Как показали углубленные интервью, в объяснениях многих российских информантов, почему они поддерживают войну в Украине, важное место занимает аргумент «солидарности» («наши мальчики», «моя страна воюет», «раз начали, не можем проиграть»), который отменяет для них вопрос о том, насколько оправданным было само решение о вторжении в Украину и насколько справедлива эта война. В России популярность этого аргумента принято объяснять особым патриотизмом россиян, однако в действительности это не совсем так.
Описывая разные типы патриотизма, социологи называют такой его тип «слепым» или «милитаристским». Он отсылает к идентичности, которая не встроена в базовые ценностные комплексы, а противопоставлена им. Так, сторонники войны в России сегодня неизменно оговариваются, что вообще-то являются сторонниками мира, но не тогда, когда речь идет о безопасности их страны.
Социологи, исследовавшие проблему российского патриотизма, не раз приходили к выводу, что патриотичность россиян сильно преувеличена. Так, исследование на данных 2015–2016 годов (то есть уже после аннексии Крыма, вызвавшей в России подъем имперско-патриотических чувств) показывало, что россияне вовсе не так уж склонны жертвовать личными интересами ради возвращения к великодержавному статусу. Только 8% респондентов в конце 2015 года были «абсолютно» готовы одобрять политику, направленную на восстановление международной мощи и обороноспособности России, «даже если эти меры были связаны со значительным снижением их уровня жизни», а 30% были готовы на такие издержки лишь «в некоторой степени». Правда, в 2015 году в России наблюдался экономический кризис, связанный с падением цен на нефть, и это обострило чувствительность населения к вопросам уровня жизни.
Однако в новейшем исследовании ученые решили оценить патриотизм россиян в сравнительной перспективе, сопоставив, насколько выражен у россиян как «доброкачественный» (немилитаристский, неагрессивный), так и «слепой» патриотизм в сравнении с жителями других стран, опираясь на несколько волн международных опросов. Сравнение показало, что «доброкачественный» патриотизм россиян находится на уровне нормы, не отличаясь от свойственного жителям других стран, но «слепой» патриотизм характерен для них в гораздо большей степени. Здесь жители России заметно лидируют. В наименьшей степени «слепой» патриотизм оказался характерен для развитых стран севера Европы — Швеции, Норвегии, Ирландии, Германии — и Японии. И наоборот, бывшие социалистические страны — Венгрия, Чехия, Латвия, Словакия — идут в рейтинге «слепого» патриотизма вслед за Россией, хотя и с заметным отрывом (панель состояла из 14 стран).
Причем это отклонение не связано, как отмечают исследователи, с пропагандой путинской эпохи, оно наблюдается уже в первом замере середины 1990-х годов и не изменилось за последние 25 лет, а потому, по их мнению, связано с постимперским синдромом. Само по себе это отклонение не является причиной нападения России на Украину, но оно облегчает для руководства России задачу втягивания страны в вооруженный конфликт.
К этому можно было бы добавить, что одним из элементов постимперского и постсоветского синдрома стала особая роль мифа Победы в коллективной идентичности россиян. В ходе транзита миф Победы компенсировал для россиян экономические неудачи и частичную утрату статуса великой державы. Как видно из данных опросов «Левада-центра», миф Победы на протяжении всей путинской эпохи сохранял высокий уровень упоминаемости респондентами в качестве предмета национальной гордости, в то время как значимость других «позитивных» факторов гордости снижалась. В итоге именно нарратив повторения «подвига Победы» стал одной из опорных конструкций, с помощью которых военная пропаганда актуализировала «слепой» патриотизм после вторжения в Украину.