Война как средство

Переворот доски

Ровно 50 лет назад, летом 1972 года, в Чехословакии достраивались последние участки газопровода СССР — Западная Европа, запуск которого открыл эпоху великого энергетического альянса Европы и СССР/России. Эта эпоха длилась пять десятилетий поверх всех разделительных линий, не прекращаясь даже в моменты решительных обострений холодной войны (1979–1983), и завершается теперь на наших глазах.

А еще за три года до открытия газопровода Политбюро ЦК КПСС на своем заседании в Кремле одобрило историческую сделку «газ в обмен на трубы», предполагавшую поставку Советскому Союзу из Западной Германии труб большого диаметра, из которых будет сделан газопровод. В основе этого действительно эпохального решения лежали два мотива советского руководства. Во-первых, оно чувствовало себя не очень уверенно, осознав, что не может обеспечить при социализме рост потребления, адекватный начавшемуся потребительскому буму на Западе, а потому нуждалось в валюте для наращивания импорта. С другой стороны, резкое обострение отношений с маоистским Китаем привело Политбюро к мысли о необходимости разрядки на западном направлении, чтобы избежать войны на два фронта. Китай ощущался в тот момент как более реальная и непосредственная угроза.

И соответственно тот факт, что сегодня Кремль решился на брутальный конфликт с Западом, поставив на карту перспективу энергетического альянса, продержавшегося полстолетия, является отражением царящего там обратного представления, что Запад сегодня является для него источником экзистенциальной угрозы, а Китай — относительно более надежным тылом. Доска перевернулась, и труба дружбы стала трубой войны.

Здесь можно увидеть определенный парадокс. Пятьдесят лет назад центральным сюжетом истории человечества было соперничество капитализма и социализма, полюсами которого являлись Запад и СССР. Сегодня это противостояние осталось в далеком прошлом, однако на авансцену истории выходит другое соперничество — либерального и антилиберального (illiberal) капитализмов. Причем полюсами его теперь являются все тот же Запад, с одной стороны, и Китай, с другой. Иллиберальный (или антилиберальный) капитализм достаточно многолик и вовсе не ограничивается границами Поднебесной, но именно Китай претендует на место флагманской сверхдержавы этого лагеря.

Сегодня почти не остается сомнений, что это противостояние будет центральным сюжетом истории человечества в следующие десятилетия, как соперничество капитализма и социализма было его центральным сюжетом в прошлом веке. И так же, как в прошлом веке, важной частью этого противостояния, очевидно, будет борьба за страны, находящиеся между его полюсами — Западом и Китаем. Наиболее важными среди которых, безусловно, являются самые крупные из них — такие, как Индия, Бразилия и, конечно, Россия.

Две перспективы

Если забыть на минуту про ужасную войну в Украине и ответную канонаду санкций, можно спросить себя: а где, в принципе, могла или должна была бы на поле этого противостояния находиться Россия?

Если смотреть на Россию из Лондона, Вены или Берлина, то она, безусловно, не является Европой. Различия слишком бросаются в глаза. Но если смотреть на нее с другой стороны, из Азии, то дело выглядит совсем иначе. Одна российская журналистка довольно давно пересказывала мне свой разговор с мэром Владивостока. На ее юмористическую реплику о расстоянии, отделяющем город от Европы (а это 5 тыс. км до Берлина, примерно 11 часов полета), он энергично ответил ей: «Вы ничего не понимаете, садитесь на самолет, летите в ближайший большой китайский город, это 700 км, как от Москвы до Минска, вы выйдете там и сразу поймете, где Европа, а где Азия. Корейцы, японцы, китайцы приезжают во Владивосток, чтобы посмотреть, как выглядит европейский город, если им дорого лететь до настоящей Европы».

Из Азии Россия выглядит в большей степени Европой, нежели чем бы то ни было еще.

Вот уже около трех столетий Россия является полу-Европой. Всегда полу-, но всегда больше Европой, чем чем-то другим. Коммунистический период был, пожалуй, самой радикальной попыткой сделать Россию не-Европой, сделать ее некоторой альтернативой Европе. Сегодня, по прошествии времени, это выглядит особенно очевидным: созданный преимущественно Сталиным «советский режим» был выстроен как некая альтернатива европейскому порядку, и именно идея противостояния Западу являлась его raison d’être (принципом существования) в большей даже степени, чем социалистический идеал всеобщего равенства. Отрицание рынка и частной собственности для него было не самоцелью, как долго считалось, а средством изъятия и концентрации ресурсов на цели противостояния Западу и противоборства с ним.

Но и этот режим, как только он начал ощущать свою несамодостаточность, обратился к Западу сначала в поисках образцов потребления, а затем и институциональных образцов. И с 1980-х годов Россия вернулась к своему проевропейскому и полуевропейскому треку развития, который выглядит недостаточно европейским из Европы и слишком европейским из Азии.

Война как средство

В этой перспективе затеянная Путиным и, на первый взгляд, совершенно иррациональная война, подрывающая экономический и политический потенциал России во имя совершенно невнятно сформулированной цели, может быть понята прежде всего как инструмент, обеспечивающий наиболее надежный, широкий и долгосрочный разрыв России с Западом. Сравнимый по своей глубине и масштабности с тем, которого добились большевики и Сталин 100 лет назад.

Эта война призвана переформатировать Россию и представить ее миру как безусловного и ключевого участника антилиберальной коалиции, как ее своего рода, «атакующую крепость». Но эти место и роль России вовсе не являются результатом долговременного трека ее развития или состоявшимся фактом.

Скорее мы имеем дело с радикальным усилием по отмене того опыта в целом прозападной эволюции России, каковым являлись несколько десятилетий ее истории с середины 1980-х годов. Война призвана окончательно и бесповоротно развернуть этот вектор, так же как Путин обещает развернуть газовые потоки с Запада на Восток. И вне зависимости от того, каких целей сумеет добиться Путин в Украине, свою главную войну он выигрывает именно здесь — на внутреннем фронте, превращая Россию в азиатскую деспотию, отделенную от Европы глубоким рвом.

В закручивании гаек, в отмене привычных для россиян элементов полуевропейского социального порядка (свободе выезжать за границу и возвращаться, например) Путин продвигается сегодня со скоростью, совершенно недоступной ему еще пару лет назад. Закрыты десятки изданий и интернет-редакций, разогнаны театры и учебные подразделения, выдавлены из страны под страхом репрессий тысячи оппозиционных журналистов, экспертов и гражданских активистов. Определенные мнения и слова стали законным поводом для уголовного преследования, чего не было еще год назад. И все это в совокупности с пресловутыми «традиционными ценностями» и некоторыми геополитическими и историческими мифами должно превратить Россию в своего рода «православный Иран» возле границ Европы.

Помощь вражды

Парадокс состоит в том, что столь мощный инструмент, как война, не только позволяет Путину одним ударом перерубить тысячи каналов и нитей, создававшихся десятилетиями и связывающих Россию с Западом на многих уровнях, но и превратить Запад в своего активного помощника в деле девестернизации России.

Согласно недавнему опросу Европейского совета по международным отношениям (ECFR), более 60% европейцев выступают за полный разрыв экономических связей с Россией, а более 50% — за полный разрыв культурных связей. И их можно понять: мародеры, каратели-убийцы в Буче, российские генералы и офицеры, планирующие и осуществляющие бомбардировки украинских городов, — все это не просто Путин, все это — часть России. Путинский же замысел украинской войны состоит в том, чтобы представить миру эту ее часть столь брутальным и наглядным образом, чтобы не возникало сомнений в том, что никакой другой России и вовсе нет, что она, эта другая Россия, несущественна, маргинальна и случайна.

И в моменте дело, пожалуй, выглядит именно так. Но не в исторической перспективе. Отступив в сторону на два шага, мы сразу видим, что и в прошлом, и в будущем вероятное и естественное место России находится в несколько иной локации, чем это хочет видеть и демонстрировать Путин. Оно не на Западе, пожалуй, но на полу-Западе.

Так или иначе, удерживая эту более широкую историческую перспективу и поминая сегодня пятидесятилетие окончания строительства европейского газопровода, уместно вспомнить, что острый конфликт коммунистического Китая с коммунистическим СССР, давший в том числе старт энергетическому партнерству Москвы и Европы, стал одним из важнейших геополитических выигрышей Запада в ходе прошлой холодной войны. И точно так же брутальный конфликт Путина с Западом является сегодня важнейшим стратегическим приобретением Китая в разворачивающемся новом противостоянии либерального и антилиберального капитализмов.