Чеболи или дзайбацу? Как создаются и на что похожи отраслевые семейные холдинги в российской экономике военного времени

Плоды войны: как и кто создает мегахолдинг в рунете

В условиях войны российский рынок интернет-платформ и интернет-коммерции переживает тихий, но поистине масштабный передел собственности. Крупнейшие активы, по мнению инсайдеров рынка и некоторых СМИ, концентрируются под контролем миллиардера Юрия Ковальчука, члена знаменитого кооператива «Озеро», известного деловыми и дружескими связями с Владимиром Путиным с начала 1990-х годов и являющегося крупнейшим акционером банка «Россия» и «Национальной медиагруппы». 

Структуры Ковальчука, которые, как считается, де-факто контролируют VK, а по данным The Bell и Forbes, также владеют частью «Яндекса», станут также, по всей видимости, приобретателями блокирующей доли маркетплейса Ozon. В конце апреля РБК сообщил, что фонд «Восток Инвестиции» (ранее — Baring Vostok американского инвестора Майкла Калви) в 2024 году уступил свою долю в компании — 27,7% — структуре под названием «О23», о которой до этого рынку ничего не было известно. Источники The Bell утверждают, что за ней стоит именно Ковальчук. Причем актив достался покупателю по цене примерно в пять раз ниже рыночной — за 38,2 млрд рублей, хотя в начале 2025 года российский Forbes оценивал Ozon в $8 млрд (709 млрд рублей по курсу на тот момент), а по текущим котировкам на Мосбирже его капитализация составляет около 740 млрд рублей. То есть рыночная цена пакета «Восток Инвестиции» должна составлять около 200 млрд. Такой дисконт, впрочем, легко объясним, учитывая, что Майкл Калви был осужден в России по сомнительному делу, а после внезапной отмены приговора покинул страну, при этом его выход из российских активов после начала войны не мог состояться без разрешения российских властей. По утверждению источника The Bell, сделку курировал первый заместитель главы администрации президента Сергей Кириенко (сын которого — Владимир Кириенко — с конца 2021 года возглавляет VK).

Следующими покупками Ковальчука, по информации все того же The Bell, могут стать главный конкурент Ozon — лидер российского рынка интернет-торговли Wildberries, в котором продолжается корпоративный конфликт, а также Avito. По данным «Коммерсанта», VK претендовала на покупку сервиса объявлений еще в конце 2022 года. Однако в качестве его покупателя выступил бизнесмен Иван Таврин, который затем уступил 50% акций Avito государственному Россельхозбанку. Собеседники The Bell полагают, что банк также является лишь временным их держателем. 

Wildberries в 2024 году занимал 33% рынка e-commerce, Ozon — 24%, «Яндекс.Маркет» — 7%; таким образом, предполагаемый мегахолдинг или управляющая компания, предположительно связанная с Ковальчуком, окажется по меньшей мере владельцем блокирующего пакета акций компаний, охватывающих две трети рынка интернет-торговли. Помимо этого, инсайдеры полагают, что VK в конечном итоге может достаться и самый ценный актив на рынке видеоигр — компания «Леста Игры», которая после начала войны откололась от Wargaming, издателя World of Tanks. В конце апреля прокуратура потребовала передать 100% «Лесты» государству — поводом для этого стало то, что Wargaming осудила войну и организовала акцию, в рамках которой игроки могли покупать внутриигровой контент, а собранные средства направлялись на реанимобили для Украины. 

Следует отметить, что первым шагом в создании мегахолдинга стала достаточно неожиданная продажа VK структурами Алишера Усманова Газпромбанку и «Согазу» в декабре 2021 года, непосредственно накануне войны. Причем к этому моменту сын Юрия Ковальчука Степан уже занимал должность заместителя гендиректора VK, а после смены собственника гендиректором компании стал сын Сергея Кириенко Владимир. Смена управляющего и собственника, таким образом, знаменовала, что компания во всех смыслах стала «ближе к Кремлю». Однако дальнейшая стремительная экспансия предполагаемого мегахолдинга происходила в основном благодаря связанному с войной уходу российских (Аркадий Волож) и иностранных акционеров интернет-компаний.

В результате мегахолдинг станет по меньшей мере блокирующим акционером самых дорогих компаний рунета по версии Forbes. Первые четыре места в его списке занимают «Яндекс» ($16,4 млрд), Ozon ($8 млрд), Wildberries ($6,6 млрд) и Avito ($4,6 млрд); «Леста Игры» ($1,5 млрд) — на 10-м месте. Примерно такая же, если даже не более впечатляющая картина — по охвату аудитории. В топ-10, по данным Mediascope, входят «ВКонтакте» (месячный охват в апреле — 93,8 млн пользователей), поиск «Яндекса» (85,1 млн), Wildberries (78,4 млн), Ozon (78,2 млн) и принадлежащий VK сервис «Дзен» (76,8 млн). За пределами охвата мегахолдинга остаются WhatsApp, Google, YouTube, Telegram и «Сбер». Мегамонстр, таким образом, представляет собой идеальную конструкцию абсолютного рыночного доминирования, выполняющего одновременно функции идеологического и информационного контроля.

Дело семейное: военный передел не снижает оборотов

Предполагаемый мегахолдинг и способы его формирования отражают важный тренд в эволюции политэкономического уклада путинской России в условиях войны, разрыва с западными рынками и ужесточения диктатуры. Как мы уже писали, кампания национализации и последующего перераспределения собственности, набравшая обороты в последние три года, имеет несколько мотивов и целей, в том числе — формирование отраслевых мегахолдингов, находящихся под контролем семей ближайших друзей и соратников Путина (→ Re: Russia: Военный передел).

Вполне ясно просматривается активность правоохранителей в пользу аграрного мегахолдинга семьи Патрушевых. Под контроль Россельхозбанка, который Патрушев сначала возглавлял, а теперь курирует в должности заместителя председателя правительства, перешли крупнейший производитель макаронных изделий, муки и круп «Макфа» и один из ведущих производителей вина — группа «Ариант». Помимо этого, при Патрушеве-министре национализации подверглись крупнейшие экспортеры зерна (→ Re: Russia: Новая нефть для нового Патрушева). Семья Патрушевых, по данным «Новой газеты Европа», может стоять и за последним громким делом — атакой на миллиардера Вадима Мошковича, в результате которой он, по всей видимости, расстанется как со свободой, так и с компанией «Русагро» — одним из крупнейших сельскохозяйственных холдингов России. Источники «Новой» утверждают, что реальной причиной проблем Мошковича стало его намерение создать собственного зернового трейдера (об этом писал «Коммерсант») — а этот рынок, по их информации, хотят подмять под себя Патрушевы.

В деле Мошковича отсутствуют обычные для нынешней кампании национализации мотивы «иностранного владения» и «незаконной приватизации» 1990-х. Когда такие обвинения предъявить невозможно или «клиент» выглядит слишком сильным и неуступчивым, прокуратура использует обвинения в мошенничестве и/или даче взятки, что лишь усугубляет положение собственника, поскольку в этом формате деприватизация грозит ему одновременно почти неминуемым тюремным сроком. Дело Мошковича также демонстрирует, что генпрокурор Краснов имеет карт-бланш очень высокого уровня, а вполне надежные до войны «крыши», обеспечивавшие бизнесу политическую защиту, оказались в новой реальности бессильны.

Еще один собираемый с помощью Генпрокуратуры семейно-отраслевой холдинг — компания «Росхим» (ранее — «Русский водород»), которую СМИ связывают с Аркадием Ротенбергом, еще одним другом Владимира Путина с питерских времен. По нашим подсчетам, на данный момент именно «Росхим» получил больше всего активов в рамках кампании национализации — пять предприятий (→ Re: Russia: Военный передел). «Башкирская содовая компания» и завод «Кучуксульфат», которые формально перешли под контроль «Росхима» в 2023 году, были национализированы еще в 2021-м. Пермский «Метафракс» (крупнейший российский производитель метанола), «Дальнегорский ГОК» (единственный производитель борной кислоты) и «Волжский оргсинтез» (один из ключевых производителей анилина, метионина, флотореагентов, сероуглерода) подверглись национализации в 2023 году, а «Росхиму» отошли в 2024-м. 

Как и в случае агрохолдинга Патрушевых, интенсивное накачивание «Росхима» активами в настоящий момент продолжается. В ближайшее время, судя по всему, по той же схеме он прирастет еще целой группой активов. В ряде башкирских предприятий, доли которых были взысканы с бывшего топ-менеджера энергетического блока группы «Газпром» Алексея Митюшова и переданы на баланс государства, сменилось руководство. А компанию «Нефтехимремстрой», которая ими управляет, возглавил глава «Росхима» Эдуард Давыдов, обратил внимание «Интерфакс».

Наконец, еще одним предприятием, которым может прирасти «Росхим», выглядит национализированный накануне «Саянскхимпласт» — один из крупнейших российских производителей ПВХ. Его активы оцениваются в 78,8 млрд рублей, ежегодная выручка — в 25 млрд, а валовая прибыль — в 7,2 млрд. Чтобы отобрать предприятие у бывшего главы Законодательного собрания Иркутской области Виктора Круглова, прокуратура использует двухступенчатую схему, которую мы уже описывали, — оспаривание законности приватизации в 1990-х плюс обвинение в наличии иностранного гражданства или вида на жительство. Первое обвинение играет скорее политико-пропагандистскую роль — оно призвано лишить жертву образа законного собственника; второе будет использовано в суде для получения решения о безусловной и безвозмездной национализации. 

Чеболи или дзайбацу? Три модели частно-государственной олигархии

Новую форму финансово-промышленной олигархии, на которую опирается режим Путина, часто сравнивают с корейскими чеболями — многоотраслевыми южнокорейскими холдингами, имевшими особые отношения с государством и пользовавшимися его поддержкой на ранних и средних этапах истории корейского экономического чуда (см., например → Николай Петров: Дети, чеболи и адъютанты).

В последнее время российские власти и близкие к ним экономисты отчасти пытаются подвести определенный идейный фундамент под стратегию «чеболизации», представив ее как элемент новой экономической политики в условиях санкционных ограничений. «Когда рынок был глобальным, а кредиты — относительно доступными, промышленность работала как бы сама по себе, но как только возникли по-настоящему серьезные санкционные ограничения, появилась необходимость в финансовом партнере и сбыте продукции через торговые компании, — рассуждал в интервью РИА «Новости» заместитель министра промышленности и торговли Василий Осьмаков. — То есть сейчас требуется синергия финансового, торгового и промышленного капитала — “чеболизация” по форме, не по генезису. И этот тренд будет продолжаться». Российскими аналогами чеболей Осьмаков предлагает считать госбанки с «большими промышленными юбками»: «Сбер», ВТБ и Газпромбанк. Позитивным примером такой промышленно-финансовой синергии Осмаков считает передачу в управление банка 100% акций «Объединенной судостроительной корпорации». Предполагается, что при отсутствии возможностей рыночного финансирования прямое финансирование корпорации банком будет более эффективным, чем бюджетное.

С оговорками поддерживает эту идеологию и руководитель Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП), брат министра обороны Дмитрий Белоусов. Суть «чеболизации», которую он считает «вполне оправданной в сложившихся конкретных исторических условиях», состоит в «формировании «институционального каркаса» российской экономики за счет крупнейших компаний «при государственном обеспечении спроса на часть их продукции». Такая модель действительно просматривается в секторе деятельности госкорпораций — ВТБ, «Ростеха», «Росатома», «Сбера». Впрочем, как отмечает сам Белоусов, дважды в экономической истории России — в 1920-х и 1980-х годах — такой симбиоз приводил к «паразитированию» бизнеса на ресурсах государства. В конце 1980-х такая модель позволяла бизнесу зарабатывать на арбитраже — получать ресурсы по плановым ценам и продавать товары по рыночным.

Впрочем, сравнение этих форм государственно-частной кооперации с чеболями выглядит, безусловно, некорректным. Основой стратегии южнокорейских чеболей являлась экспансия на внешних рынках, а помощь государства состояла в обеспечении их финансовыми ресурсами на льготных условиях, чтобы восполнить их слабости в конкуренции на международных рынках. В российском варианте экспорт — зарабатывание валюты для экономики — остается за сырьевыми компаниями. А частно-государственный гибрид возникает на стыке внутреннего рынка и государственного заказа в разных формах.

Семейные отраслевые холдинги, становление которых мы наблюдаем в новом «военном» политико-экономическом цикле, ничуть не похожи ни на корейские чеболи, ни на частно-государственное промышленное партнерство, описанное Осьмаковым и Белоусовым. Скорее, мы наблюдаем частичную монополизацию сложившихся секторов рыночного спроса, вполне успешно функционировавших до этого, в интересах конкретных приближенных к Путину лиц. По всей видимости, такие мегахолдинги будут занимать доминирующее, хотя вряд ли монопольное, положение на соответствующем рынке, оставляя за собой наиболее маржинальные его сегменты и, в частности, монополию в экспорте, а также будут определять основные правила регулирования своих секторов. То есть они должны стать своего рода отраслевыми, но частными «Газпромами».

В политическом смысле речь идет о формировании семейно-олигархической опоры режима, интересы и права собственности которой непосредственно завязаны на вопрос преемственности политической власти и переплетены с ее политическими интересами. Права семейного наследования здесь обеспечены только договором с политической властью и ее преемственностью. Если искать аналоги такой семейно-рыночной олигархии, то скорее ее можно сравнить с моделью дзайбацу — семейных холдингов в Японии эпохи индустриализации (с конца XIX века до конца Второй мировой войны). В отличие от чеболей, взращенных глобализацией и идеологией экспортной экспансии, дзайбацу, напротив, ассоциируются скорее с идеологией опоры на собственные силы, милитаризацией экономики и империалистической, экспансионистской внешней политикой, призванной восполнить и расширить ее ресурсную базу. В значительной степени дзайбацу выступали гарантами преемственности этого политического курса и опорой курса военно-ориентированной индустриализации. Все это в гораздо большей степени соотносится с политическими и экономическими задачами «военного путинизма».