Мобилизация демобилизованных

От оппортунизма к индоктринации

У современного российского политического режима нет идеологии как цельного взгляда на историю, происходящие события и, самое главное, — на будущее развитие. Нет системы, которая производит и обуславливает его публичную риторику (то есть пропагандистские тезисы). Скорее, это происходит в обратном порядке: пропагандистские тезисы задним числом образуют или пытаются образовать некоторую идеологическую платформу, на которую они должны были бы опираться, но на самом деле возникают ситуативно и оппортунистически, ad hoc. 

Можно сказать, что эта предполагаемая идеология режима формируется или нащупывается. Я бы назвала два фактора, необходимых для того, чтобы эта, по моему мнению, не существующая сейчас идеология действительно сформировалась. Это, во-первых, информационная монополия, то есть достаточная закрытость информационного пространства страны для обеспечения почти полного контроля над ним. Второй фактор — это время. То есть существующий порядок вещей, обобщенно понимаемый «режим», должен прожить — причем прожить и выглядеть достаточно сильным и эффективным — достаточное время, чтобы практики превратились в обычаи, случай превратился в норму, а пропаганда проросла в идеологию или образовала ее.

Сколько для этого нужно времени? Можно оперировать термином «жизнь поколения», одного или двух; можно оперировать временными отрезками, покрывающими то, что называется «formative years» («формирующие годы») одного поколения. Можно предположить, что для того, чтобы «прокомпостировать мозги» одному поколению, необходим срок, сравнимый со сроком школьного обучения. Если у вас есть десять-пятнадцать лет, то это, в общем, период некой устойчивой идеологической индоктринации для одной-полутора демографических страт (людей, родившихся в период одной пятилетки).

Инстинктивно осознавая это, политическая система прямо сейчас пытается изменить свой подход к образованию — и к высшему, и, прежде всего, среднему школьному. Идеологическая индоктринация школьного образования — один из самых важных элементов возможной режимной трансформации из полуоткрытой информационной автократии в более тоталитарную политическую модель. 

Культ смерти против культа детей

Пока мы присутствуем при самом начале этого процесса, но уже видим, как в этом самом своем начале он наталкивается на трудности. Какого рода эти трудности? Это ни в коем случае не протест, но это отторжение и тихий саботаж со стороны двух категорий граждан, которые чрезвычайно важны режиму своей лояльностью. Это педагоги (учителя и школьные администраторы) и родители.

Родители детей школьного возраста были как раз воспитаны и сформировались как личности в течение последних пятнадцати-двадцати лет — в предыдущем периоде, то есть в периоде относительной информационной открытости, проникновения в российское культурное пространство, а затем — и в бытовые практики новых ценностей гуманизации и второго демографического перехода. То есть это преимущественно люди, у которых мало детей, для которых родительство является сознательным выбором и для которых дети являются ценностью. Таковы, естественно, не все родители этого возраста (не все родители, чьи дети ходят в школу), но такого рода отношение и соответствующее поведение стали за это время социальной нормой. Социальная норма — это не то, чему все полностью соответствуют, от нормы можно отклоняться (если бы от нее никто не отклонялся, не было бы смысла ее и формулировать), но это то, что все — гласно или негласно — признают правильным, признают за нечто обобщенно «хорошее». Вот так относиться к детям — правильно, если вы ведете себя иначе, вы это скрываете или специально объясняете/оправдываете.

Разумеется, дети бывают у людей разного возраста. Но в целом возраст родителей школьников в городской России — 30–50 лет. Мы видим, как в данных опросов общественного мнения напрямую коррелирует с возрастом поддержка войны и любого рода человеконенавистнических тезисов и политик. Поддержка войны наиболее высока в возрастной группе 55+. Плохое отношение к Украине и вообще к внешнему миру — это тоже возраст 55+. Поддержка президента — 55+. Смотрение телевизора — 55+. У людей этой возрастной группы тоже могут быть дети-школьники, но в норме дети-школьники скорее будут у людей моложе пятидесяти.

Именно эти люди были недовольны программой вводившихся в школах «разговоров о важном», насколько можно судить по рассеянному ропоту, который оказался достаточно эффективен для того, чтобы не отменить само решение (это в нашей политической системе почти невозможно), но изменить программу и содержание «разговоров». Давайте посмотрим внимательнее на то, чем они оказались недовольны. Они оказались недовольны той формой, в которой предлагалось говорить с детьми «о важном» в рамках новых понедельничных уроков. Очищая смысловое ядро этого недовольства от риторической шелухи, я бы описала его следующим образом: им не понравился культ смерти. Если совсем просто говорить: им не нравится, что детям проповедуют смерть, убийства и радости разного рода суицидальных практик. 

Мне это кажется важным, во-первых, потому что подтверждает тезис о гуманизации, и, во-вторых, это подводит нас к ответу на вопрос об идеологии. Как только начинаешь пытаться сформулировать некую идеологию, которая была бы соприродна российскому политическому режиму в его нынешней стадии, то все, что возникает, — это культ силы и культ победы, за которыми стоит культ смерти.

Культ потребления, приспособленчество и имитация против тоталитаризма

Это интересный момент. Да, многие религии проповедуют радости загробной жизни, многие диктатуры эксплуатируют патриотический подвиг в смысле жертвования индивидуальным ради коллективного, жизнью человека ради блага государства. Почти любому начальству выгодно проповедовать податному сословию разные формы самопожертвования, чаще всего ᠎— экономического, но и физического тоже. Это простой способ получить человеческий труд и ресурсы даром. Если отдавание чего бы то ни было даром проповедуется как достойный, добродетельный поступок. 

Но пропаганда всех этих форм самоповреждения не очень накладывается на ценности российского общества, она не очень пригодна для массового распространения в нем. Это может быть идеологией ордена ассасинов или тамплиеров, но для общества, структурной единицей которого является семья, а не отряд товарищей, это не очень годится. Даже самому начальству как социальной страте не очень соприроден идеал сладостной смерти с оружием в руках, странный извод идеологии викингов или разнообразные некрофилические культы возрождения через самосожжение. 

Особенно явно это противоречит устойчиво сложившимся ценностным ориентирам российского общества. Среди них на первом месте стоят благополучие собственное и благополучие своей семьи. Российское общество конформное, атомизированное, не способное (точнее, слабо способное) к солидарности, с низким уровнем институционального и межличностного доверия. Мы часто сокрушаемся по этому поводу, справедливо полагая такой набор ценностей препятствием развитию, но сейчас мы видим, что он также является препятствием для тоталитарной трансформации. На пути успешной фашизации социума стоят оппортунизм, приспособленчество, культ личного успеха и личного потребления, всякого рода «гедонизм бедных» (то, что эксплуатирующие классы называют обычно «ленью») и присущие этим ценностям поведенческие практики: уклонение, лицемерие, имитация и саботаж. 

Саботаж уроков «о важном» можно сравнить с другими случаями рассеянного сопротивления, например — с сопротивлением законодательному закреплению дистанционных образовательных практик, сложившихся в ковид. Мы помним, как это рассеянное родительское сопротивление остановило принятие законопроекта о дистанционном обучении, воспринятого гражданами как узаконение чрезвычайного и превращение его в постоянное. Законопроект не был принят, и президент публично высказывался на эту тему, говоря, что нет, ничего такого не будет, все ученики вернутся в школы. И действительно, это произошло.

Другой пример — протесты против введения QR-кодов. Это происходило в 2021 году и стало интересным примером протеста в условиях запрета на любые протесты. Эти практики сопротивления — коллективные обращения, приход граждан в региональные законодательные собрания, массовые комментарии в Telegram-канале спикера Госдумы — оказались успешными. Закон о QR-кодах был отложен и, судя по всему, в ближайшей перспективе рассмотрен не будет.

К той же категории можно отнести и сопротивление закону о домашнем насилии. Конечно, решающую роль в его непринятии сыграло руководство РПЦ и консервативные наклонности пожилого высшего чиновничества, но в этом случае РПЦ и радикально-консервативные (как ни парадоксально звучит эта формулировка) медиаресурсы оказались поддержаны достаточно широкими общественными кругами. Потому что закон о профилактике семейно-бытового насилия был воспринят как новый инструмент, при помощи которого государство будет лезть в семьи. 

Характерно, что один из Telegram-каналов, организовавший разного рода акции против этого закона, назывался «Оставьте нас в покое». Это поразительный лозунг, который, как мне кажется, просто должен быть написан на гербе Российской Федерации. Это то, чего хотят граждане. Этому противоречит, разумеется, любая агрессивная, империалистическая политика и в целом — любая проактивность. Может быть, именно поэтому всякого рода проактивные, экспансионистские, империалистические деяния, и внешне-, и внутриполитические, ожидаемого успеха не имеют. Это противно природе социума — такого, каковым он сложился к началу 2020-х годов.

Окопная неправда

Пожилому политическому режиму довольно затруднительно, не изменившись кадрово и не изменившись политически, выдумать или высидеть из яйца какую-то новую идеологию, кроме той идеологии деполитизации, социальной атомизации и демобилизации, на которой он стоял больше двадцати лет. В этом смысле политический режим уперся в пределы своих возможностей, когда, будучи основан на демобилизации, поставил перед собой задачу, решаемую средствами мобилизации. Оказалось, что нет этих средств и нет присущих им инструментов. Именно так можно сформулировать проблему несуществующей российской идеологии.

Что остается и на что, возможно, граждане согласны: на очень смутное и очень обобщенно формулируемое антизападничество или изоляционизм. Ощущение того, что мы не такие, как весь мир; мир к нам, в общем, враждебен; никому мы не нужны; никто нам добра не желает. Это соответствует мироощущению российского гражданина внутри России. Это соответствует низкому уровню межличностного доверия и рассеянному в воздухе постсоветскому цинизму, который считается у нас практической мудростью.

Такую картину мира можно описать как гоббсово естественное состояние человека — «войну всех против всех». Война эта столь же вечная, сколь и вялая, позиционно-оборонительная: никто никому добра не желает; никто никому особенно не помогает; любые транзакции — это скорее игра с нулевой суммой, чем win-win. Как считают постсоветские люди: «так мир устроен», — как на этаже межличностных отношений, так и на этаже отношений межгосударственных. Вот в этом, пожалуй, будут сходиться начальство и его подчиненные, или население, как они сами выражаются.

Пока мы имеем дело с процессом поиска идеологии на достаточно ранней стадии. Может быть, ситуация еще поменяется, и государство все же призовет к себе на службу какие-то, пока не видимые активные социальные слои. Мы не знаем, где они, мы не знаем, существуют ли они, и мне лично кажется, что их не существует. Но, может быть, откуда-то из-под земли они вырастут; может быть, они сметут нынешний порядок вещей. Может быть, они сформулируют нечто более похожее на идеологию, чем нынешние вялые попытки сделать это силами тех людей, которые пятнадцать, а то и двадцать лет публично навязывали обществу (в общем, не без его согласия) идею, что «правды не существует», «правду мы никогда не узнаем», «все врут», «да, и мы врем, но и другие не лучше», «и вообще, лучше не лезть в это мутное дело».

Тот же широкий медиаколлектив, проповедовавший то, что, по сути, является антиидеологией, пытается теперь (не особенно успешно) произвести однозначные идеологические постулаты, в которые надо верить и ради которых надо жертвовать собой. Пока совершенно не видно, каким образом на этом бензине можно куда-то поехать.

Если некая идеология все же сформируется и будет иметь успех, то ее будут рассказывать нынешним школьникам. Если это делать десять лет, имея достаточную силу, чтобы контролировать информационное пространство в большей степени, чем оно контролируется сейчас, то через десять лет нынешние семилетние-десятилетние могут выйти в гражданскую жизнь воспитанными именно таким образом. Неважно, насколько они будут в это верить, но они будут выращены в мире, где так нормально себя вести: сидеть на уроке, даже если ты видишь, что учителю это не нравится и никому их твоих сверстников это не нравится, но все равно надо сидеть, нельзя возражать, надо молчать, надо это терпеть. Вот урок, который на самом деле будет преподан.

Но это, надо сказать, почти то же самое отношение к идеологии, с которым развалившаяся советская власть выпустила в широкий мир своих учеников и воспитанников. И в поздних 1980-х — ранних 1990-х они проявили себя социально, исходя из того, чему их так долго учили.