Зацикленность экспертов и медиа на вопросе, рухнет ли режим Путина или нет, мешает разглядеть особенности и контуры того, как устроена российская публичная политика военного времени, рассуждает Джулиан Дж. Уоллер, аналитик американского Центра военно-морского анализа. На самом деле путинская Россия не скатилась к тоталитарному единомыслию, но являет собой образец извращенной и динамичной авторитарной публичной политики.
При том, что режим последовательно исключает из подконтрольного ему публичного поля любые антивоенные высказывания, можно выделить три группы спикеров, активных и заметных в публичном пространстве. Все они поддерживают войну, но имеют разные точки зрения на происходящие события. В результате, в «официальном» информационном пространстве, несмотря на цензуру, присутствует острая критика действий руководства и хода боевых действий. Однако мотивы этой критики связаны не с фундаментальными разногласиями, а с обсуждением того, как развивается операция и сопутствующие ей внутриполитические процессы, и с борьбой различных групп поддержки режима за ресурсы.
К первой группе заметных спикеров относятся так называемые военные корреспонденты («военкоры»), набравшие огромную популярность (которая, впрочем, скорее всего, сильно преувеличена за счет «перенаселенности» Telegram’a ботами). Их экспрессивная и эмоциональная критика хода военной операции и доступ к информации об оперативных, тактических и логистических деталях конфликта, которого не имеют независимые медиа, сделали их популярными даже среди западных журналистов и экспертов. А сами «военкоры» стали пользоваться вниманием Кремля, который позиционирует их как низовую «провоенную» инициативу. Путин неоднократно встречался с ними, и по итогам таких встреч в декабре была создана «рабочая группа», которая, по сути, должна позволить Кремлю поставить их под контроль.
Помимо «военкоров» важными фигурами политической сцены оказались новые «военно-политические бароны» — Пригожин и Кадыров. Их специфическая роль в войне и агрессивно провоенная риторика дают им право на собственный голос и отдельную политическую повестку, сфокусированную на критике военного руководства и призывах к эскалации конфликта. На самом деле, можно отметить, что «военкоры» и «военно-политические бароны» в публичном политическом пространстве представляют собой эшелонированную политическую коалицию.
Наконец, думские партии также нашли свою нишу в информационном пространстве, считает Уоллер. Дума, представляющая собой своего рода «предбанник» управленческой элиты, стала площадкой для нескольких политических «голосов». Политический облик депутатов от «Единой России» и спикера Володина определяет их инициативность в придумывании все новых антизападнических и репрессивных законов, а также воинственная риторика и угрозы в адрес новой российской эмиграции. Вместе с тем в депутатском корпусе обозначились два вида «патриотов» — сторонников войны: лоялисты и «рассерженные». Лоялистская позиция состоит в полном согласии с правительством и режимом, в то время как «рассерженные патриоты», преимущественно сосредоточенные в КПРФ, также поддерживают войну, но не отказывают себе в праве публично задавать неудобные вопросы о проблемах и неудачах на поля боя и ошибках мобилизации. Так, Виктор Соболев, генерал-лейтенант, депутат Государственной думы от КПРФ и член думского комитета по обороне публично заявил, что Москва сорвала план по мобилизации и выступил против облав на призывников в столице. Его слова породили бурные дискуссии в нижней палате парламента.
Стоит отметить в связи с этим, что позиция КПРФ не отражает, но косвенно соотносится с позицией ее электората. Как свидетельствуют данные декабрьских опросов проекта Russian Field, в то время как участвовавшие в опросе избиратели «Единой России» и ЛДПР стоят на последовательно провоенных позициях, электорат КПРФ демонстрирует двойственное отношение к войне в Украине. Так, среди заявивших, что поддерживают «Единую Россию», 74% считают, что специальная операция протекает в целом успешно, 20% считают, что ее лучше было не начинать (хотели бы ее отменить, если бы можно было вернуться в прошлое), 56% поддерживают продолжение военных действий и только 33% выступают за начало мирных переговоров. Среди сторонников КПРФ успешным ход операции сочли только 42%, считают, что ее лучше было бы не начинать, 42%, и 46% выступают за начало мирных переговоров. Однако, как видим, депутаты от КПРФ воспроизводят модель поведения «системной» оппозиции в авторитарной политике, атакуя режим не по принципиальным, а по второстепенным и тактическим вопросам.
В целом же, можно сказать, что, выдавливая из публичного пространства любые антивоенные высказывания и аргументации, Кремль одновременно сконструировал в контролируемой им зоне публичного пространства «провоенное» многоголосие, которое должно создавать впечатление полного консенсуса по вопросу оправданности и необходимости войны. Цензура не является здесь тотальной, допуская лишь одну, «правильную» точку зрения, как это было в советское время. Поэтому вполне вероятно, что в течение 2023 года здесь вновь будут наблюдаться эпизоды тщательно продуманного инакомыслия, замечает Уоллер, но и их не следует принимать за свидетельство того, что режим скоро падет.
На этом фоне даже позиции реалистов — лояльных режиму управленцев, более критически оценивающих возможности России в экономическом и военном противостоянии с Украиной и западной коалицией, остаются за рамками публичной дискуссии. По мнению политического аналитика Татьяны Становой, такая партия вполне оформилась на фоне осенних поражений и противостоит «партии эскалации». Важное предположение Становой состоит в том, что в партии реалистов «хватает не только технократов и бизнесменов, но и силовиков и ультрапатриотов». Они не согласны с позицией «победа любой ценой», потому что на верят в прагматичность этой ставки и считают начало войны ошибкой.
Однако многоголосый хор поддержки войны, среди которых преобладают сторонники эскалации, не оставляет места «реалистам» для заявления своей позиции публично. В результате в российском информационном пространстве сохраняется ситуация крайней поляризации, о вероятности которой предупреждали политологи. С одной стороны, на реальную информационную повестку значительное влияние оказывают перенесшие свою деятельность за границу независимые СМИ, такие как «Дождь», «Медуза» и проч. С другой стороны, в контролируемом Кремлем публичном пространстве допускается лишь многоголосие провоенного консенсуса, в котором доминируют сторонники эскалации. В борьбе с этой поляризацией российские власти идут по пути режима Лукашенко: они наращивают репрессии против неподконтрольных им медиа и потребителей их информации, о чем, в частности, свидетельствует признание «Медузы» «нежелательной организацией». Однако попытка создания информационного «железного занавеса» вряд ли окажется успешной, а позиции партии эскалации будут слабеть, если на фоне значительных потерь Кремль так и не сможет предъявить военных успехов, приближающих конец войны.