5 плюс 1 минус Россия: страны Центральной Азии стремятся обрести коллективную субъектность на «большой шахматной доске»
Реинтеграция постсоветского пространства всегда была одним из приоритетов внешней политики России и воспринималась как ключевой элемент восстановления ее роли как великой державы. Неспособность втянуть Украину в орбиту этого восстановленного влияния стала одним из движущих стимулов конфликта с украинским руководством и нынешней войны. Однако сама неуспешная война становится теперь пружиной окончательного распада российской сферы влияния. И если российское предательство Армении выглядит результатом переориентации личных симпатий Путина и его большей заинтересованности в поддержании партнерства с Эрдоганом, то в случае Центральной Азии мы наблюдаем яркий пример реструктуризации «постсоветского пространства», спровоцированный и подстегнутый российской агрессией в Украине.
Малая пентархия евразийских шахмат
За минувшие полтора года лидеры Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Кыргызстана и Туркменистана провели беспрецедентное дипломатическое ралли в формате «5+1». Еще в январе 2022 года, до начала войны, они организовали встречу в таком формате с премьер-министром Индии Нарендрой Моди. В мае, после начала войны, — с председателем КНР Си Цзиньпином, а в июне — с представительной делегацией Европейского союза. Лишь после состоялась встреча в формате «5+1» с Владимиром Путиным и сразу после этого — с президентом Турции Эрдоганом (здесь не участвовал Таджикистан). Наконец, в сентябре 2023 года прошла первая в таком формате встреча с президентом США Джо Байденом, а затем — с канцлером ФРГ Олафом Шольцем.
Логика этого внешнеполитического ралли была отражена в проекте договора, который в июне 2022 года по инициативе казахского лидера Касыма-Жомарта Токаева обсуждали все пятеро среднеазиатских президентов: документ декларирует стремление к более интенсивному взаимодействию и к многовекторности во взаимоотношениях с внешними партнерами. Страны региона за последнее время существенно повысили свою субъектность в качестве коллективного участника внешнеполитических процессов, резюмирует в своем обзоре для The United States Institute of Peace специалист по Центральной Азии Гэвин Хелф. Все встречи — и с Моди, и с Путиным, и с Шольцем, и с Байденом — заканчивались подписанием совместных заявлений, которые в своем ядре были принципиально похожими: они касались торговых коридоров, проблем климата, инвестиций в инфраструктуру и прочего, отмечает Хелф.
И проект договора, и внешнеполитическое ралли позиционируют центральноазиатские страны как самостоятельного субъекта мировой политики, не находящегося под «зонтиком» той или иной внешней суперсилы, в первую очередь России. Причем этот консенсус многовекторности сложился, несмотря на исторические противоречия или даже конфликты — например, недавний пограничный конфликт Таджикистана и Кыргызстана или традиционную напряженность в отношениях Узбекистана и Таджикистана.
Однако необходимость такого разворота к обретению собственной, центральноазиатской субъектности возникла в связи не только с утратой Россией своих позиций в регионе, но и с тем, что Россия перестала восприниматься как противовес Китаю, неизбежное усиление которого центральноазиатские лидеры также хотели бы предотвратить. Развивая эту логику, оборонный аналитик Хантер Столл отмечает в своем обзоре, что крупные государства-соседи, такие как Китай и Россия, не способны быть настоящими гарантами безопасности в регионе. Обе страны не могут гарантировать безопасность на границах с Афганистаном и, по распространенным публичным версиям, могут быть связаны с сепаратистской мобилизацией в Горном Бадахшане (Таджикистан) или Каракалпакстане (Узбекистан). К тому же внешняя политика и России, и Китая слишком экспансионистская.
Такая ситуация, в свою очередь, открывает возможность для западных лидеров усилить свое влияние в регионе, располагающем значительными запасами нефти и газа. Впрочем, на путях его транзита находятся Иран, Азербайджан и Турция. И Россия как раз стремится укрепить свои взаимоотношения с этими странами. В этом смысле попытки эмансипации Центральной Азии и российское предательство Армении являются частями одного сюжета.
Особенности эмансипации
Но наибольшее значение для России имеет стремительное охлаждение отношений с Казахстаном, выступающим мотором центральноазиатского внешнеполитического консорциума (в том числе благодаря своим международным связям и репутации). По сути, Армения и Казахстан на протяжении постсоветского тридцатилетия оставались самыми надежными союзниками России. Изменение их позиции обозначает окончательный закат таких постсоветских структур, как СНГ и ОДКБ. В обеих организациях просто не остается «скрепляющих элементов» — стран, заинтересованных в сохранении этих институций как инструментов российского лидерства.
Несмотря на то что на протяжении последних полутора лет Казахстан (являющийся частью таможенной зоны ЕАЭС) успешно и с большой выгодой для себя играл роль транзитной страны для поставок в Россию параллельного и серого импорта, казахский президент Токаев дал определенно понять, что Казахстан не будет жертвовать «многовекторностью» ради этого экономического преимущества.
Интересно также, что внешнеполитическая эмансипация Казахстана сопровождается резким падением влияния России в его внутриполитической жизни. Это отражается, в частности, в быстром снижении симпатий к России среди населения страны. Процесс начался еще в конце 2010-х годов, но за последние годы набрал особенный размах. Так, если в 2017 году 92% казахстанцев заявляли о своем положительном и крайне положительном отношении к России, то осенью 2021-го, накануне войны, таковых было 65%, следует из данных опросов Центральноазиатского барометра (ЦАБ). Однако к осени 2022 года о симпатиях к России заявили 48% опрошенных, то есть меньше половины и почти в два раза меньше, чем в 2017 году. Впрочем, последний замер весны 2023-го демонстрирует отскок — о позитивном отношении к России заявляют 58%; возможно, свою роль сыграл тот импульс экономике Казахстана, который обеспечила торговля с подсанкционной Россией.
Отношение к России в общественном мнении Казахстана, % от числа опрошенных
Впрочем, в этих колебаниях, скорее всего, отражаются более фундаментальные факторы. В целом, несмотря на стремление позиционировать себя в качестве самостоятельного коллективного субъекта международной политики, по отдельности страны Центральной Азии еще не готовы потерять Россию в качестве ближайшего партнера — в силу экономических причин и, отчасти, причин, связанных со сферой безопасности. Да и общественное мнение ряда стран (в особенности в Казахстане и Киргизии) в значительной мере до сих пор остается в зоне влияния «мягкой силы» Москвы — российского государственного телевидения.
В результате, как уже писала Re: Russia ранее, в Кыргызстане вину за войну возлагают скорее на саму Украину или Запад, нежели на Россию. Согласно данным проведенного в мае 2023 года опроса компаний Demoscop и PaperLab, 21% казахстанцев поддерживает Украину, почти 13% — на стороне России, в то время как большинство опрошенных придерживается нейтралитета. Но среди респондентов в возрасте 60+ поддержка России возрастает до 23%. Исследования Demoscop–PaperLab и ЦАБ демонстрируют, что высокая поддержка и симпатии в отношении России среди старшего поколения связаны с получением информации из русскоязычных источников, телевидения в первую очередь. Данные ЦАБ показывают, что те, кто регулярно потребляет российский медиаконтент, относятся к России благосклонно почти в два раза чаще, чем те, кто не потребляет такой контент.
Тесные торговые связи и взаимопроникновение российского и казахского бизнеса, с одной стороны, и сохраняющиеся каналы формирования пророссийского общественного мнения в Казахстане — с другой будут вести к тому, что казахские власти вынуждены держаться балансирующего и осторожного курса эмансипации от России. Россия, в свою очередь, может задействовать рычаги своего влияния для принуждения Токаева к большей лояльности. Но это вряд ли приведет к изменению долгосрочного вектора казахстанской и центральноазиатской внешней политики, отражающей запрос на формирование новой постпостсоветской идентичности и структуры альянсов.