Духовные управления, или муфтияты, российских мусульман давно стали частью бюрократического аппарата путинского режима, а их функционеры по сути являются чиновниками, поддерживающими политическую линию Кремля. При этом муфтияты лояльны режиму не только потому, что получают от него официальное признание, отмечается в обзоре «Халяль или харам?» Центра анализа европейской политики (CEPA). В конце 1990-х — начале 2000-х официальный российский ислам начал терять поддержку молодежи, среди которой набирал популярность салафизм, ставший религией социального протеста и отрицающий подобные духовным управлениям институты. Союзников в противостоянии распространению салафитского ислама муфтии нашли в лице государства.
Буквально через неделю после начала вторжения в Украину многие члены духовных управлений мусульман не только объявили, что участие в войне в Украине является «халяльным» (дозволенным) для мусульман, но и потребовали такой же позиции от подконтрольных им имамов. Несмотря на это официальное единодушие, флешмобы в поддержку войны и сборы гуманитарной помощи на нужды фронта, мусульмане далеки от единства в отношении к войне. Чеченец, придерживающийся примерно тех взглядов, которым учат в Саудовской Аравии, либо будет вовсе против любого участия мусульман в войне, либо встанет на сторону Украины, исходя из своих религиозных представлений, отмечается в обзоре CEPA. Сторонник российского «официального» ислама, напротив, скорее будет поддерживать режим Путина и трактовать войну в Украине, следуя тезисам российской пропаганды о военной и духовной угрозе для России и проживающих в ней мусульман со стороны НАТО и «коллективного Запада».
В целом, догмы ислама действительно скорее запрещают участие мусульман в войне между немусульманскими странами, как и в любой войне, целью которой не является защита родины и веры. Так, религиозные деятели стран Центральной Азии выступали с заявлениями, предостерегающими граждан своих стран от участия в войне в Украине, опираясь именно на такое толкование «военной обязанности» мусульманина. Для российских мусульман, таким образом, вопрос состоит в том, понимают ли они войну в Украине как «защиту родины и веры».
Радикально политизированная трактовка проблемы характерна для высоко репрессивного чеченского режима. Муфтий и председатель духовного управления мусульман Чечни Салах Межиев вскоре после начала войны записал обращение, в котором оправдывал участие мусульман в войне, сравнивал воюющих с сподвижниками пророка Мухаммада, которые «воевали в составе эфиопской армии против ее противников под командованием христианина», и утверждал, что они умрут как мученики. Этот тезис прямо перекликается с обещанием главы РПЦ, что погибшие в Украине солдаты-христиане будут очищены от своих грехов.
Рамзан Кадыров назвал российское вторжение «джихадом» и «войной между сатанизмом и христианами-мусульманами», а спикер парламента Чечни Магомед Даудов заявил, что российские мусульмане, воюющие против Украины, «защищают ислам». Позже «джихад» в Чечне стал главным «аргументом» в кампании по привлечению жителей республики к участию в войне, а в мечетях начали проводить массовые молитвы в поддержку российских войск, поступать на службу в которые заставляют бюджетников. В этой трактовке мусульмане и христиане выступают как союзники в борьбе с христианами Запада, различия веры оказываются несущественными перед лицом идеологической вражды.
Однако на остальной территории Северного Кавказа никакого единодушия в этих вопросах не наблюдается. Так, Ахмед Сагов, утверждающий, что является официальным представителем муфтията Ингушетии, одним из первых поддержал путинское вторжение. В ответ на это ингушские активисты назвали его «лжемуфтием» и потребовали запретить ему представлять ингушскую общину. Своим законным муфтием они считают Ису Хамхоева, который в последние годы попал в немилость властей и по поводу войны в Украине хранил демонстративное молчание. В обзоре CEPA отмечается, что к этой позиции близки многие ингушские имамы, выражающие сомнения по поводу участия мусульман в войне. Однако это вызывает ответное давление со стороны властей. Так, премьер-министр Ингушетии Магомед Евлоев раскритиковал ингушского имама, назвавшего участие мусульман в войне в Украине «харамом» (то есть запрещенным действием). Впрочем, в результате сам Евлоев стал одиозной фигурой в глазах ингушской общественности.
При этом исламские лидеры Северного Кавказа, противостоящие официозному исламу, оказались выдавлены за пределы страны. Так, дагестанский проповедник Абу Умар Саситлинский, живущий в Турции и обвиняемый в России в финансировании терроризма, осудил давление, которое российские власти оказывают на мусульман Кавказа, и заявил, что те, кто добровольно подписывает контракты и служит в российской армии, больше не должны считаться мусульманами, поскольку российские ВС причастны к убийствам мусульман в Сирии и других странах. А те, кто погибнет во время службы в Украине, не получат статуса шахидов. Абдулла Костекский, другой видный дагестанский исламский деятель, также обвиненный властями в причастности к терроризму, заявил, что мусульманам запрещено воевать в армии тагутов (арабский термин, обозначающий тираническую власть). Эксперт CEPA считает, что у Абу Умара Саситлинского и Абдуллы Костекского последователей в Дагестане не меньше, чем у дагестанского муфтия Ахмеда Абдулаева.
Таким образом, основная линия «исламского» раскола проходит между теми, кто, солидаризуясь с официозом, рассматривает войну как «защиту родины» от духовной и военной прокси-агрессии Запада, и теми, кто видит в ней прежде всего столкновение немусульманских и чуждых мусульманству сил, а потому требует от мусульман неучастия в ней. Наконец, некоторые мусульмане, видящие в России и путинском режиме врагов ислама, воюют на стороне Украины.
Объявление «частичной мобилизации» в сентябре прошлого года встретило одобрение со стороны муфтиев и сопротивление со стороны населения — именно на Северном Кавказе прошли крупнейшие в стране выступления против мобилизации, которые, однако, были подавлены. Существующий баланс сил поддерживается за счет репрессий против исламских лидеров, противостоящих исламскому официозу. Однако в случае роста антивоенных настроений и проведения новых волн мобилизации религиозный раскол будет усиливаться и вести к радикализации настроений на Северном Кавказе, где переплетение политических и религиозных размежеваний становится все более отчетливым.