Диктатура негражданского общества: как взаимоотношения властей и гражданского сектора отражают эволюцию режима и его слабости

Общество дроноведения

С началом войны в Украине милитаристская тематика стала одной из ключевых в государственном финансировании российских некоммерческих организаций. Как уже писала Re: Russia, только в первой половине 2023 года более 700 млн рублей из общих 4,3 млрд были выделены тем НКО, которые заявили проекты, связанные с военно-патриотическим воспитанием молодежи, организацией помощи семьям военнослужащих и подобными провоенными инициативами.

Второй конкурс 2023 года, по сообщениям медиа, отличается не только еще бó‎льшим уклоном в патриотическую тематику, но и проектами, прямо вовлекающими граждан в военную подготовку и работу на «нужды войны». Так, издание «Верстка» подсчитало, что в июне этого года Фонд президентских грантов выделил 17,2 млн рублей на обучение подростков управлению беспилотниками (БПЛА), призванное «сформировать у подростков в возрасте от 11 до 16 лет навыки проектирования и использования БПЛА», поскольку «проведение СВО» выявило «огромный дефицит в отечественных разработках такой продукции». Два таких проекта были профинансированы еще в первом, январском конкурсе и целых шесть — в июньском; самые большие суммы получат Российский союз боевых искусств и Центр военно-спортивной подготовки «Русичи».

За последние 10 лет прямое государственное финансирование НКО стало доминирующей формой обеспечения деятельности общественных объединений в России. Флагманский инструмент здесь — президентские гранты, финансирование которых увеличилось с 1 млрд рублей в 2011 году до 11 млрд в 2020-м; в 2023 году Фонд президентских грантов распределил 7,8 млрд рублей. Фонд, который возглавляет первый заместитель руководителя президентской администрации Сергей Кириенко, существует с 2017 года. До этого гранты для НКО распределялись организациями-операторами, в качестве которых выступали крупные общероссийские НКО (Национальный благотворительный фонд, Российский союз молодежи, Лига здоровья нации, Общество «Знание» и др.). Однако после прихода в администрацию Кириенко удалось консолидировать эти денежные потоки и, отбросив условности, интегрировать их распределение непосредственно в сферу деятельности Управления внутренней политики. За это время, по заявлению Кириенко, Фонд распределил 100 млрд рублей на проекты российских НКО.

Президентские гранты — не единственный инструмент государственного финансирования НКО. Другим каналом являются субсидии федерального бюджета, которые распределяют правительство или отдельные министерства. Так, по данным Минэкономразвития, в чьем ведении находится поддержка социально ориентированных НКО, в 2021 году по линии Минздрава им было выделено субсидий в размере 3,6 млрд рублей, по линии Минобрнауки — 47,9 млрд, от Минцифры — 54,8 млрд, через Росмолодежь — 20,8 млрд. Всего в 2021 году без учета бюджета Фонда президентских грантов правительство субсидировало НКО на сумму более чем 154 млрд рублей. 

Кроме государства, финансирование НКО находится в ответственности крупнейших бизнесменов, уполномоченных на это президентской администрацией. Так, расходы на программную деятельность Фонда Тимченко в 2018 году составили 794 млн рублей, а в 2020-м — почти 1,7 млрд. Фонд Потанина в 2020 году выделил дополнительный миллиард на поддержку некоммерческого сектора. Кроме того, вся описанная структура финансирования в значительно более скромных масштабах воспроизводится на региональном уровне: там в качестве инструментов поддержки НКО используются губернаторские конкурсы грантов и  субсидии со стороны региональных правительств. 

Гибридное гражданское общество и респонсивные режимы

Государственное финансирование гражданского общества само по себе — достаточно обычное явление для многих стран континентальной Европы и новых демократий Латинской Америки. Однако там государство, выделяя деньги некоммерческому сектору, обычно не имеет непосредственного отношения к их распределению, уполномочивая заниматься этим специальные гражданские организации. В этой роли выступали в России, например, упомянутые выше организации, являвшиеся операторами президентских грантов.

Вообще, роль гражданского сектора в авторитарных странах различается в зависимости от «качества» авторитаризма. Сильные режимы со значительной поддержкой со стороны населения (так называемые конкурентные авторитаризмы) широко используют сектор для организации обратной связи и выполнения определенных социальных функций. Получение обратной связи позволяет режиму вовремя реагировать на возникающие протесты и предотвращать их. Функционирование таких механизмов исследователи показывали на примере правления в Алжире Абдельазиза Бутефлики, который использовал консультационные органы с участием НКО для сбора жалоб и поводов для недовольства со стороны граждан. Масштабная сеть консультативных советов работает в Китае. Исследования показывают, что локальные НКО и консультативные советы при органах власти там выступают площадками, где активисты могут реализовывать свои проекты и озвучивать приемлемую критику, находясь при этом под государственным контролем. Такие авторитарные режимы политологи называют «респонсивными» — перекрывая инструменты политической конкуренции, они стремятся восполнить их контролируемыми каналами сбора «запросов» со стороны граждан. Однако по мере возрастания угроз для режима, снижения поддержки или его радикализации отношение к НКО меняется.

Гибридный характер гражданского сектора, где соседствовали государственные и независимые источники финансирования, был характерен и для России до середины 2010-х годов, когда Кремль взял курс на монополизацию его каналов. Триггером этого поворота послужили протесты 2011–2012 годов, а основными инструментами стали введенные в законодательство понятия «иностранного агента» и «нежелательной организации». С их помощью власти систематически оказывали давление на НКО и отсекали от них крупные западные фонды. Первым делом в «нежелательные» попали американские организации — Национальный фонд в поддержку демократии (NED), Фонд «Открытое общество» Джорджа Сороса, Международный республиканский институт (IRI), а затем и другие европейские и международные фонды, имеющие российское происхождение. Так, после захвата Крыма или чуть ранее прекратили работу в России фонды, которые в 2000-е годы были важнейшими донорами для профессиональных российских НКО: Фонд МакАртуров, Фонд Форда, Фонд Мотта и др. Знаменитые немецкие благотворительные фонды — одни из немногих, кто продолжал работу в России вплоть до начала войны в Украине.

Гражданский сектор и спираль диктатуры

Отношение режима к гражданскому сектору вновь изменилось с 2020 года (после новой волны массовых протестов 2019–2020 годов) и сигнализировало о его дальнейшей мутации в направлении полноценной диктатуры. Главный признак «диктаторской» стадии контроля над некоммерческим сектором — несравнимо более агрессивное отношение к нелояльным или просто независимым НКО. Если раньше режим предпочитал фрагментировать гражданскую сферу через неравное финансирование и создавать организационные сложности независимым НКО, то теперь он перешел к мерам прямого запрета деятельности системообразующих независимых организаций (как например, общества «Мемориал»). 

Наряду с резким ростом репрессивности, вполне отчетливым стал тренд на прямое управление гражданским сектором. Помимо описанных реформ Фонда президентских грантов, который просто стал частью президентской администрации, это проявляло себя в сделанной властями ставке на организацию крупных, всеохватывающих квази-НКО, которые должны заменить собой реальную низовую гражданскую активность. Речь здесь и о «новой пионерии» — детском общественном движении «Большая перемена», возглавляемым лично Владимиром Путиным, и об идеологическом переформатировании «Общества „Знание“», курируемом Сергеем Кириенко. 

Наконец, еще один признак диктатуры в некоммерческом секторе — его идеологизация. От отсечения «неправильных» тематик режим переходит к масштабному финансированию «правильных». Эта тенденция ярко проявила себя с началом войны в Украине, когда необходимость оправдания «СВО» в глазах населения потребовала резкого расширения идеологического контроля над обществом. На этой стадии «гражданский сектор» становится частью инфраструктуры государственной пропаганды.

Однако такая эволюция свидетельствует именно об ужесточении режима, а не о его силе, и носит вынужденный характер, являясь реакцией на угрозы и ощущение уязвимости. Отказ от гибридной модели гражданского общества и обеспечиваемых с его помощью каналов обратной связи, делает режим более глухим к социальным запросам, лишает его возможностей упреждающей реакции и несиловых механизмов реагирования на появляющиеся вызовы.