Два антизападничества: в чем взгляды россиян на место России в мире отличаются от взглядов Путина

Проведенный в сентябре этого года опрос ФОМ позволяет существенно уточнить наше понимание того, как россияне смотрят на свои взаимоотношения с «зарубежными странами» и насколько их видение совпадает и не совпадает с тем, которое формирует официальную кремлевскую доктрину и характерно лично для президента Путина.

Респондентам были предложены несколько вопросов относительно того, как следует России строить свои отношения с внешним миром. На вопрос, при каких условиях российская культура будет лучше развиваться: если в стране будет меньше «зарубежных фильмов, сериалов, иностранной музыки» — или больше, — 59% опрошенных выбрали вариант «меньше», то есть сценарий культурного изоляционизма, и только 26% — вариант «больше». Очевидно, что под «зарубежными» в этом случае понимаются преимущественно «западные» культурные продукты. Впрочем, у более молодых (18–30 лет) соотношение почти обратное: вариант «меньше зарубежного» предпочли 35% — против 50% сторонников западной музыки и сериалов. Наличие высшего образования повышает долю любителей иностранной культуры как в молодых, так и в старших возрастах.

Антизападнический настрой проявляет себя и в распределении ответов на другой вопрос: идет ли заимствование ценностей и идей из-за рубежа чаще во вред или на пользу России. 49% выбрали ответ «во вред», 29% — противоположный и 22% затруднились сказать однозначно. Возрастные различия важны и здесь: в молодых когортах 44% считают, что заимствование ценностей и идей идет на пользу, а 35% — что во вред. В наибольшей мере во вредоносности зарубежных ценностей уверены средние возраста — 31–45 лет («путинские» поколения), а высшее образование не является фактором толерантности к заимствованным ценностям и идеям. Наконец, в распределении ответов на третий вопрос: должна ли Россия учитывать мнение других стран в вопросах своей внутренней политики, — мы наблюдаем (в отличие от распределений ответов на первые два вопроса) консолидированное большинство (66%) отвечающих «нет» и лишь четверть респондентов, придерживающихся противоположного мнения. Причем привлекательность второй позиции не возрастает в молодых когортах, наоборот, некоторый рост (до 29%) наблюдается у людей старше 60, которые еще помнят времена, когда проблематика прав человека была важным фактором внешнеполитических отношений.

Однако иная картина открывается в вопросах заимствования технологий и экономического взаимодействия. На вопрос, полезно ли взаимодействие российских ученых «с учеными из ведущих зарубежных центров, обмен идеями», 75% отвечают определенно «да». Но и на вопрос, что более полезно российской экономике: «когда Россия во многом ориентирована на мировой рынок — много закупает и много продает», или противоположный изоляционистский подход, — соотношение ответов — два к одному: 56% выбирают первый вариант, торговой открытости, и только 27% — второй. Возрастные различия здесь не столь существенны (62% сторонников открытости среди молодых и 53% — среди самых старших возрастов), зато большие различия наблюдаются по уровню дохода: среди низкодоходных групп доля сторонников экономической открытости падает до 47%, а среди высокодоходных — вырастает до 64%. Регионы фронтира — Северо-Запад и Дальний Восток — поддерживают открытость в наибольшей степени (68 и 63% соответственно), Северный Кавказ — в наименьшей (41%).

Поддержка изоляционистских установок в российском общественном мнении, сентябрь 2024, % от числа опрошенных

На фоне оголтелой пропаганды антизападничества и изоляционизма, характерных для сегодняшней российской публичной сферы и официальных медиа, эти распределения выглядят весьма умеренными. Сегодняшнее отношение к Западу в целом, судя по опросам, весьма враждебное: по данным «Левада-центра», о позитивном отношении к США и ЕС в течение последнего года говорят менее 20% опрошенных, о негативном — около 70%. Причем дело здесь не только в пропаганде военного времени. Чувство дистанцированности от Запада, который в 1990-е и даже в 2000-е казался россиянам естественным союзником и ориентиром, постепенно нарастало в течение последних двух десятилетий. По данным того же «Левада-центра», доля тех, кто считает Россию европейской страной, снижалась с 52% в 2008 году до 37% в 2019-м и 29% в 2021-м (доля тех, кто считает европейцем себя лично, сократилась не так значительно — с 35 до 27%, то есть не в два раза, а на четверть). 

Однако, как видим, профиль российского «народного» изоляционизма и антизападничества имеет не фронтальный, но более выборочный характер. По сути дела, большинство опрошенных ФОМ высказываются за «самостоятельность» и автономию в сфере политических, ценностных и культурных идентичностей и, одновременно, за широкое взаимодействие с «заграницей» в сферах научно-технологического и экономического обмена. Причем есть основания полагать, что в понятие «заграницы» входит и Запад: в недавнем опросе проекта «Хроники» 50% респондентов заявили, что считают желательным событием восстановление отношений с западными странами, а 65% назвали желательной отмену санкций (→ Re: Russia: Фрустрации лояльности).

На самом деле такой профиль антивестернизма и такое понимание «прагматического суверенитета» характерны сегодня для большинства стран глобального Юга и отражают их девелопменталистскую установку, в фокусе которой находятся задачи экономического и технологического развития (→ Re: Russia: Философия средних держав). Ограничение уровня взаимодействия с внешними силами, и в том числе с Западом, в политической сфере, идеология «суверенитета» и «особого пути» соседствуют у них с установкой на интенсивное взаимодействие в сфере экономики и технологий.

На этом фоне фактическая политика сегодняшней России и в целом установки путинского антивестернизма выглядят существенно более радикальными. Их постепенное вызревание и радикализация ясно прослеживаются, например, в эволюции российской внешнеполитической доктрины. В Концепции внешней политики России 2008 года европейская сущность России еще не подвергалась сомнению, а акцент на «цивилизационных» отличиях звучал крайне туманно и приглушенно: «Россия, как крупнейшее европейское государство с многонациональным и многоконфессиональным обществом и многовековой историей, готова сыграть конструктивную роль в обеспечении цивилизационной совместимости Европы…» В Концепции 2013 года уже утверждалось, что Запад потерял роль мирового лидера как в политике, так и в экономике, а глобальная конкуренция «впервые в новейшей истории приобретает цивилизационное измерение». Наконец, в Концепции 2023 года Россия была объявлена «самобытным государством-цивилизацией», находящимся в состоянии «гибридной войны» с Западом.

Подобное понимание противостояния с Западом как экзистенциального, результатом которого, в частности, становится разрыв экономических связей и любых форм взаимодействия, очень далеко от прагматичного девелопментализма стран глобального Юга. Эти страны, хотя и не присоединяются к санкциям в отношении России, уклоняясь от прямой политической кооперации с Западом, в случае угрозы применения вторичных санкций последовательно выбирают сохранение экономических связей с ним в качестве приоритета.

По сути дела, опрос ФОМ показывает, что российское большинство, или медианный россиянин, в своих антизападнических и изоляционистских установках ближе к этому умеренному и прагматичному, антизападному девелопментализму стран глобального Юга, чем к путинской идеологии экзистенциального противостояния Западу. И это то важное отличие, которое очень часто ускользает от экспертов и полисимейкеров.