Аналитики Королевского института исследований в области обороны и безопасности (RUSI) в докладе, посвященном нетрадиционным методам ведения войны, проследили истоки российского-украинского конфликта и пришли к выводу, что основную ставку в стремлении удержать Киев в орбите своего влияния Кремль сделал на проведение секретных, специальных и тайных психологических операций, саботажа, подрывной и разведывательной деятельности. В основе анализа RUSI лежат многочисленные интервью, проведенные в разведывательном сообществе Украины, с украинскими военными и представителями правоохранительных органов как до, так и во время войны. В докладе также использованы материалы, захваченные на поле боя или полученные непосредственно от российских спецслужб.
Еще до начала войны Москве удалось создать обширную агентурную сеть на Украине, резюмируют аналитики RUSI. Эта внутренняя угроза существенно ограничила политические и военные возможности украинского государства, сузила пространство для маневра и повлияла на подготовку населения к конфликту. Более того, бóльшая часть завербованного Кремлем аппарата осталась дееспособной даже после вторжения, обеспечивая поток разведданных и играя роль посредника для российского руководства.
Основной предпочтительный метод российских спецслужб — вербовка высокопоставленных агентов на территории другой страны. Эти агенты, в свою очередь, должны распространять российское влияние непосредственно через бюрократию или властные институты. Такая практика восходит к советским методам Первого главного управления КГБ и, как отмечают аналитики, до сих пор применяется СВР, Пятой службой ФСБ и ГРУ.
Среди завербованных Россией людей были руководители «Энергоатома», политики, генералы ВСУ и СБУ. При этом агентурная сеть должна была использоваться не только непосредственно для подготовки вторжения, но и для общей дестабилизации ситуации внутри Украины. В частности, эксперты RUSI говорят о давлении на Владимира Зеленского, срыве взаимодействий руководства Украины с НАТО, адресных телефонных звонках с призывами не выводить войска из казарм и не оказывать сопротивление, чтобы предотвратить кровопролитие. Иными словами, первоначальный план вторжения базировался на крымском сценарии: быстром захвате ключевых пунктов и командных постов, подавлении активности армии Украины, а впоследствии — продвижении агентов Кремля на ключевые административные позиции.
Несмотря на масштабные усилия, России не удалось добиться запланированной дестабилизации накануне вторжения даже при наличии влиятельной агентуры в органах государственной власти и военных структурах. Дело в том, что российские нетрадиционные методы ведения войны имеют свои существенные недостатки. Прежде всего построение двойственных, а то и тройственных принципал-агентских отношений между политической верхушкой России (основным принципалом), ее собственными спецслужбами, представителями украинской властной и военной элиты и их подчиненными создают в этой цепочке колоссальную информационную асимметрию. На фундаментальном уровне такая структура отношений и их секретность порождают желание улучшить отчетность и предоставить информацию, удовлетворяющую заказчика. Все звенья склонны преувеличивать степень своей эффективности, чтобы «продать» себя дороже. При этом возможности проверки и контроля в условиях высокой секретности практически отсутствуют.
Однако с одной стороны, ставка на теоретические или нереалистические предпосылки и преувеличение успехов ведут к неминуемому провалу, с другой, порождают уверенность в собственных силах и тем самым делают катастрофу неизбежной.
Еще одна существенная уязвимость российского подхода заключается в его шаблонности и консервативности. Аналитики RUSI отмечают, что спецслужбы постсоветской России почти полностью восстановили советскую модель, которая основывалась на создании агентурной сети в ущерб классическим методам стратегической и оперативной разведки. Такая практика идет вразрез с общемировыми тенденциями использования в первую очередь цифровых методов шпионажа. Кроме того подконтрольность единственному заказчику, масштаб операций, необходимость соответствовать поставленным KPI превращают работу спецслужб в конвейер из шаблонных подходов и постоянной отчетности. (Фактически, этот провал стал результатом контрреформ в сфере управления спецслужбами, проведенных в период путинского правления, писали аналитики RUSI в своем предыдущем обзоре.) В то же время использование устоявшихся, хорошо знакомых разведкам шаблонов работы позволяет достаточно быстро раскрывать мероприятия российских спецслужб и их агентурные сети. Последний факт стал ключевым на стадии подготовки Кремля к нынешней фазе конфликта. Совместные действиях украинской контрразведки и западных спецслужб в рамках обмена информацией позволили получить данные о подготовке России к вторжению и о многих российских агентах влияния, блокируя эффект от их действий.
Парадокс, однако, заключается в том, что эти неудачи, приведшие к незапланированной крупномасштабной и затяжной войне, не подорвали, а лишь усилили влияние российских спецслужб. Страх перед ответственностью за неудачи усиливает их решимость и резонирует со страхами политического руководства перед непредвиденными последствиями затяжного конфликта. В результате, несмотря на неудачи, спецслужбы как корпорация становятся все более влиятельным актором российской внешней и внутренней политики и основным фактором возможной эскалации или деэскалации конфликта.