Оппозиция второго шанса: Сможет ли выдавленное из страны оппозиционное комьюнити повлиять на происходящее в России?

Конец транзита и проблема «второго шанса»

В период с 2011 по 2020 год, то есть в течение целого десятилетия, то, что принято называть «оппозицией», а точнее было бы сказать «общественное движение за политические реформы и социальную модернизацию», было представлено в России целым веером различных политических и гражданских институций. Немногие из них имели свои региональные сети. В разные годы этого десятилетия важную роль в этом общественном движении играли сети ФБК, партии «Яблоко», Общероссийского гражданского фронта (ОГФ), «Мемориала», «Открытой России», движения «Голос», движения муниципальных депутатов и др. До начала войны это российское реформистское движение вело борьбу за расширение представительства, участвуя в избирательных кампаниях (Навальный, муниципальные депутаты), было включено в разработку проектов реформ (Кудрин, Комитет гражданских инициатив), поддерживало образовательные проекты, направленные на формирование среды специалистов в области новых социальных практик, поддерживало независимые медиа и правозащитные проекты. 

Сейчас все это разгромлено. Поправки к Конституции и затем нападение на Украину и последовавшая война завершили трансформацию российского политического режима: все созданные за последние 10–15 лет институции либо принудительно закрыты, либо находятся в условиях невозможности продолжения своей деятельности, либо эмигрировали и открыли офисы за пределами страны.

Война замыкает весь постсоветский транзит России, ставит окончательную точку в истории «первого шанса». А вопрос о «втором шансе на демократизацию» теперь привязан к окончанию войны. И поскольку сейчас невозможно сказать, какую форму оно будет иметь, то и вопрос о «втором шансе» носит пока умозрительный характер. При этом, вопреки распространенным мнениям и надеждам, ни один из возможных сценариев окончания войны не создает с неизбежностью каких-либо хороших перспектив для реформистского общественного движения. Закончится война фиксацией некой новой линии разделения или же изгнанием российских войск на границы 1991 года — и тот, и другой вариант сам по себе создает перспективу лишь для консервации путинизма в той или иной форме. «Реформисты» же могут рассчитывать лишь на то, что в благоприятном раскладе окажутся миноритариями, которых привлекут для каких-то технологических нужд. Во всяком случае, самого факта гипотетического поражения в войне для «второго шанса» недостаточно.

Релокация оппозиции

Что происходит в этих условиях с российской политической эмиграцией, то есть с теми людьми и группами, которые занимали публичную общественную позицию и были вынуждены покинуть страну? Сегодня можно констатировать, что в результате массового отъезда образовался гигантский новый контур действия разных групп. Внутри него можно выделить очень условно шесть направлений: первое — «культурное сопротивление», второе — проекты в области образования и общественных пространств, третье — правозащитная среда, четвертое — активистские сети, пятое — политические организации и группы, шестое — независимые медиа.

Каталогизировать всю эту активность чрезвычайно трудно, но те, кто организует крупные конференции в Европе, стремятся сейчас к представительству всех этих направлений. В частности, организаторы масштабной конференции «Брюссельский диалог» (инициатива Европарламента, июнь 2023) опирались примерно на такую классификацию, чтобы добиться максимального представительства.

Политические организации или группы. Если быть точным, то следует говорить не об «организациях», а о «персональных политических офисах». Есть офис Ходорковского (ранее «Открытая Россия»), офис Каспарова («Форум свободной России»), офис Навального (Волкова), офис Жанны Немцовой, офис Натальи Арно. У каждого из этих офисов есть своя гроздь политических, культурных и образовательных проектов. В отличие от политических групп или организаций, каждый из них представляет собой не коалицию политических персон, объединенных каким-то фракционным взглядом на задачи оппозиции или будущее России, а скорее проектный офис, сформированный вокруг одной «политической персоны» или ресурсного центра. И даже если в эти офисы входят другие «политические персоны», они играют роль скорее проектных менеджеров, чем политических фигур. Это придает деятельности «офисов» структурированность и эффективность, но снижает их непосредственный политический вес.

В начале 2023 года эти офисы — за исключением офиса Навального — достигли договоренности о координации действий. Между ними нет особенных противоречий, но нет и объединяющей задачи реальной борьбы за власть.

Активистские группы. В этом секторе имеется несколько заметных сетей. Это в первую очередь Феминистское антивоенное сопротивление (ФАС), бежавшие из страны активисты молодежного движения «Весна», уехавшие из России муниципальные депутаты («земское движение»), а также возникшее после ареста Навального сетевое движение давно живущих в Европе русскоговорящих, которое влилось в более широкую сеть антивоенных инициатив. В 2020–2022 годах был предпринят ряд шагов для того, чтобы активистские группы образовали общую горизонтальную сеть, позволяющую проводить акции в 25–40 странах одновременно, а также координировать другие действия. В частности, в Праге в июле 2022 года прошел 1-й Конвент гражданских инициатив, в Берлине в декабре 2022 года — форум антивоенных и гуманитарных инициатив.

«Группы пространств». Новая эмиграция привела к взрывному росту площадок, «публичных центров». Reforum, Auditoria, книжный магазин «Бабель» быстро превращаются в сети в разных городах; переживают подъем и существовавшие ранее площадки (PANDA в Берлине, Interbok в Стокгольме). К этому же кластеру надо отнести быстро развивающиеся проекты в области образования. Еще недавно это был лишь один Свободный университет, но сейчас это и черногорский образовательный хаб (Adriatic College, «Ковчег без границ», FLAS), и Bazaleti.Uni, и персональные проекты Армена Захаряна, Ильи Колмановского и др.

«Культурное сопротивление» в значительной мере состоит из личных проектов. Война резко повышает цену таких манифестаций, учитывая, что это голоса людей, уже имевших долгий опыт сотрудничества с международными институциями. Виталий Манский, Марина Давыдова, Дмитрий Глуховский, Артур Соломонов, Борис Гребенщиков, Михаил Шишкин и многие другие интегрированы в европейский культурный диалог. Сюда же следует отнести концерты Pussy Riot, фестивали и выставки Марата Гельмана, активность Антона Литвина в Праге.

Правозащитное движение. В результате репрессий Россию покинули практически все правозащитные группы. Они по-прежнему взаимодействуют со структурами ОБСЕ, Советом Европы и национальными европейскими правительствами. Правозащитный центр «Мемориал», сеть известного российского правозащитника Льва Пономарева, «Русь сидящая» Ольги Романовой, организации защитников прав журналистов, ЛГБТК+ и др. особенно заметны во время войны и окончательной трансформации правовой системы РФ в тоталитарную, где преследуется любая активность, связанная с борьбой за соблюдение прав человека.

Но самым крупным выбросом активности за пределы РФ является среда независимых медиа («свободная медиасистема»). Трудно оценить количество релоцированных журналистов и сотрудников медиа, которые работают и в крупных проектах, и в небольших. За пределами страны — «Медуза», «Дождь», The Bell, The Insider, «Новая газета Европа», «Холод», «Проект», «Досье», «Важные истории», «Верстка», «Редакция», «Живой гвоздь» и др., а также известные региональные российские журналистские группы («7×7», томское ТВ3, бывшая редакция самарского «Эха Москвы» и др.). За пределами страны работает и большая группа спикеров и обозревателей с персональными YouTube-проектами с миллионными просмотрами на своих программах: Александр Плющев, Максим Кац, Екатерина Шульман, Михаил Ходорковский, Майкл Наки и др. Можно говорить о том, что возникла гигантская медиасистема, которая производит контент больше и лучше, чем российские медиа, оставшиеся в РФ. Немногие из известных российских журналистов остались в стране, а те, кто остался, ограничены в возможности свободного высказывания. Список иностранных агентов Минюст пополняет в основном за счет известных журналистов и медиаперсон.

Все эти шесть направлений активности эмиграции пересекаются в разных проектах, границы, разделяющие их, условны. Хотя у каждого, кто действует на этих разных треках, своя мотивация и свои задачи, в совокупности все это составляет огромную взаимодействующую среду. Она «политизирована», но не в узком смысле, а в том, что ее общей мировоззренческой рамкой является неприятие войны и путинизма. Представителям разных направлений достаточно встретиться на крупной конференции один или два раза в год для того, чтобы контакты внутри этой большой ризомы затем интенсивно поддерживались.

Оппозиция в отсутствие избирателя

Но можно ли назвать оппозицией эту подвижную сеть гражданских, политических и медийных проектов?

В современном мире сложилось ясное различие между гражданскими сетями и их стратегиями и собственно политическими организациями. Гражданские сети решают социальные задачи, а политики участвуют в формировании органов власти. Это два разных кластера, которые определенным образом взаимодействуют. И для российской общественной среды здесь огромная проблема: гражданские активисты не доверяют никаким политическим инициативам, поскольку им непонятен их смысл. Российские оппозиционные политики не имеют доступа к реальным выборам и поэтому не могут быть лоббистами гражданских инициатив. Активисты с подозрением относятся к патронажу с их стороны и претензиям на «представительство», которое не имеет легитимных механизмов.

В 2023 году ситуация стала меняться в лучшую сторону: политические офисы выступают фронтменами коммуникаций с Еврокомиссией, Европарламентом, ПАСЕ, дипломатическими ведомствами разных стран, а это представляет ценность и для гражданских групп и сетей. На этой почве формируется доверие. Во всяком случае, такие проекты, как «Ковчег», играют важную роль, соединяя политические и гражданские структуры. Но все же такое узкое поле деятельности еще не превращает «оппозицию» в оппозицию. 

В целом, та часть российской «оппозиционной ризомы», которая оказалась за пределами страны, продолжает по инерции действовать по старым трекам и стремится поддерживать связь с людьми внутри страны, но эти треки и связи стремительно исчезают и деформируются. ФБК окончательно превратился в медиахолдинг с встроенной расследовательской группой. Офис Ходорковского сегодня — это большая группа проектов, в центре которой опять же медиахолдинг. У этой деформации есть простое объяснение. Не имея возможности бороться за власть и участвовать в выборах, в условиях жестких репрессий в России «политики» не могут больше строить политические машины по организации коллективных действий граждан и вынуждены превращаться в медиа, а их сторонники — в пассивных слушателей либо потому, что находятся вне России, либо потому, что не могут действовать внутри нее.

С другой стороны, политическими событиями в российских условиях выжженной почвы и вынужденного молчания становятся наиболее яркие политические персональные стримы — Юрия Дудя, Кати Гордеевой, Александра Плющева, Максима Каца, Екатерины Шульман — и даже русскоязычные стримы таких фигур, как Алексей Арестович или Дмитрий Гордон. В руках у российского общественного движения в эмиграции реально остался только один инструмент — медиа. Но и он находится под угрозой, поскольку власти в Москве ясно дают понять, что намерены заблокировать в России доступ к независимому контенту.

Три вопроса оппозиции в эмиграции

Три вопроса часто обсуждаются применительно к офисам российской политической оппозиции в эмиграции. Первый: должна ли оппозиция объединиться, то есть создать единое политическое движение? 

В российской полемике здесь часто приводят в пример «беларусский опыт», Тихановскую и ее штаб. Однако идея «объединения» довольно наивна. Во-первых, активистские группы хотят координации, но решительно не хотят никаких иерархий. Во-вторых, площадка для взаимодействия основных политических офисов уже существует — это «Российский комитет действия». В-третьих, такое объединение за пределами страны никак не повлияло бы на положение дел в России. Тем не менее в 2023 году мы видим процесс, который может привести к появлению «коалиции» — так называет возможное объединение его горячий сторонник Михаил Ходорковский. Главная видимая цель такой «коалиции» — получение более сильного рычага в коммуникациях с Евросоюзом и национальными европейскими правительствами. В апреле 2023 года «Берлинскую декларацию», которая могла бы стать основой подобной «коалиции», подписали более 30 тыс. человек. Офис Навального по-прежнему отказывается участвовать в таких проектах, с подозрением на них смотрят малые активистские группы, однако вполне вероятно, что к концу 2023 года «коалиция» в том или ином виде сформируется.

Второй вопрос: должна ли российская политическая среда за пределами страны позиционировать себя как представительство российской диаспоры? То есть выступать «за права россиян», стать «альтернативным Россотрудничеством». В условиях войны, разрыва всех коммуникаций между Россией и Европой существует проблема различных ограничений, с которыми сталкиваются носители российских паспортов в разных странах. А с другой стороны, существует проблема какой-то символической «представленности» выдавленной из страны большой общественной среды. Однако дело в том, что за пределами РФ существуют как бы «два сообщества»: сообщество «политических» релокантов и сообщество тех, кто осел в Европе не по политическим соображениям. И в большинстве стран, где российских граждан много, значительная их часть либо настроена вполне прокремлевски, либо существует в модусе «Не все так однозначно» и в целом солидарна скорее с местными евроскептиками и популистами. Поэтому в любом случае российские политические группы за рубежом могут выступать не от лица всей диаспоры, но лишь от лица ее проевропейского и продемократического комьюнити. Вряд ли их главным полем деятельности может стать защита «прав простых россиян» (визы, паспорта, счета, положение студенчества и т.д.). Вероятно, проблематикой «ограничения прав» должны заниматься европейские политики и гражданские организации, а российская политическая оппозиция может выступать тут «вторым участником». Во всяком случае, такой род деятельности, как уже было сказано выше, еще не дает ей статуса оппозиции.

Третья тема касается влияния «российского общественного движения за рубежом» на внутрироссийские аудитории. Понятно, что каждая из групп стремится поддерживать контакты со своими сторонниками в РФ. Однако теперь это невозможно делать публично. Если три года назад «токсичными» для тех, кто находится в России, были контакты только с несколько политическими офисами за пределами страны (Ходорковский, Каспаров и др.). то теперь это касается и арт-активностей, и образовательных проектов, и правозащитных, и даже в какой-то степени академических коммуникаций. Любое публичное участие в них грозит оставшимся в стране теми или иными репрессиями.

Трансформации политического

Что будет дальше с этим большим общественным движением? Какую роль оно может сыграть, учитывая специфику углубляющегося разрыва коммуникаций между теми, кто в стране, и теми, кто вне ее?

Собственно политическая часть этого общественного движения не очень велика, но именно к ней обращен повторяющийся упрек: где стратегия? Каков «образ политического будущего»? Однако этот упрек идет мимо цели. Те, кто занимается современной российской политической историей, хорошо знают, что у Навального имеется детально разработанная программа, Ходорковский написал книгу («Убить дракона»), которая целиком посвящена этой стратегии и вопросам перехода к воображаемому будущему, от многолетних заседаний ОГФ Кудрина остались подробно обсужденные планы возможных реформ, Елена Лукьянова занималась проектом обновления Конституции, прекрасный гайд по переходному правосудию написал Николай Бобринский, над пакетом переходных мер работал Сергей Гуриев и т.д.

Очевидно, что все это когда-то может быть востребовано. Но только в тот исторический момент, когда группа реформистов «наверху» решит опереться на общественное движение «внизу». И если и когда возникнет такая ситуация, порождающая «второй шанс на демократизацию», то что-то из уже сформулированного сегодня, безусловно, пригодится. В то же время реформистская стратегия будет вырабатываться тогда уже не для воображаемой ситуации, а как реальный политический курс той «постпутинской коалиции», которая возникнет в результате компромисса между какими-то «ресурсными группами», которые волей неизвестных пока факторов окажутся в момент перехода в сильной позиции. 

Пока же основной повесткой остается война. Это событие кризисное, катастрофическое. Люди прислушиваются к тем интерпретациям происходящего, которые выдвигают публичные деятели, сохранившие общественное доверие. Люди хотят услышать не рассуждения о «политической стратегии» для воображаемого будущего, а острую рефлексию, иногда даже и образную, метафорическую, но такую, которая создает для слушателя глубину понимания происходящего, дает надежду и позволяет соотнести собственный моральный выбор с теми голосами, которые формулируют не политический, а скорее экзистенциальный ответ — и на войну, и на политическую катастрофу 30-летнего транзита, и на собственную биографию.

В этом смысле российское общественное движение в эмиграции по всему своему периметру располагает разными и сильными голосами — и они постоянно звучат благодаря ушедшим из страны популярным медиа. На одном краю такие уже признанные в Европе и мире писатели, как Мария Степанова, Михаил Шишкин, Дмитрий Глуховский, на другом — предлагающие очень ясное видение брутализма войны и диктатуры активистки Феминистского антивоенного сопротивления, на третьем — редакции The Insider, «Важных историй», ФБК, продолжающие успешную расследовательскую журналистику, результаты которой востребованы глобальными медиа и международными институтами, на четвертом — Борис Гребенщиков и Оксимирон, на пятом — выдающиеся фигуры российского театра, такие как Вырыпаев, Черняков или Крымов.

Очевидно, что сегодня слишком высоких требований к политическим организациям предъявить нельзя. В России уже невозможны открытая политическая деятельность и свободное выражение альтернативы. А за пределами страны политические организации могут и должны быть, и у них есть полезные функции, но они, как и политические организации прошлых волн эмиграции, не могут участвовать в политической мобилизации внутри страны. Они могут быть хранителями идей, могут быть центрами экспертизы или гражданского просвещения, но особая «политическая» артикуляция стратегий начнется только в момент, когда откроется историческая возможность «второго шанса».

Дестабилизация и хаос как следствие войны и провала правительственной политики приходят сами и всегда внезапно. А преодолеть последствия этой дестабилизации можно только усилиями тех, чья рефлексия вызывает доверие. Те, кто сохранит доверие к себе и свой символический капитал, смогут сыграть роль в обновлении России и будут востребованы новой исторической ситуацией.