Власти с маниакальным упорством развивают антимигрантскую кампанию, которая стала в результате одним из знаковых трендов российской внутриполитической жизни в 2024 году. Дума принимает законы, ухудшающие положение трудовых мигрантов и расширяющие возможности правоохранительного произвола, МВД наращивает вал административных преследований и проверок, пограничники ограничивают мигрантам въезд в Россию, а региональные власти — доступ к рынку труда.
Антимигрантский ажиотаж выглядит совершенно иррациональным на фоне острейшей напряженности на российском рынке трудовых ресурсов, где структурный дефицит рабочей силы усугубляется оттоком не менее 2% работников на фронт и в эмиграцию.
Изначально кампания стала реакцией властей на теракт в «Крокус Сити Холле» и была призвана закамуфлировать провал в предупреждении террористической угрозы. При этом ксенофобские лозунги и инициативы органично вписались в рамку националистического милитаризма, ставшего практически официальной российской идеологией с началом войны против Украины. Местные власти активно привлекают к антимигрантской кампании националистические группировки. А всплеск обеспокоенности россиян проблемой мигрантов в опросах общественного мнения выглядит скорее результатом государственной кампании, чем ее причиной.
Иррациональная на фоне острой нехватки рабочей силы, но логичная в контексте националистическо-милитаристской мобилизации антимигрантская кампания наглядно демонстрирует увеличивающийся разрыв между идейно-пропагандистским и прагматическим векторами российской внутренней политики.
10 сентября посольство Таджикистана в Москве рекомендовало гражданам страны «временно воздержаться» от поездок в Россию ввиду продолжающегося «режима усиленного контроля въезда иностранных граждан» на российской границе (на это обратило внимание издание The Moscow Times). Предыдущее подобное предостережение посольство выпускало 27 апреля, когда в ответ на теракт в «Крокус Сити Холле», в котором российские власти обвинили граждан Таджикистана, в России была развернута кампания давления на трудовых мигрантов.
В выпуске Re: Russia Papers, посвященном последствиям событий в «Крокус Сити Холле» (→ Re: Russia: Эхо теракта в «Крокус Сити Холле»), мы писали о парадоксальном ответе российских правоохранителей на провал властей, проигнорировавших прямые предупреждения о теракте (с указанием вероятного места его совершения) по каналам спецслужб. Облавы и давление на мигрантскую среду постфактум имеют мало смысла для предотвращения террористических атак, но при этом ведут к сокращению потока трудовых мигрантов — в ситуации, когда нехватка рабочей силы превратилась для России в макроэкономическую проблему.
Тем не менее власти с маниакальным упорством продолжают антимигрантскую кампанию, которая в 2024 году стала одним из знаковых проектов российской внутриполитической жизни. В июле МВД отчиталось, что за прошедшие шесть месяцев было составлено 1,7 млн протоколов в отношении иностранных граждан (за весь 2023 год — только 2 млн), выслано 65 тыс. человек (за весь 2023 год — 110 тыс.) и закрыт въезд в страну для 120 тыс. человек (за весь 2023 год — для 170 тыс.).
Российские регионы наперегонки вводят ограничения на работу для мигрантов в определенных сферах. В августе таких регионов насчитывалось уже 30. В Красноярском крае под запретом оказались 85 видов деятельности, в Новосибирской — 35. Наиболее парадоксальным выглядит запрет на работу в качестве водителя такси — на фоне их повсеместной нехватки и стремительного роста цен на услугу. В Думе хвалятся тем, что в настоящий момент рассматривают 25 законопроектов, регулирующих положение мигрантов, в том числе запрет на въезд в Россию с семьями.
Две новые нормы, существенно ухудшающие их положение, уже приняты: срок безвизового пребывания сокращен со 180 дней до 90, а новый порядок «режима высылки», в отличие от «выдворения», позволяет депортировать мигрантов не на основе судебного решения, а по усмотрению органов МВД. Такой «режим» также предполагает создание специального реестра нарушителей требований к иностранным гражданам, перечень которых выходит далеко за пределы формальных оснований (вроде «просроченного разрешения на пребывание»). Так, например, перечень предписывает воздерживаться от «действий, направленных на побуждение к принятию, изменению, отмене законов или иных нормативных правовых актов России», а также уважать «традиционные российские духовно-нравственные ценности» и «соблюдать требования о недопустимости… искажения исторической правды о подвиге советского народа при защите Отечества и его вкладе в победу над фашизмом». Включение в реестр влечет значительное ограничение прав (нельзя менять место жительства, выезжать за пределы региона пребывания, приобретать имущество, вступать в брак и пр.). За лицом, находящимся в «режиме высылки», может быть установлено наблюдение с помощью технических средств. Иными словами, полицейские получили мощный инструмент для формального и неформального давления на мигрантов.
Антимигрантский ажиотаж выглядит совершенно парадоксально на фоне острейшей напряженности на российском рынке труда. Релокация, мобилизация и военный рекрутинг оттянули с этого рынка, испытывающего структурный дефицит рабочей силы, по всей видимости, более полутора миллионов работников (релоцировавшиеся — около 500 тыс., действующая военная группировка — около 700 тыс., плюс убитые и тяжелораненые), то есть не менее 2% занятых в экономике. На недостаток рабочей силы, по словам главы Центробанка Эльвиры Набиуллиной, жалуются 75% предприятий. А к концу 2020-х дефицит на рынке труда может составить от 2 до 4 млн человек, причем нижняя граница диапазона явно не учитывает «эффекта войны» — в качестве базового прогноза следует рассматривать верхнюю часть диапазона. При этом миграция из стран СНГ является единственным значимым источником компенсации упадка на рынке труда.
Кампания против мигрантов стала, с одной стороны, как мы писали, проявлением «авторитарной дисфункции» — попыткой продемонстрировать населению эффективный контроль над проблемой (трудовых мигрантов) в ситуации, когда громкие факты (теракт в «Крокус Сити Холле») указывают на то, что этот контроль отсутствует или неэффективен. С другой стороны, она обретает собственную инерцию разгоняемой ксенофобии. Так, неназванный подполковник МВД на ведомственной коллегии в г. Долгопрудный сообщил, что руководство ведомства поставило задачу «осветлить» Московскую область, чтобы она не «зачернялась» мигрантами.
Антимигрантская кампания выглядит естественным продолжением милитаристско-националистической идеологии войны в Украине. Центр «Сова» отмечает в своем обзоре, что власти начали привлекать к кампании вернувшихся из зоны боевых действий. Например, губернатор Приморского края Олег Кожемяко анонсировал создание отряда ветеранов СВО для «обеспечения безопасности и порядка», в том числе чтобы «немножко поставить на место приезжих». Теперь националисты не только помогают в поиске нелегальных мигрантов и тех, кто получил российское гражданство, но не встал на воинский учет, но и проверяют легальность работы торговых точек и такси, принадлежащих приезжим, отмечается в другом обзоре центра. Весной были даже анонсированы планы подготовки «мобильных групп» ультраправых, которых на тренировочной базе для бойцов СВО будут обучать владению огнестрельным оружием, базовым навыкам ведения боя, тактической работе с БПЛА и пр. Заявленная цель этой подготовки — помощь полиции в борьбе с преступлениями мигрантов и теми, кто «раскачивает лодку». В августе рейды по местам работы и проживания мигрантов, по данным «Совы», проходили в Москве, нескольких городах Московской области, Санкт-Петербурге и Колпине Ленинградской области, а также в Екатеринбурге, Малоярославце, Новосибирске, Первоуральске, Самаре, Саратове, Сургуте, Невинномысске, Челябинске и Копейске Челябинской области.
На фоне государственной ксенофобии активизируется радикальная часть националистического спектра — автономные ячейки, ориентированные на уличное насилие. За первые пять месяцев 2024 года эти группы, по подсчетам «Совы», совершили 133 нападения — на десять больше, чем за весь 2023 год. Помимо рейдов и нападений, националисты активно занимаются распространением ксенофобского контента в социальных сетях — стремятся вызвать недовольство мигрантами среди умеренно настроенного населения. В результате масштабы ксенофобской hate speech в соцсетях резко выросли и дополняют «причесанную» ксенофобию официальных СМИ, отмечается в обзоре Riddle.
При этом определенных свидетельств того, что развернутая на государственном уровне кампания является ответом на рост ксенофобии снизу, не просматривается. Социологи Владимир Звоновский и Александр Ходыкин отмечали в статье для Re: Russia, что градус ксенофобии в России, судя по массовым опросам, даже непосредственно после теракта находился на многолетнем стандартном и достаточно умеренном уровне.
В списке тревожащих россиян проблем тема «мигрантов» в начале 2024 года была упомянута 24% респондентов (примерно такой же уровень наблюдался в начале 2022-го и в 2014-м), а в августовском замере взлетела до абсолютного максимума — ее упомянул каждый третий опрошенный. Однако этот взлет, скорее всего, обусловлен обратной рефлексией медийной антимигрантской кампании властей (так не раз бывало и в предыдущих эпизодах: тема мигрантов попадает в створ внимания телевизора и вызывает всплеск антимигрантских настроений). Это мнение отчасти разделяет глава «Совы» Александр Верховский, который перечисляет четыре причины развернувшейся кампании: 1) популистское потворство антимигрантским настроениям населения, 2) вовлечение лояльных националистов в сотрудничество с властями, 3) усиление официального национализма, представляющего Россию «осажденной крепостью» не только со стороны Запада, но и со стороны Юга, 4) реальное стремление повысить эффективность контроля над миграцией после теракта.
Давление на мигрантов и систематическое нарушение их прав, подчеркнутое отношение к ним как к людям второго или третьего сорта и поддержание высокого уровня ксенофобии в обществе — часть «порочного круга» социальности для многих таджикских граждан, пишут Стивен Вейн и Ной Такер в обзоре, опубликованном на платформе Ponars Eurasia. Граждане Центральной Азии в России являются частью второго по величине миграционного потока в мире (первый — из Латинской Америки в США). В Таджикистане большинство семей отправляют по крайней мере одного мужчину на заработки в Россию и зависят от его дохода. При этом они сталкиваются с тремя угрозами: исламисты стремятся использовать их в качестве террористов-смертников, Россия — в качестве рабочих рук второго сорта и пушечного мяса, а торговцы людьми — как товар для своего «бизнеса». Все это вместе оказывается благоприятной средой для радикализации части мигрантов, попадающих под влияние террористических сетей. Таким образом, давление на мигрантов может в неменьшей мере оказаться протеррористической, чем антитеррористической мерой.
Так или иначе, антимигрантская кампания находится в очевидном противоречии с прагматическими целями экономической политики. При том что динамику миграционных потоков отслеживать достаточно сложно, данные указывают, что в 2023 году наметилась тенденция сокращения потока трудовых мигрантов в Россию (→ Re: Russia: Рынок войны и труда). Проблема заключается еще и в том, что в условиях начавшейся диверсификации миграционных потоков и снижения привлекательности российского гражданства (с высокой вероятностью связанного с отправкой на фронт) наиболее качественная часть трудовых мигрантов будет выбирать для переезда альтернативные направления (→ Re: Russia: Авторитарная дисфункция).
Таким образом, иррациональная на фоне острой нехватки рабочей силы, но логичная в контексте националистическо-милитаристской мобилизации антимигрантская кампания наглядно демонстрирует увеличивающийся разрыв между идейно-пропагандистским и прагматическим векторами российской внутренней политики.