«Эффект консервы»

Как «не работают» санкции

О том, что санкции не сработают, информированные люди и ученые знали заранее. Вопрос их неэффективности обсуждался в американской администрации накануне российского вторжения, а еще в апреле главный идеолог нынешних санкций Далип Сингх взял отпуск и больше не вышел на прежнюю работу, пишет The Bell в обзоре «Работают ли санкции Запада против России».

В своем обзоре The Bell собрал и сгруппировал по трем направлениям данные и статистику, демонстрирующие, что санкции не работают.

1. Сверхдоходы вопреки эмбарго. Несмотря на войну и санкции, доходы России от нефтегазового экспорта только растут. Эмбарго, перекрывающее импорт в Европу 90% российской нефти, еще не вступило в силу, но рынок уже заложил его в цены, которые держатся на абсолютно комфортной Кремлю высоте. ЕС все еще продолжает покупать российскую нефть — а об эмбарго на покупку российского газа на практике не идет даже речи. В результате уже сейчас добыча нефти в России восстанавливается до довоенного уровня. Только за первые 100 дней войны (с 24 февраля по 3 июня) Россия получила €93 млрд дохода от экспорта энергоносителей — и ЕС импортировал 61% этого объема.

2. Разворот на восток. Одновременно Китай и Индия при условии скидок в 25–30% оказались готовы закупать значительно больше российской нефти и почти полностью компенсировали России европейские потери. С начала войны, с марта по май 2022 года, индийский импорт нефти Urals вырос на 658% по сравнению с уровнем 2021 года. Для Китая рост составил 205%, а для Азии в целом — 347%. Но ограничения на экспорт энергоресурсов в Европу все равно приведут к снижению физических объемов добычи и экспорта даже с учетом переориентации части сбыта в Азию. Спрос на российскую нефть в дальнейшем определит динамика мировой экономики: если в крупнейших странах наступит рецессия, то и цены на нефть могут значительно упасть, что подорвет успехи российского экспорта.

3. Ущерб для Европы. Война в Украине действительно усугубила и без того нараставшее ускорение инфляции на Западе, начавшееся после щедрых пандемических вливаний денежной помощи экономике. Годовая инфляция в еврозоне в мае ускорилась из-за роста цен на энергоносители до 8,1%, а дефицит внешней торговли ЕС достиг рекордных за все время существования союза значений. Великобритания и США также переживают максимальные за 40 лет показатели инфляции.

К этим аргументам в пользу того, что санкции «не работают», стоит добавить также в целом оптимистичный в отношении перспектив отечественной экономики настрой российского населения и значительной части бизнеса, как это следует из конъюнктурных и социологических опросов: быстро купированные признаки макроэкономического шока (всплеск инфляции, ослабление рубля и повышение ставок) создали ощущение, что эффект санкций для российской экономики является незначительным и легко преодолим.

Почему «не работают» санкции

Парадокс известен политикам и специалистам по санкциям: в то время как санкции становятся все более и более распространенной мерой в международных отношениях и все более важным инструментом внешней политики США, свидетельств их эффективности становится все меньше. В академической литературе считается, что средняя эффективность санкций составляет 35–40%, причем речь идет не о полном успехе заявленных целей, а о частичном. Однако некоторые подсчеты показывают, что такой уровень эффективности санкций был характерен для 1980–1990-х годов, когда экономическая и политическая мощь Запада была максимальной, а к 2016 году средний уровень эффективности санкций опустился ниже 20%. В конце XX века и самом начале XXI успех развивающихся экономик сильно зависел от взаимодействия с экономиками развитых стран — это повышало эффективность санкций. Но затем эта зависимость стала не столь явной.

Основные причины того, что санкции плохо работают, связаны с двумя эффектами. Во-первых, санкции обычно накладываются в отношении авторитарных стран, которые имеют больше возможностей сопротивления внешнему давлению, чем демократические, пишет один из главных специалистов по санкциям Дарсен Пексен. Правители имеют здесь возможность перераспределять издержки санкций, премируя лояльные группы за счет нелояльных и поддерживая репрессивный аппарат. Во-вторых, логика санкций в известном смысле противоположна логике глобализации. В течение 30 лет барьеры для перетока товаров, технологий и капиталов последовательно снижались, и новые барьеры, создаваемые даже достаточно широкой коалицией стран, не могут компенсировать этот всеобъемлющий эффект.

Впрочем, Николас Малдер, автор книги «Экономическое оружие», посвященной тому, как формировался институт санкций в промежутке между Первой и Второй мировыми войнами, в недавней статье на сайте МВФ пишет, что санкции против России не стоит сравнивать с теми, которые применялись в последние 50 лет. Во всех этих случаях речь шла либо о широких санкциях (цель которых — нанести максимальный ущерб экономике страны), применявшихся в отношении сравнительно небольших экономик (Иран, Венесуэла), либо о точечных санкциях в отношении больших экономик (санкции против России в 2014–2015 годах). То, с чем мы имеем дело сегодня, должно рассматриваться как отдельная категория в истории санкций: широкие санкции, примененные в отношении 11-й экономики мира, к тому же являющейся важным поставщиком первичных ресурсов на мировые рынки. В качестве аналогии Малдер вспоминает случай Японии: после начала второй японо-китайской войны на Японию (в тот момент седьмую по размерам экономику мира) были наложены санкции, однако эффективными они оказались, лишь когда к ним присоединились США, перекрыв импорт ресурсов в страну. Результатом этого, однако, стало нападение Японии на США.

Малдер подчеркивает, что критическим для воюющей страны является именно ограничение импорта товаров, подрывающее работу ее военной машины. Об этом же пишут другие экономисты, доказывающие, что эффективные санкции против российского импорта гораздо важнее, чем санкции против российского экспорта, которые будут иметь широкий побочный эффект для мировой экономики.

Как санкции «работают»

Во-первых, обобщение опыта санкций говорит, что санкции имеют отрицательный эффект для развития демократии в санкционируемых странах, то есть они становятся менее демократическими, причем как непосредственно после санкций, так и в долгосрочной перспективе, и чем сильнее санкции, тем сильнее этот эффект. Аналогичный отрицательный эффект наблюдается и в области соблюдения прав человека: если с помощью санкций не удается ослабить силовой аппарат санкционируемого режима, они ведут к его консолидации и усилению репрессий. Санкции не так редко приводят к смене режима (более сильным этот эффект был в эпоху классической холодной войны), особенно в странах персоналистской автократии, однако и в этом случае более вероятным является переход не к демократии, а к новой автократии.

При этом не вызывает сомнения, что санкции имеют широкий отрицательный эффект для экономики страны, на которую они наложены. Споры вызывает лишь оценка его масштабов: чтобы адекватно оценить экономические потери, необходимо учесть «упущенный рост», и разные методологии приводят здесь к разным результатам. Некоторые оценки говорят, что первоначальный эффект в среднем составляет 2,3–3,5% ВВП и с убывающим масштабом действует примерно в течение 10 лет в случае, если санкции наложены «широкой коалицией» (ООН), если же они наложены односторонне США, то эффект упущенного роста оценивается в 0,5–0,9% в течение семи лет. Достаточно авторитетной считается оценка, согласно которой в результате санкций, действовавших только в 2011–2014 годах, Иран потерял 17% потенциального ВВП. Российский экономист, бывший заместитель председателя ЦБ Сергей Алексашенко считает, что к 2021 году санкции, наложенные на Россию в 2014–2015 годах, привели к потере 16% потенциального ВВП.

Основной эффект для российской экономики в долгосрочном периоде будут иметь не столько финансовые санкции (хотя упущенный рост в связи с недополученными иностранными инвестициями также будет значителен), сколько санкции против импорта. Как отмечает в своем обзоре эффективности санкций The Bell, 49% российского импорта в 2021 году составляли машины и оборудование, а в страновом разрезе — также почти половина (45%) внешнего товарооборота приходилась на государства, поддержавшие санкции. В этой ситуации России предстоит не импортозамещение, как любят говорить российские официальные лица, а «обратная индустриализация» (как определяет это явление ЦБ), или, как еще более точно определяет его экономист Бранко Миланович, «технологически регрессивное импортозамещение». Это означает, что, утратив доступ к современным технологиям, образцам и компонентам, Россия будет замещать соответствующую продукцию в кооперации с менее развитыми странами, получая от них менее качественные и устаревшие технологии, образцы и компоненты. По сути, произойдет даже не столько замещение импорта отечественным производством, сколько замещение одного промежуточного импорта другим, и российская экономика спустится в технологическом отношении на несколько ступенек вниз. В сценарии такого добровольного регресса масштабы упущенного роста и длительность эффекта вряд ли даже возможно подсчитать.

Так или иначе, несмотря на то что санкции, как правило, «не работают», то есть не приводят к смене политики санкционируемой страны, эффект долгосрочных неодносторонних (то есть таких, к которым присоединилось большое количество стран) санкций для санкционируемой страны можно определить как эффект консервации. Санкции усиливают ее экономическую и политическую изолированность, уровень авторитарности и репрессивности режима, а также технологическое отставание и снижают потенциал роста в долгосрочном периоде. Все это хорошо заметно на примере таких «санкционных чемпионов», как Иран, Северная Корея или Куба. Иными словами, санкции, как правило, не работают как инструмент международной политики, санкции не так часто работают в качестве инструмента смены режима и политического курса, но санкции, как правило, работают в качестве инструмента долгосрочного ослабления экономики страны.

Настоящий материал — превью большого обзора эффекта санкций в российской экономике, который совместно готовят Re: Russia и российское независимое медиа об экономике, бизнесе и финансах The Bell.