Первое пришествие Трампа в Белый дом в 2017 году мобилизовало истеблишмент США на защиту демократии и ценностей, лежащих в основе американской политики. Однако радикальный пересмотр многих ее принципов и яростная атака против государственной бюрократии с целью принудить ее к полной лояльности в начале второго срока встречены с удивительной пассивностью.
Трампу вряд ли удастся изменить американскую конституцию и установить классическую диктатуру. Но это ему и не понадобится. В подрыве демократических институтов он действует по отработанным лекалам конкурентного авторитаризма, или авторитарного популизма, наиболее яркими примерами которого в начале XXI века стали Владимир Путин, Виктор Орбан и Реджеп Эрдоган.
Эта стратегия предполагает экспансию президентской власти и постепенный захват государства за счет подчинения ей прочих институтов. Вознаграждение лояльности бюрократии и бизнеса и точечные преследования оппонентов и СМИ позволяют дезорганизовать и ослабить общественное сопротивление фактической автократизации, которая протекает (во всяком случае, на первых порах) без каких-то радикальных изменений политической системы.
Шансы на успех этой стратегии тем более высоки, что определенная эрозия американской демократии и доверия к ней в самой Америке — достаточно длительный процесс. Барьером на пути захвата государства могут стать не столько институты американской демократии, сколько относительно низкая популярность Трампа и поляризованность американского общества. В этой ситуации Трампу непросто будет создать иллюзию поддержки подавляющего большинства, на которую часто опираются подобные режимы.
Противники Дональда Трампа в ужасе утверждают, что Трамп угрожает американской демократии, которую вполне способен разрушить за отведенные ему четыре года. Их оппоненты — Трамп-ферштееры (толкователи Трампа) — возражают, что его приход к власти и есть проявление демократии, и, несмотря на хамскую манеру слов и действий, реальные цели этих действий, как правило, вполне рациональны. Это ограничение государственной бюрократии и тирании «вокизма», возвращение к принципам американской свободы, прагматичный, деидеологизированный подход в международных отношениях и поощрение бизнеса.
Согласно опросу YouGov, проведенному 20 февраля, 41% американцев считают, что Трампа можно назвать диктатором, 45% с этим не согласны, а 14% «не уверены», что его можно так характеризовать. Среди демократов нового президента считают диктатором 68%, среди республиканцев — 11%, среди независимых распределение 40% против 42%. В большей мере видят в Трампе диктатора афроамериканцы и выходцы из Латинской Америки (46 и 50% соответственно).
В споре о диктаторстве Трампа парадоксальным образом неправы обе стороны. Регресс демократии в современном мире характеризуется не тем, что на место демократий приходят жесткие диктатуры в духе XX века, а тем, что демократии деградируют до формы конкурентного авторитаризма. Именно этот трек эволюции политического режима выглядит сегодня наиболее вероятным будущим трампистской Америки. Тем более вероятным, что первый срок Трампа коварно успокоил многих американцев. Демократия находится в большей опасности, чем когда-либо в современной истории США, пишут в статье для Foreign Affairs политологи Стивен Левицки и Лукан Уэй, которым принадлежит авторство термина и описание феномена «конкурентный авторитаризм» (→ Levitsky, Way: Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War).
Трампу вряд ли удастся провести конституционные реформы, которые узаконят в США диктаторские институты, но для деградации демократии это и не нужно. Конкурентные авторитаризмы ограничивают фактическую свободу в условиях сохраняющихся выборных процедур, формальной свободы слова и очень ограниченных, точечных репрессий. При этом злоупотребление исполнительной властью, которая используется в политических целях, постепенно меняет баланс сил и само устройство общества. Современные автократы не отменяют и не изменяют существующие институты, но захватывают их.
К конкурентным авторитаризмам относится большинство автократий, возникших после окончания холодной войны, включая Перу Альберто Фухимори, Венесуэлу Уго Чавеса и современные режимы в Сальвадоре, Венгрии, Индии, Тунисе и Турции. Их число постоянно растет (из недавних примеров такой эволюции можно упомянуть Грузию при теневом правлении Иванишвили), причем от такого трека эволюции не застрахованы даже демократии с солидной историей.
Картина экспансии исполнительной власти и захвата институтов, которую рисуют Левицкий и Уэй, хорошо знакома жителям современной России, Венгрии или Турции. Основным ее инструментом становится на первом этапе политизированная и вепонизированная бюрократия. Именно правительственные чиновники, которых в США более 2 млн, определяют, чьи налоги подвергать дополнительным проверкам, какие организации освобождать от их уплаты, каким университетам давать аккредитацию, а каким компаниям — лицензии, контракты, субсидии и финансовую помощь. Пришедшие к власти посредством выборов новые автократы начинают правление с перетряски государственных учреждений, которая проводится под лозунгами борьбы с коррупцией и неэффективностью прежнего режима. Это делали Найиб Букеле в Сальвадоре, Чавес в Венесуэле, Виктор Орбан в Венгрии, Нарендра Моди в Индии и Реджеп Эрдоган в Турции. Гневные обличения в адрес прежней элиты, которые находят отклик среди менее образованной и менее благополучной части общества, — важнейшая часть подобной стратегии. По этой причине некоторые исследователи характеризуют эти новые формы авторитаризма как авторитарный популизм. Однако результатом такой зачистки становится не повышение эффективности, а приучение бюрократии к политической лояльности.
Это не будущее Америки — это уже ее настоящее. Понятие глубинного государства, которым активно оперирует Трамп, позволяет ему создать образ могущественного врага общего блага («американского величия») и обосновать замену демонизированных профессиональных бюрократов на лично и идейно преданных некомпетентных комиссаров. Как только ключевые институты, такие как Министерство юстиции, ФБР и Налоговое управление, будут заполнены лоялистами, Трамп сможет использовать их для преследования политических оппонентов, кооптации гражданского общества и прессы и защиты своих соратников.
В традиционных диктатурах критиков режима обычно обвиняют в политических преступлениях (измена, подстрекательство к мятежу, подрыв государственной безопасности), но современные автократы чаще преследуют оппонентов за более обыденные правонарушения, вроде коррупции, уклонения от уплаты налогов, клеветы и проч.
Трамп неоднократно заявлял о намерении преследовать своих соперников по выборам (в частности, пытавшуюся стать кандидатом в президенты от республиканцев Лиз Чейни) и законодателей, которые работали в комитете палаты представителей над расследованием нападения на Капитолий 6 января 2021 года. Новый глава ФБР Кэш Патель не только призывал к преследованию «врагов» Трампа, но даже опубликовал книгу со списком таких врагов. За первый месяц правления нового президента как минимум 75 профессиональных юристов Минюста и высокопоставленных сотрудников ФБР, которые обычно сохраняют свои должности от администрации к администрации, либо ушли в отставку, либо тем или иным образом лишились своих постов, отмечает Reuters.
Цена общественного сопротивления для американцев значительно возрастет в этой ситуации, предупреждают Левицки и Уэй. Трамп вполне может натравить Налоговое управление на доноров Демократической партии и компании, которые финансируют организации, занимающиеся защитой гражданских прав. Критически настроенные СМИ, скорее всего, столкнутся с огромными исками о клевете и давлением на своих владельцев. Несколько громких атак на противников Трампа заставят осторожничать многих. Обычно выборочных репрессий и давления по корпоративной линии оказывается вполне достаточно, чтобы заставить несогласных замолчать или по крайней мере приглушить их голоса. Этот туман молчания — характерная черта обществ в эпоху укрепления конкурентного авторитаризма.
Одновременно исполнительная власть широко использует свои рычаги для вознаграждения политически дружественных лиц и компаний, предоставляя им доступ к госконтрактам и прочим привилегиям. Именно так авторитарные лидеры в Венгрии, Турции и России покупали лояльность бизнеса. И если бизнесмены убедятся, что для их компаний выгоднее избегать финансирования оппозиционных кандидатов или инвестиций в независимые СМИ, они изменят свое поведение, а те, кто будет упорствовать, потеряют свою долю рынка.
По сути, это уже происходит в сегодняшней Америке. Те, кто раньше критиковал Трампа, теперь спешат продемонстрировать свою лояльность новым политическим веяниям и лично новому президенту. Amazon, Google, Meta, Microsoft и Toyota пожертвовали по $1 млн на его инаугурацию — это в два раза превышает их предыдущие инаугурационные пожертвования. Почти все основные американские СМИ — ABC, CBS, CNN, NBC, The Washington Post — управляются крупными материнскими корпорациями. Например, The Washington Post контролируется Джеффом Безосом, чья крупнейшая компания Amazon конкурирует за крупные федеральные контракты. А владелец The Los Angeles Times Патрик Сун-Шионг продает медицинские товары, подлежащие проверке Управления по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств (FDA). В преддверии президентских выборов 2024 года оба решили отказаться от поддержки Камалы Харрис в своих газетах и оказывали на них давление.
Наметившийся трек имеет столько сходства с тем, как действовал в начале 2000-х Владимир Путин, что некоторые обвиняют Трампа в намерении «русифицировать» американскую политику. Об этом, в частности, пишет профессор публичного права Уильям Партлетт в статье, опубликованной в The Conversation: подобно Путину, Трамп стремится усилить президентскую власть до уровня королевской, нейтрализовав все сдержки и противовесы. Некоторые исследователи, в том числе сам Партлетт, называют такую модель автократии «суперпрезидентализмом».
Впрочем, эрозия американской демократии — это процесс, который начался не в день инаугурации Трампа. За десять лет США потеряли в Индексе свободы Freedom House девять пунктов: если в 2014 году США с оценкой в 92 баллов из 100 возможных находились в рейтинге рядом с ведущими европейскими демократиями, то в 2024-м они расположились ниже Аргентины и рядом с Румынией и Панамой, набрав 83 балла. Примерно такое же снижение фиксирует и Индекс либеральной демократии проекта V-Dem: в 2014 году для США индекс составлял 0,85 пунктов (так же, как, например, для Финляндии), к 2020-му он снизился до 0,73 (и отставал от Финляндии уже на 11 пунктов).
Сторонники Трампа считают, что сам он являлся объектом политически мотивированного преследования со стороны прежней администрации, манипулировавшей прессой и государственными институтами, а президент Байден помиловал собственного сына перед уходом с поста. Уровень удовлетворенности американской демократии в последние годы находится в диапазоне 28–35%, показывают опросы Gallup, в 1980-е годы он составлял около 60%, а в 1990-е — около 50%. Доверие к американским институтам, таким образом, уже подорвано в значительной мере. И это облегчит Трампу задачу по их захвату и подчинению.
Первый трамповский срок американская демократия смогла пережить потому, что у Трампа на тот момент не было достаточного опыта, команды и стратегии, а его амбиции сдерживались другими республиканцами, отмечают Левицки и Уэй. Сегодня Трамп полностью контролирует Республиканскую партию. Несмотря на недовольство, его оппоненты помалкивают, опасаясь, что проиграют выборы, если подвергнутся его нападкам. Американская демократия, скорее всего, не выдержит второй срок Трампа — в том смысле, что она перестанет соответствовать стандартным критериям либеральной демократии, полагают Левицки и Уэй.
У Соединенных Штатов, впрочем, остается несколько факторов устойчивости. Американские институты сильнее, чем в Венгрии, Турции и других странах с конкурентными авторитарными режимами. Об этом, в частности, пишут в статье для Foreign Affairs венгерские политологи Балинт Мадлович и Балинт Мадьяр (последний является автором концепции «мафиозного» государства в применении к правлению Орбана). Указывая на поразительное сходство стратегий Орбана и Трампа, они выражают надежду, что последнему не удастся подчинить себе всю государственную машину. Независимая судебная система, федерализм, двухпалатность, промежуточные выборы и сильная двухпартийная система могут ограничить масштабы автократизации.
Особенно важным фактором выглядит в этом контексте двухпартийность. Лидеры конкурентных автократий обычно создают впечатление, что их поддерживает подавляющее большинство. В ситуации устойчивой двухпартийности этого добиться будет сложно. В свой первый срок Трамп имел один из самых низких рейтингов одобрения в истории. Начало нынешнего срока пока находится в том же тренде: уровень одобрения Трампа через месяц после инаугурации на пять пунктов выше его рейтинга в феврале 2017 года, но ниже, чем у всех только что вступивших в должность американских президентов начиная с 1953 года, отмечает Gallup. У Трампа наблюдается не только наибольший разрыв между его оценкой республиканцами и демократами, но и один из самых низких уровней одобрения непартийными респондентами (37%, абсолютный антирекорд был у того же Трампа в 2017 году — 35%). У всех прочих президентов в этот момент он составлял от 49 до 69%.
Однако конкурентный авторитаризм — коварное явление, его становление, особенно на первых порах, происходит не слишком заметно для большинства обычных людей и пропитано популизмом. При этом он пускает глубокие корни, усиливая антидемократический потенциал олигархии и бюрократии и формируя влиятельный круг бенефициаров. Процесс эрозии американских институтов — это не перспектива, а уже происходящий процесс, и вопрос лишь в том, каких масштабов он достигнет в ближайшие годы.