Внутри комплекса неполноценности

Очередное обращение Путина к россиянам, в котором он объявил о частичной мобилизации в России, вызвало волну тревог двух уровней: первого — относительно самой мобилизации, параметры и механизмы которой остались совершенно неясными, второго — относительно перспективы применения Россией ядерного оружия и последующей «неуправляемой эскалации», как это называют специалисты, то есть ядерной войны. Намеками на такую возможность Путин завершил свою речь: «И при угрозе территориальной целостности нашей страны для защиты России и нашего народа мы, безусловно, используем все имеющиеся в нашем распоряжении средства. Это не блеф».

Активное обсуждение этой проблемы в западной прессе и экспертных кругах продолжается с первых недель войны, когда Россия потерпела первое чувствительное поражение — неудачу блицкрига, целью которого было взятие Киева. В России же рамки и суть этой дискуссии малоизвестны.

В центре дискуссии находится понятие «эскалации для деэскалации». Эта концепция подразумевает упреждающее использование тактического ядерного оружия в качестве меры предупреждения и устрашения, необходимой для того, чтобы принудить противника к заключению мира на приемлемых для России условиях. Такая концепция, как ее часто понимают, подразумевает существенное «снижение ядерного порога», так как в классической оборонительной доктрине ядерное оружие применяется лишь в ответ на применение ядерного оружия или удар по инфраструктуре, способной лишить страну возможности ответного ядерного удара.

Однако, как отмечают эксперты, доктрина «эскалации для деэскалации» не является изначально «наступательной», она родилась в ответ на «сознание неполноценности», характерное для российской военной машины начала 2000-х годов. После бомбардировок Югославии в 1999 году российские военные осознали свое потенциальное бессилие перед удаленными высокоточными ударами со стороны НАТО или США, способными, в частности, парализовать российскую инфраструктуру, равно как и неспособность российских вооруженных сил вести конвенциональную войну на должном уровне.

В ответ на это и родилась доктрина «эскалации для деэскалации» — как временная мера, предполагающая, что, если «обычная», конвенциональная война против России ведет к экзистенциальной угрозе (то есть угрожает ее существованию), в целях устрашения и предупреждения противника и принуждения его к заключению мира на приемлемых условиях может быть ограниченно применено ядерное оружие. К таким выводам относительно российской доктрины приходят авторы масштабного исследования Центра военно-морских исследований США (CNA). Проанализировав репрезентативный корпус из более чем 700 русскоязычных статей из авторитетных военных изданий за последние три десятилетия, они реконструировали основы и логику российской военной доктрины (основные выводы исследования опубликованы на днях на платформе War on the Rocks).

«У России действительно есть стратегия управления эскалацией, стремящаяся разубедить, запугать или добиться деэскалации в ключевых точках перехода и на ранних этапах конфликта, от мирного времени до крупномасштабной и ядерной войны», — пишут авторы. Ключевое отличие этой стратегии от доктрин советского времени состоит в том, что российские военные не считают, что ограниченное использование ядерного оружия обязательно ведет к неконтролируемой эскалации. Они полагают, что взвешенное применение обычных и ядерных средств не только возможно, но и может иметь решающее значение в стратегическом сдерживании.

Таким образом, подчеркивают авторы доклада, концепция стратегического сдерживания является защитной, а не наступательной. Ядерное оружие остается важным инструментом сдерживания во время войны, позволяющим компенсировать недостатки в конфликте, где аэрокосмическая мощь и возможности высокоточного удара могут оказаться решающими преимуществами США и НАТО. Это не стратегия военного энтузиазма, а попытка военного истеблишмента найти ответ на собственную уязвимость, резюмируют они.

Выводы исследования в результате звучат обнадеживающе. «В российских военных кругах сильно сомневаются, что политическое руководство санкционирует раннее упреждающее применение ядерного оружия. В целом, несмотря на некоторые маргинальные голоса, которые последовательно призывают к скорейшему его применению, все согласны с тем, что попытки принуждения с помощью ядерного оружия на раннем этапе не заслуживают доверия. Именно поэтому российские военные инвестировали в дополнительные средства неядерного сдерживания. Однако российская стратегия сдерживания путем внушения страха в условиях военной угрозы широко использует сигналы ядерной угрозы, что создает впечатление, что страна гораздо свободнее относится к использованию ядерного оружия, чем это есть на самом деле».

Впрочем, основное исследование Центра было закончено не только до начала войны, но даже до начала последнего цикла кремлевского обострения и угроз в адрес Украины и НАТО — сосредоточения российских войск на границах с Украиной в 2021 году. 

Однако зимой этого года ситуация радикально изменилась: в речах Владимира Путина появилась новая интерпретация понятия «экзистенциальной угрозы», отмечает в другом обзоре директор Одесского центра нераспространения ядерного оружия Полина Синовец. В  предыдущем обращении, обосновывая свое решение о вторжении в Украину, Путин говорил: «Дальнейшее расширение инфраструктуры Североатлантического альянса, начавшееся военное освоение территорий Украины для нас неприемлемы… А  для нашей страны — это в  итоге вопрос жизни и  смерти, вопрос нашего исторического будущего как народа… Это реальная угроза не  просто нашим интересам, а  самому существованию нашего государства, его суверенитету». Фактически экзистенциальной угрозой, угрозой существованию государства здесь было объявлено взаимодействие Украины и НАТО в военной сфере, которое и было заявлено Путиным в качестве легитимного повода для вторжения. Однако такая трактовка ключевых понятий полностью извращает доктрину стратегического сдерживания. Имеет ли здесь место фактическое превращение российской ядерной доктрины в доктрину «наступательного сдерживания» как принципа государственной политики, риторически вопрошает эксперт.

Более того, на последнем витке эскалации, в эти дни Кремль пытается продвинуться еще дальше. Заявив о проведении фиктивных референдумов на оккупированных ранее украинских территориях, Путин демонстрирует намерение объявить их неотъемлемой частью России, что даст возможность применить к ним концепцию «защиты территориальной целостности». Однако такая риторика является полной фальсификацией доктрины стратегического сдерживания, дезавуирует ее основания, превращает ее в свою противоположность — доктрину экспансионистской агрессии, совершаемой под зонтиком ядерного шантажа. Даже если слова Путина являются риторической атакой, то есть «блефом», они подрывают доктрину «стратегического сдерживания», ее балансирующий потенциал, принуждая США и НАТО искать ответ на ее возможный пересмотр с российской стороны.

Впрочем, некоторые эксперты и военные и вовсе ставят под сомнение доктрину «управления эскалацией», то есть представление, что после применения ядерного оружия развитие конфликта может быть остановлено, называя это опасной иллюзией. В отличие от марта этого года в реакции западной прессы и экспертов на очередные ядерные угрозы Путина гораздо слышнее звучит раздражение, нежели опасения. Эксперты, в том числе бывший посол США в России Александр Вершбоу, все яснее выражают публичную уверенность, что использование Москвой ядерного оружия вызовет военный ответ США в той или иной форме, в зависимости от того, как будет выглядеть российская ядерная провокация. Эта радикализация вполне согласуется с тенденциями в общественном мнении — подавляющее большинство американцев поддерживают Украину в стремлении вернуть оккупированные территории и не поддерживают идею сделки с Путиным ради заключения мира. В то же время повторяющиеся военные неудачи Кремля лишают периодические угрозы Путина в глазах экспертов достоверности.