Российская ризома: социальный портрет новой эмиграции

Не так давно в одном из российских эмигрантских интернет-сообществ в Израиле разгорелась история про тыквенный латте. Новая эмигрантка Татьяна Шеремет, журналистка и театральный блогер из Петербурга, спросила в эмигрантском чате Хайфы, где найти тыквенный латте. В ответ на нее обрушился шквал гневных комментариев, большей частью со стороны эмигрантов предыдущих волн. Причиной такой реакции было то, что девушка стремилась сохранить привычный ей уровень потребления и комфорта в условиях экстренной эмиграции, в то время как в предыдущие волны люди сталкивались с несравнимо более глубоким падением уровня жизни, профессора шли работать дворниками и пр. Этот пример может показаться комичным, но на самом деле хорошо иллюстрирует одну из граней различий между нынешней волной эмиграции из России и предыдущими и заставляет сфокусироваться на этих различиях.

Российские эмигранты, уехавшие после 24 февраля 2022 года, плохо поддаются учету, но даже по оценкам российских чиновников их не менее нескольких сотен тысяч. Их отъезд проблематизируется и обществом, и государством, однако отток из России продолжается. Флуктуации этого оттока связаны со слухами о закрытии границ и ожиданиями сначала первой, а теперь и второй волны мобилизации. Пики зафиксированы в конце февраля — начале марта, в начале мая и в конце сентября 2022 года; возможно, в январе 2023 года из-за слухов о новом этапе мобилизации можно будет зафиксировать еще один пик. 

Эмиграционная волна 2022 года — самая значительная за последние тридцать лет, и многие наблюдатели уже отметили ее отличия от предыдущих волн. Это в первую очередь высокая политизированность, особенно у уехавших до сентября, высокий уровень образования, более молодой возраст и бóльшая обеспеченность, чем у среднего гражданина России (см. наш отчет о портрете российского эмигранта). Таким образом, эмигранты 2022 года в среднем обладают бóльшим объемом социальных и материальных ресурсов, чем эмигранты предыдущих волн.

При этом собственные голоса недавно уехавших россиян часто не слышны, а во внутрироссийском обсуждении их часто подменяют мнения нескольких известных эмигрантов, причем, как правило, относящихся не к последней волне эмиграции. Чтобы узнать, каковы планы, надежды и взгляды новых эмигрантов, мы еще в конце февраля 2022 года в рамках проекта OutRush начали большое исследование, сочетающее методы опроса и интервью. В августе — начале сентября 2022 года (до объявления «частичной» мобилизации) мы провели вторую волну исследования — повторно обратились к респондентам, опрошенным в марте 2022 года, а также пригласили новых участников. Всего мы опросили 2176 уехавших, из них 611 человек мы опросили дважды, весной и осенью. Повторное участие в опросе тех же респондентов позволило нам сделать выводы о динамике их ожиданий и отношения к оставшимся, уехавшим, самой России и новым странам пребывания.

В этом тексте мы хотели бы обсудить связи с Россией, с принимающими обществами, независимость новых эмигрантов от старой диаспоры, планы новой эмиграции, ее психологическое состояние, наконец, ее сетевую структуру и механизмы взаимной поддержки.

Старая и новая эмиграция

Данные наших исследований позволяют говорить о непонимании между сложившимися российскими диаспорами в принимающих обществах и новой эмиграцией, даже если первые разделяют антивоенную позицию — что совершенно не всегда так, в частности в силу особенностей их медиапотребления. 

Межпоколенческие различия в эмигрантской среде приобретают все больший вес и имеют потенциал дальнейшей политизации. Феминистская повестка, терпимость к ЛГБТ+, открытость к этническому и расовому разнообразию, деколониальная оптика важны для многих в новом потоке эмиграции, но менее актуальны для старших эмигрантов, что потенциально может привести к более глубоким столкновениям между старшим и младшим поколениями российской эмиграции. 

России нужна деколонизация. Мне все равно, сколько границ придется пересечь по пути из Петербурга в Москву, если благодаря этому в Бологом, Твери и Торжке будет более высокий уровень жизни, развитый бизнес, наука и культура, открытые миру (анонимный ответ из сентябрьского опроса).

Сейчас точно никуда не уедешь [из России] с этим имперским сознанием, с таким отношением, что вы наши младшие братья, вы наша бывшая колония и вы должны говорить со мной по-русски (топ-менеджер).

Как видно из приведенных выше цитат, некоторые новые эмигранты признают российский империализм, вплетенный в российские культурные нарративы, одной из причин войны и стремятся избавиться от него хотя бы в себе. Популярное стремление к изучению языков принимающих обществ является частью этой антиимперской программы.

Новые эмигранты также предпочитают низовые инициативы вертикальным структурам, гораздо более склонны к самоорганизации и созданию горизонтальных сетей. Как правило, их меньше волнуют дебаты об организации российской оппозиции за рубежом и ее лидерстве. Еще одно важное отличие эмигрантов новой волны — более высокий уровень генерализованного доверия, включая доверие к другим эмигрантам и тем, кто остался в России.

Из-за предпочтения горизонтальных структур и из-за транслокальности новых российских эмигрантских общин они, скорее всего, будут иметь сетевую, децентрализованную структуру, а не одного лидера или одну организацию, которая должна связывать общину воедино.

Новые мигранты уже продемонстрировали способность к самоорганизации, и, возможно, они могут стать источником альтернативных образов России. Именно в этой среде встречаются новые видения российского будущего, поскольку одни представители оппозиции провозглашают повестку дня, исключающую большинство «плохих русских», а другие, например Феминистское антивоенное сопротивление, наиболее заметное антивоенное сетевое низовое движение в России, настаивают на инклюзивных социальных структурах. Из тех данных, с которыми мы работаем, видно, что солидарность становится важной опорой для уехавших россиян.

Психологическое состояние и связь с оставшимися

Новые эмигранты тяжело переживают войну. Говоря самыми общими словами, людям тяжело. Ситуация, в которой они оказались, требует от многих из них переосмысления всего предыдущего опыта их жизни и работы в России. В описаниях своего психологического состояния, которые мы получаем от респондентов, доминируют чувства вины, стыда, тревоги, гнева, беспомощности, сопереживания и страха. Чем свежее воспоминание об отъезде, тем острее восприятие людей: 39% опрошенных осенью респондентов сообщили, что бóльшую часть времени или почти все время за последние три месяца ощущали депрессию. 55% бóльшую часть времени или почти все время испытывали грусть. Эти ощущения усугубляются у тех, у кого в Украине остались родственники и близкие — таких среди опрошенных оказалось 60%. 44% из них сообщили, что ощущали депрессию бóльшую часть времени или почти все время за последние три месяца, что на 10% больше в сравнении с теми, у кого нет родственников или друзей в Украине. 

Кому доверяют российские эмигранты? % от числа опрошенных, доверяющих кому-либо

Тревога за тех, кто дорог, в первые месяцы войны была важной мотивацией для постоянных контактов между уехавшими и оставшимися, несмотря на то что их мнения могли диаметрально или значительно отличаться, а внезапные перемены обстоятельств и планов стали причиной множества конфликтов внутри семей и между друзьями. Тем не менее и вопреки мнению, тиражируемому в СМИ и в соцсетях, среди уехавших уровень доверия к оставшимся в стране россиянам оставался достаточно высоким и в марте, а со временем даже повысился на 7 п. п. — с 50% в марте до 57% в сентябре. Возможно, этот рост связан с тем, что российские эмигранты сохраняют тесный контакт с родными: почти 50% эмигрантов разговаривают с родными и друзьями, оставшимися в России, каждый день или почти каждый день.

Более того, мы отмечаем снижение конфликтности этих взаимодействий. Судя по всему, острые вопросы были либо проговорены, либо вынесены за скобки, и многие приняли решение сохранить родственные и дружеские связи несмотря на различия политических позиций. Кроме того, эти позиции могут меняться, так как среди оставшихся уровень поддержки войны после объявления мобилизации и военных провалов российской армии значительно снизился. Таким образом, вместо разрыва семейных и дружеских связей мы видим скорее стремление эти связи сохранить.

Как часто российские эмигранты общаются с родными в России? % от числа опрошенных

Таким образом, эмигранты сохраняют тесные эмоциональные и личные связи с российским обществом, они вовлечены в политическую повестку, продолжают читать новости, обсуждать происходящее с друзьями и родственниками, переводить деньги через границу.

В наших данных мы не наблюдаем растущей поляризации между теми, кто уехал, и теми, кто остался. Связи очень сильны, эмигранты остаются в одном дискурсивном пространстве с теми, кто находится в России, и чем дольше идет война, тем больше людей разделяют или, по крайней мере, могут представить себе транслокальный опыт других. Однако существуют политические силы, использующие поляризацию между теми, кто уехал, и теми, кто остался. Поляризация ослабляет усилия по агитации и информированию оставшихся из-за рубежа.

При этом те, кто уехал, в среднем моложе, образованнее, обеспеченнее и более урбанизированнее тех, кто остался, у них больше ресурсов. Но это вовсе не означает, что все антивоенно настроенные россияне покинули страну.

Уехали надолго

Новые эмигранты считают необходимым учить язык принимающих стран, даже если там говорят по-русски. Они также привозят с собой социальный и политический активизм, не характерный для предыдущих волн российской эмиграции.

Для многих россиян отъезд оказался внезапным, и людям казалось, что это ненадолго. Для эмигрантов во всем мире довольно типично считать, что они уезжают «на пару лет» и скоро вернутся домой.

И, на самом деле, когда я сюда ехала, мне очень сложно было принять решение, что типа я еду прям надолго, ну типа... все такое. Я подумала, что мне важно тут пожить, ну чтобы было место, куда я могу уехать, ну если я потом вернусь в Россию и пойму, что ну всё, полный ***, типа здесь становится опасно даже для того, кто, не знаю, не делает ничего суперактивистского, и типа тогда я могу... (специалистка в сфере онлайн-образования).

Понимание того, что ситуация едва ли изменится в ближайшем будущем, приходит через много месяцев. Сейчас именно это мы видим среди уехавших в самом начале войны. Многие уже начинают обустраиваться, разрывать экономические связи с Россией и создавать новые за рубежом, устраивают детей в детские сады и школы, заводят новых друзей. При этом, по данным интервью, люди, уехавшие от мобилизации после 21 сентября 2022 года, намного меньше уверены в долгосрочности своего отъезда, некоторые из них вернулись, а остальные внимательно следят за ситуацией, думая, что как только «все закончится», они поедут домой. Впрочем, многим из тех, кто уехал после начала войны, тоже так казалось, особенно в конце весны и летом. Так, в марте только 43% участников опроса сообщили, что останутся в странах пребывания на ближайшие три месяца. При этом в сентябре уже 70% участников оценили вероятность того, что они останутся в странах пребывания на ближайший год, как достаточно высокую. Один из наших информантов пошутил:

Я не на ВНЖ, а на ППЖ — «Пока Путин жив». Я прямо так смотрю. Ну то есть, как бы, летом я, возможно, там, не знаю, приеду навестить родителей или там бабушек-дедушек, но прям возвращаться в Россию пока желания нету в ближайшие годы, наверное (IT).

Из нашей выборки 16% опрошенных вернулись, однако большинство из них описывают свое возвращение как временное, необходимое для завершения дел. Уехавших в весенней волне интересует вопрос, какова будет жизнь в России, «когда все закончится» — будет ли она соответствовать их ожиданиям и привычным стандартам? Многие приходят к отрицательному ответу. Около 35% участвовавших в панельном опросе оценивают вероятность положительных изменений в России как невозможную или низкую. В сентябре 2022 года в положительные изменения верили около 7% участников опроса. Очевидно, что большинство эмигрантов уже не вернутся.

Примечательно, что эмигранты весенней волны стали намного более оптимистичны в отношении собственной жизни. В сентябре 30% из них считали, что их жизнь в ближайший год станет немного лучше или гораздо лучше — в апреле таких было только 12%. Число ожидающих, что их жизнь станет гораздо хуже или немного хуже, в свою очередь, снизилось с 37% в марте до 15% в сентябре. Улучшение прогнозов на ближайший год может быть связано с адаптацией к новым условиям, трудоустройством, налаживанием жизни на новом месте и снижением уровня стресса. Молодой программист в Тбилиси так описывает свое видение будущего:

Про себя я более-менее уверен, что у меня все будет хорошо. Если ядерной войны не будет, то я думаю, что все будет нормально. Насколько это может быть нормально при том, что мне вынужденно пришлось уехать. По крайней мере, не так вынужденно, как другим людям. Я не переживаю, что если я потеряю эту работу, я не найду другую. У  меня есть много людей, друзей, которые живут за границей… Я понимаю, как мир устроен. Я не чувствую себя прям совсем беспомощным, что я оказался где-то и вот что мне теперь делать.

О планах в отношении интеграции может косвенно говорить такой показатель, как готовность изучать язык страны пребывания. В марте 2022 года 60% респондентов сообщали о том, что они готовы учить местный язык. В сентябре 2022 года 48% сообщили, что уже его учат. Кроме того, экономические связи с Россией ослабевают: в первые месяцы пребывания за рубежом многие сохраняли свои позиции в России, работая дистанционно, однако в течение первого полугода эмигранты стали активно переходить на работу в международные и местные компании или в режим фриланса либо начали собственный бизнес. 5% респондентов приняли решение пойти учиться, и только 2% из тех, кто раньше работал, стали безработными.

По нашим данным, многие мигранты уехали навсегда и будут стремиться к взаимодействию с принимающими обществами. По мере продолжения войны в Украине они, скорее всего, переориентируют свои активистские устремления на принимающие общества. В нашем сентябрьском опросе 60% респондентов сообщили, что они интересуются политикой принявших их стран. Например, 12% опрошенных осенью стали интересоваться местной НКО-сценой и начали жертвовать местным НКО. Благодаря полученным данным мы видим, что уровень политической активности эмигранта до отъезда прямо коррелирует с его активностью на новом месте.

Я ходил на митинги, и, наверное, то, что меня задерживали на одном из митингов в 21 году, сильно сделало меня более политическим. Я еще в школе там смотрел видео Навального, у меня семья в целом такая, что скептически относится к тому, что делает власть, в общем нет какого-то патриотизма… Но в целом я как бы чувствую себя частью все еще российского общества, поэтому хочется помогать тем, у кого организации (IT).

Учился в магистратуре на журналистике, ну и всегда меня интересовали какие-то социальные вопросы. Ну и вообще, в принципе, я с 2011 года выходил на митинги, участвовал в каких-то протестных акциях и интересовался с тех пор, наверное. Если, например, в школьные годы я был каким-то глупым патриотом, то впоследствии я очень так много участвовал в разных социально активных мероприятиях (исследователь).

Многие из тех, кто уехал в феврале, были людьми, профессионально так или иначе связанными с политической активностью. Среди них координаторы некоммерческих организаций, правозащитники, журналисты-расследователи, художники, педагоги. За долгие годы деятельности в России они накопили уникальный опыт: с одной стороны, они были хорошо знакомы с западными системами управления и грантовой поддержки, а с другой — смогли выжить в недружелюбных российских реалиях. Для активных и компетентных людей отъезд из России может стать отличным шансом для развития новых проектов и сетей. Поддержка эмигрантских активистов и НКО может иметь стратегический смысл, особенно сейчас, когда российский режим усилил репрессивные меры против оппозиции за рубежом. Они могут внести свой вклад в жизнь принимающих общин, а также в жизнь российского общества после смены режима.

Кому отправляют деньги эмигранты из России? % от числа опрошенных

Ризома: трансграничные связи новых мигрантов и новые сообщества

Мигранты создают низовые транслокальные горизонтальные структуры, объединяющие диаспоры не только внутри принимающих стран, но и между ними.

Многие новые эмигранты — это люди, часто имевшие в России успешный опыт волонтерства, бизнеса или политической активности. Этот опыт, как правило, дает им возможность опираться на наработанные сети. Кроме того, любой опыт активизма, как показывают межстрановые исследования, связан с более высоким уровнем доверия окружающим. Таким образом, большие потери в социальном статусе, финансовой стабильности, психологическом комфорте для многих эмигрантов хотя бы частично компенсируются теми сетями поддержки, на которые они могут опереться в любой точке мира и в особенности в странах с плотными сообществами новых эмигрантов.

Не только старые друзья или коллеги, но и «шапочные» знакомые, друзья друзей, земляки вдруг оказываются бесценным ресурсом, который используют новые эмигранты. Если, например, эмиграция 1990-х отличалась сильной атомизированностью, то эмигранты нынешней волны поддерживают связи одновременно и с Россией, и со странами пребывания, и со своими друзьями и близкими, оказавшимися в самых разных новых локациях. Постоянная коммуникация в мессенджерах, созвоны, встречи в наиболее доступных городах, поездки друг к другу на важные события, например на свадьбы, дают не только психологическое облегчение. Эти контакты также помогают понять, где лучше обустроиться (ведь для многих осенних эмигрантов этот вопрос еще не решен), как оформить необходимые документы, найти жилье или работу и т. п.  Транслокальные сети становятся ключевым фактором психологической поддержки и помогают решить, куда двигаться дальше. Подавляющее большинство респондентов не планируют возвращаться в Россию, по крайней мере до окончания войны, но многие все еще решают, куда отправиться.

Как правило, эмигранты создают общие страновые чаты в Telegram и других мессенджерах, а также отдельные чаты для каждого города и поселка, где они находятся. Общие чаты используются для обмена информацией о правовых вопросах, местной политике и культуре. В более специфических чатах эмигранты обсуждают свою жизнь в конкретных городах, делятся информацией о детских садах и школах, ищут работу, предлагают свои услуги, организуют совместный малый бизнес или планируют активный досуг. Высокий уровень межличностного доверия в этих сообществах усиливает взаимную поддержку.

Подходящей метафорой для описания новой волны эмиграции из России может быть ризома из работ Ж. Делеза и Ф. Гваттари. Ризоматическая структура — это неупорядоченная в какую-либо иерархию, множественная и постоянно меняющаяся сеть. Мигранты разбросаны по всему миру, но продолжают посылать друг другу сигналы и координироваться друг с другом, коммуницировать с друзьями, родственниками и даже с едва знакомыми людьми как за рубежом, так и в России. Ризоматическая структура этой сети дает мощный источник взаимной поддержки и необходимый запас гибкости для поддержания координации между новыми «номадами», которые потеряли свою прежнюю жизнь, но не знают, где начать новую.

Релоканты, а не эмигранты

Эмигранты времен СССР не могли даже надеяться на то, что они смогут вернуться на родину или хотя бы поддерживать полноценную связь с оставшимися там близкими. Эмиграция 2022 года подразумевает, несмотря на все препятствия, больше возможностей для передачи информации, общения с близкими и даже для перемещения через границу для тех, кому не грозит непосредственная опасность. Более того, часть российских семей сейчас оказалась по разные стороны границы, особенно распространена ситуация, когда мужчины уехали от мобилизации, а их жены с детьми остались в России ждать, когда те наладят хотя бы минимальный быт на новом месте. 

Возвращаясь к истории с тыквенным латте, мы можем поразмышлять о том, в чем на самом деле суть конфликта между разными поколения российских эмигрантов. Мы видим, что новые эмигранты действительно отличаются от предыдущих волн. Они имеют опыт комфортной жизни, у них больше ресурсов по сравнению как с остающимися россиянами, так и с эмигрантами предыдущих волн на момент их отъезда из России. Им трудно принять свой новый статус, поэтому для самоназвания они чаще используют слово «релоканты» — а не «мигранты», «эмигранты» или «беженцы». При этом не стоит думать, что им важнее всего сохранить свой привычный уровень потребления. Напротив, почти все они потеряли и статус, и привычную среду, и доход. Новые эмигранты в большинстве своем глубоко и остро переживают войну как трагедию, сопереживают украинцам, поддерживают беженцев и остающиеся в России НКО. Это довольно рефлексивные и хорошо информированные люди, по своим ценностям и убеждениям похожие на молодежь развитых европейских стран. Важнейшими их характеристиками можно считать развитое доверие к окружающим, чувство солидарности и стремление поддерживать как трансграничные, так и локальные связи и строить новые.