Догоняющий гибридный тоталитаризм: национальный мессенджер — еще одна попытка скрещивания в России западной модели и китайской

На днях Владимир Путин подписал закон о национальном мессенджере — «многофункциональном сервисе обмена информацией», который, по замыслу российских властей, должен стать единой точкой входа российского гражданина в цифровую среду. Основной функционал приложения — это расширенные госуслуги, цифровая подпись, электронный паспорт плюс образовательная платформа. Приложение будет принудительно предустанавливаться на продающиеся в России электронные устройства.

Национальный мессенджер создается на базе платформы MAX холдингом VK, который возглавляет сын заместителя руководителя администрации Путина Сергея Кириенко — Владимир Кириенко. То есть он будет находиться в периметре формирующегося в Рунете мегахолдинга (→ Re: Russia: Чеболи или дзайбацу?). А специальный федеральный закон, который был принят Думой в начале июня, превращает этот еще не вышедший на рынок продукт в элемент государственной инфраструктуры.

Можно предположить, что на следующем этапе мессенджер будет интегрирован со средой VK и станет ключом входа в социальную сеть и связанные приложения. В идеале же, по замыслу властей, он должен повторить успех китайского WeChat, являющегося одновременно удобным интерфейсом цифровой повседневности и инфраструктурой цифрового авторитаризма, позволяющей не только ограничивать и контролировать, но и «корректировать» поведение и возможности граждан. 

Успех суперприложений: азиатская модель

Однако с коммерческой точки зрения суперприложение (super app) — один из самых сложных для реализации проектов в техносфере. Примеры успешных и безуспешных попыток его создания и вывода на рынок показывают, что помимо технологических решений для успеха необходимы время, институциональная среда и определенные пользовательские привычки. 

WeChat появился в 2011 году как продукт одного из лидеров китайской техносферы, компании Tencent. Это было время взрывного распространения смартфонов — с 2011 до 2016 год доля их обладателей в мире выросла с 10 до 36% населения, в США проникновение смартфонов за тот же период увеличилось с 42 до 81%. Параллельно развивался и бум приложений для обмена текстовыми и голосовыми сообщениями. Созданный в США инженером из Украины WhatsApp появился в 2009 году; южнокорейский KakaoTalk и разработанный в Израиле Viber — в 2010-м; японский LINE и Facebook Messenger — в 2011-м; вьетнамский Zalo — в 2012-м; российский Telegram — в 2013-м. Российский рынок, таким образом, развивался в глобальном русле, пусть и с некоторым отставанием. 

Со временем эти приложения были либо интегрированы в более крупные платформы, либо сами стали центрами их формирования. Создатели WeChat двигались вторым путем. В 2013 году в приложении появились функции публичных аккаунтов и встроенных платежей (изначально для платежей внутри игр — WeChat Pay). В 2017 году была внедрена система мини-приложений — встроенных продуктов от сторонних разработчиков, которые запускались внутри WeChat, не требуя отдельной установки. Поскольку суперприложения накапливают данные о предпочтениях и поведении пользователей (социальные связи, история покупок, местоположение и т.д.), они могут персонализировать услуги и рекомендации так, как это недоступно отдельным приложениям. Интеграция мини-приложений в WeChat позволяет воспользоваться новой услугой, рекомендованной другом, без отдельной регистрации.

Объединение в одной точке входа мессенджера, цифрового кошелька, социальной сети, торговой платформы и доступа к государственным услугам — от уплаты налогов до записи к врачу — и превратило в конце концов WeChat в суперприложение.

Множество компаний пытались и некоторые сумели воспроизвести эту модель на других рынках, например базирующаяся в Сингапуре компания Grab или индонезийская Gojek. Обе выросли из потребительских сервисов (доставка еды, такси), докупая затем готовые сторонние продукты. Сейчас каждое из них объединяет десятки сервисов и работает по всему Азиатско-Тихоокеанскому региону. Аналогичная модель, вдохновленная этими успехами, прижилась и в странах Ближнего Востока и Африки, пишут авторы доклада Economist Impact «От онлайн-базара к универсальному магазину. Расцвет суперприложений на Ближнем Востоке и в Африке». 

Неуспех на Западе

Однако на западных рынках модель суперприложения, наоборот, не прижилась в силу рано сложившихся привычек пользователей и политики платформ. С самого начала правила магазинов приложений Apple и Google не поощряли продукты, объединяющие слишком много функций. Это даже стало предметом антимонопольного разбирательства в США: в иске Минюста к Apple 2024 года утверждается, что компания «сдерживала развитие суперприложений», чтобы защитить собственную экосистему. Это парадоксальный поворот, поскольку от антимонопольных органов естественно было бы ожидать политики, предотвращающей появление суперприложений с их концентрацией данных и рыночных возможностей в одном продукте. Однако этот кейс указывает важный вектор: на Западе экосистемы развивались из разных стартовых точек и опирались на пользовательские привязанности.

В итоге западные потребители привыкли пользоваться набором специализированных приложений, а интегрированные сервисы Facebook или концепция «приложения для всего» Илона Маска западными рынками не принимаются. Еще одно существенное обстоятельство состоит в том, что на западных рынках смартфоны распространялись как сравнительно дорогие устройства, предполагавшие установку платных приложений. На рынках Азии и Африки массовое распространение смартфонов стало возможным благодаря простым и дешевым девайсам с одним или двумя приложениями, что упростило внедрение здесь суперприложений, отмечают авторы Economist Impact.

Неудачей закончилась и попытка создания универсальной многофункциональной среды на базе Telegram Павла Дурова. Ключевым шагом в создании продукта с глобальной аудиторией и акцентом на приватности он считал разработку блокчейн-платформы TON (Telegram Open Network) и криптовалюты Gram, которые должны были встроить в Telegram децентрализованные платежные, торговые и сервисные функции. Однако в 2020 году проект был остановлен по решению Комиссии США по ценным бумагам (SEC), признавшей токены Gram незарегистрированными ценными бумагами. 

После этого Telegram сосредоточился на создании собственной рекламной платформы, запуске ботов, встроенных платежей, а также Telegram Business, что приблизило платформу к формату суперприложения. При этом в отличие от WeChat Telegram избрал не модель вертикально интегрированной платформы, a нецентрализованную и технологически открытую модель, позволяющую сторонним разработчикам встраиваться в экосистему. 

На пути к дигитальному тоталитаризму

В рыночной среде суперприложение — это инструмент захвата потребительских нужд и стремлений пользователя. В авторитарной оно превращается в «продукт двойного назначения». Пользовательские удобства и эффективное администрирование становятся инструментами расширенного контроля. Китайский WeChat подвергает цензуре любой контент, включая сообщения в личных чатах, и способен мгновенно блокировать информацию для более чем миллиарда пользователей. Анонимность в системе исключена: регистрация возможна только по паспорту или иному удостоверению личности. По требованию спецслужб компания может заблокировать аккаунт — например, за участие в протестах, — что автоматически означает потерю доступа к платежам, банковским услугам, переписке, доставке и множеству других функций. 

Восстановить доступ к аккаунту крайне сложно: это требует длительных процедур взаимодействия с платформой и государственными органами. Как отмечает адвокат по цифровым правам Саркис Дарбинян, именно в таких случаях становится видно, как технологическая инфраструктура, созданная ради комфорта и эффективности, может быть превращена в основу цифрового авторитаризма или даже нового технототалитаризма. 

Однако, как показано выше, внедрение суперприложения не простой процесс. Обобщая 15-летнюю историю развития WeChat, можно выделить несколько условий успеха такого продукта. Во-первых, сервис был создан на волне быстрого распространения смартфонов, получив преимущество органического роста. Во-вторых, он развивался в острой конкуренции с экосистемой Alipay, которая выросла из маркетплейса и тоже эволюционировала в суперприложение. В-третьих, укреплению его позиций способствовало то, что государство законодательно оградило местный рынок от иностранных конкурентов, включая WhatsApp и Facebook. Наконец, в-четвертых, в Китае быстро укоренилась культура использования универсальных, интегрированных сервисов, в частности практически тотальное распространение цифровых кошельков Alipay и WeChat Pay.

Догоняющее регулирование

Российская модель эволюции цифровой среды — результат двух, а по сути трех разных этапов развития: первоначального «естественного» рывка, мощного коммерческого инновационного развития во второй половине 2010-х и последовавшего за ними «догоняющего» вмешательства государства.

В 2000-е годы Рунет формировался в условиях крайне низкого уровня регулирования. Одним из следствий этого был быстрый успех локальных решений, прежде всего «Яндекса», ставшего одним из первых национальных поисковиков в мире. Несколько позже появились местные социальные сети — «Одноклассники» и «ВКонтакте», а также маркетплейсы Ozon и «Авито». Российские IT-проекты следовали глобальным трендам, а западные продукты, в том числе мессенджеры, легко укоренялись на российской почве. На этой базе во второй половине 2010-х Рунет стал пространством дигитализации повседневности и многочисленных коммерческих инноваций.

Когда в 2010-е годы политический контроль стал актуальной задачей для российских властей, цифровая среда уже приобрела собственную инерцию: с устойчивыми привычками пользователей, присутствием западных платформ и локальной конкуренцией между экосистемами. Cама ее структура, сложившаяся рыночным путем, формировала пределы государственного контроля и являлась препятствием для реализации идеала цифрового авторитаризма.

После протестов 2011–2012 годов власти предприняли множество шагов в направлении суверенизации Рунета, осознав его «подрывной» потенциал. В 2012 году появился закон, учредивший «единый реестр» запрещенных интернет-ресурсов, администрируемый Роскомнадзором. В 2014 году в связи с выходом закона о локализации хранения данных Путин назвал интернет «спецпроектом ЦРУ». В 2016 году за несоблюдение этого закона в России была заблокирована первая зарубежная платформа — LinkedIn. Тогда же был принят «пакет Яровой», потребовавший от компаний долговременного хранения пользовательских данных и выдачи ФСБ средств декодирования сообщений. В 2018 году, ссылаясь на этот закон, ФСБ через суд инициировала блокировку Telegram, оказавшуюся неэффективной и отмененную спустя два года. 

Затем были законы о новостных агрегаторах, VPN-сервисах, о предустановке российских приложений на смартфоны и об импортозамещении программного обеспечения. К концу 2010-х анонимность российского сегмента сети была существенно подорвана с помощью законодательного и административного регулирования: для покупки SIM-карты в России нужен паспорт, а мессенджеры привязаны к SIM. В конце 2019 года вступил в силу закон о «суверенном Рунете», предполагавший, в частности, возможность переключения трафика на контролируемые государством узлы и введение национальной системы доменных имен (DNS). Связанное с этим законом внедрение новых технических средств контроля позволило Роскомнадзору эффективнее блокировать трафик внутри страны. В 2022 году, после начала войны с Украиной, эти средства были задействованы для блокировок Facebook, Instagram и Twitter. 

Характерно, что на этом этапе власти предпринимали массу усилий, направленных на внедрение технических средств контроля Рунета, но совершенно не интересовались «пользовательской» стороной. В худшем случае они стремились к захвату контроля уже сложившихся экосистем, как это произошло сначала с «ВКонтакте», а потом с «Яндексом». Но в целом рынок интернет-приложений и платформ развивался по рыночным законам. А российский сегмент мировой сети так и не стал закрытым. Созданная законодательная среда ужесточила контроль над поведением пользователей в социальных медиа, лишила многих доступа к зарубежным ресурсам, но заключенные в законах планы были реализованы не полностью, а запретительная активность достигала целей лишь частично. YouTube, Facebook, Instagram, Twitter и Telegram остаются в России доступной частью конкурентной цифровой среды.

Авторитарно-рыночный гибрид

В самом конце 2010-х и начале 2020-х годов на фоне вытеснения государством западных игроков крупнейшие компании Рунета получили бонус в виде роста аудитории и начали строить многофункциональные платформы, которые и должны были занять ниши суперприложений. Комплексы сервисов — маркетплейсов, доставочных, финансовых и медийных — собрали под своей крышей «Яндекс», «Сбер» и VK. «Яндекс» в том числе пытался приобрести банк Tinkoff (в итоге отошедший «Интерросу») для усиления финтех-компоненты. Таким образом, частный сектор готовил пазл для суперприложения, но российский рынок остался конкурентным, и в этой борьбе вместо одной платформы сложилось несколько экосистем. Попытки же построить местные мессенджеры — «Там-Там» (VK), «Диалоги» («Сбер») и др. — предпринимались, но проваливались.

На любом рынке — жестко регулируемом или сравнительно открытом — «приручение» пользователя возможно лишь при условии определенного размена: пользователь готов отказаться от части приватности или контроля над персональными данными в обмен на удобство, скорость и интеграцию цифровых сервисов. Практика показывает, что комфорт и функциональность зачастую перевешивают риски, связанные с возможным использованием этих данных государством или корпорациями в целях наблюдения или влияния. Но комфорт и функциональность должны быть настоящими, а не симулированными.

Благоприятным временем для внедрения универсального приложения могло быть начало 2010-х годов — момент массовой смартфонизации, но широкое присутствие на рынке западных продуктов исключило такую возможность. Сегодня суперприложению, даже принудительно предустановленному, придется конкурировать с устоявшейся структурой пользовательских предпочтений.

Настоящим же ключом к успеху суперприложения является сопряжение социальной платформы и финтех-решения. Именно этим путем шел WeChat, подстраивая его под нужды автократии, и им же намеревался пойти Павел Дуров под знаменем скорее анархистской, «отвязанной» от государства идеологии. В Китае мобильные кошельки являются основным платежным инструментом: по данным опроса GlobalData, в 2023 году ими пользовалось 84% интернет-аудитории. В России же, по оценкам экспертов, на данный момент цифровые кошельки есть примерно у 30% пользователей, причем этот рынок делят между собой несколько конкурирующих систем (Qiwi Wallet, SberPay, Yandex Money, WebMoney и др.). Иными словами, конкурентными в настоящий момент являются и рынок социальных платформ, и рынок финтех-решений. И до их монополизации еще очень далеко.

Парадоксальным образом, несмотря на волны запретов и регуляторного давления, в России сохраняется конкурентный цифровой ландшафт, а пользовательские привычки сформированы под влиянием западных платформ и эпохой цифровой свободы. Это не китайская и не «азиатская» модель, а фрагментированная и «взломанная» версия западного цифрового пути. 

В настоящее время российские власти по сути предпринимают попытку импортозамещения инфраструктуры тех сервисов, к западным версиям которых российские пользователи привыкли (яркий пример — Rutube или «Рувики»). При этом подобные «клоны» создаются, минуя стадии естественного роста в конкурентной среде, которую проходили как чисто рыночные продукты в рамках западной модели, так и авторитарно-рыночные в рамках китайской. Предсказуемые неудачи такого «регрессивного импортозамещения» будут компенсироваться ограничением конкуренции, расширением запретов и принудительных мер. 

Подлинным инструментом контроля национальное суперприложение может стать лишь в том случае, если окажется незаменимым в точках повседневного контакта пользователя с государством и базовыми коммерческими сервисами — от доставки до оплаты счетов. Это означает, что обязательным оно может стать только через практику, то есть через системное вытеснение всех альтернатив. Для этого ему пришлось бы подавить или поглотить экосистемы «Яндекса» и «Сбера», а такой сценарий выглядит пока не слишком реалистичным. Рыночный субстрат Рунета остается конкурентным и в высокой степени «пользовательским», даже несмотря на то что все собственники российских интернет-мейджоров теперь — «назначенцы» от государства. Строительство цифрового авторитаризма — непростая задача, особенно в условиях, когда дигитальная среда формировалась в течение двух десятилетий в рамках совершенно иной модели и во многом была средоточием инновационных прорывов и решений.

Впрочем, нет сомнений, что российские власти продолжат усилия в этом направлении.