ Re: Russia: Путинский передел). Начавшийся в России передел собственности призван осуществить переформатирование российской элиты, сохранявшей в течение последних десятилетий двойственную идентичность (одной ногой в России, другой — на Западе). Ядро этой элиты должно быть скреплено соучастием (хотя бы символическим) в преступлениях войны и полученными в результате этого соучастия активами, отнятыми у недостаточно лояльных «клептофашизму» собственников. Такие основания консолидации элиты, по замыслу их архитектора, должны сохранить антизападнический курс страны на десятилетия и позволить ему пережить самого Путина.

На сегодняшний день этот план выглядит достаточно убедительно, но потребует значительных усилий, провоцирующих внутренние конфликты. Одной из линий таких конфликтов станет противоречие между широкой кооптацией в элиту новых собственников и сложившейся системой семейных чеболей ближайшего путинского окружения, в которых сосредоточены основные рентные активы. Однако гораздо более важными выглядят все же системные социальные факторы. При всех ее проблемах, с социальной точки зрения Россия вовсе не Туркмения: уровень социального и человеческого капитала, гражданская культура и социальный уклад мегаполисов, степень проникновения европейского и западного влияния — все это плохо согласуется с формирующейся «с колес» идеологией путинской диктатуры, которая выглядит архаичной и экзотической в том числе на фоне прагматического национализма крупнейших держав так называемого глобального Юга.

Устойчивые закрытые автократии вроде туркменской стоят на плечах либо кланово-патерналистской социальной структуры, либо глубокой исламской религиозности, либо обоих этих факторов вместе. Не имея подобной почвы (→ Re: Russia: Удастся ли построить в России православный Иран?), путинская диктатура вынуждена опираться на принуждение, экзальтацию, войну и выдуманную ad hoc идеологию, имеющую корни лишь в некоторой части общества, провоцируя перманентный социальный конфликт.

Протестные очереди

Эти противоречия так или иначе проявят себя в среднесрочной перспективе. Причем речь идет даже не столько о конфликте режима с либеральной оппозицией, сколько о его конфликте с обывательским стремлением к буржуазной нормальности. Однако конкретные временны́е горизонты такого конфликта в значительной степени зависят от того, насколько быстро новый режим обнаружит свою экономическую несостоятельность.

В наибольшей степени источником сопротивления трансформации режима в духе путинского «клептофашизма» станет поколение тех, кому сегодня от 20 до 40 лет. С жизненными установками, заданными благополучными и отчасти «протестными» 2010-ми годами, в условиях нового режима они оказываются практически лишены того будущего, ожидания которого и сформировали эти установки. Даже на фоне возраставшей репрессивности режима в 2010-е годы они привыкли к гораздо более высокому уровню идейной толерантности и социальной свободы. Наряду со старым российским бизнесом с его двойственной идентичностью, они являются еще одним большим отрядом граждан, который «клептофашизм» рассматривает как враждебный.

Этим определяется, в частности, широкое неприятие в этом поколении войны, которая и выступает основным инструментом разрушения ожиданий. И фактически его представителями были те, кто составил контингенты протестного ралли очередей, ставших в конце концов значимой частью «президентской кампании» 2024 года. Очереди за выдвижение Надеждина сменились очередью к могиле Навального. А на смену последней пришли очереди «полдня против Путина».

Социальный антрополог Александра Архипова совершенно права, когда определяет этот протест как «оружие слабых» (→ Александра Архипова, Юрий Лапшин: Спонтанные святилища). Однако проявленная в нем резистентность указывает на потенциал реальной общественной поляризации и на то, что «навальнистское» поколение будет оставаться значимым социальным фактором, формируя среду тех, кто ожидает момента для политического реванша. Протестные очереди символически, но вполне ясно обозначили, что первые «туркменские» выборы в России состоялись, но ни война, ни они пока не превратили ее в Туркмению.