С легкой руки политологов и широкая публика, и медиа горячо полюбили слова «раскол элит», в которых им слышится теперь музыка волшебного краха режима и больших перемен. Сам по себе крах режима сегодня вообразить не так просто, но загадочный раскол элит как магический шар превращает маловероятное в возможное.
На самом деле раскол элит — вполне конкретное понятие, и вовсе не то же самое, что внутриэлитные конфликты. Внутриэлитные конфликты не только норма любого режима, но еще и механизм контроля — пока эти конфликты существуют, им нужен арбитр. И если в либеральном порядке таким арбитром являются избиратели, то в авторитарном это конкретный человек или группа лиц.
Управляемые внутриэлитные конфликты превращаются в неуправляемые и затем в расколы, когда арбитр не удовлетворяет больше одну или обе стороны. Они знают, что его обещания и решения могут быть по тем или иным причинам не выполнены. И в результате вынуждены обращаться за поддержкой вовне, чаще всего — к населению. В таком сценарии они стремятся спроецировать внутриэлитный конфликт, предметом которого всегда является контроль над ресурсами, на существующие в обществе социальные и политические расколы, и мобилизовать часть населения в свою поддержку.
Относительно молодой советский карьерист Михаил Горбачев, придя к власти в 1985 году, был ограничен со всех сторон старой партийной гвардией, имевшей большинство в Политбюро и ЦК. Свои амбиции он проецировал в идею обновления и улучшения социализма. Организовав кампанию критики старых порядков («гласность»), он мобилизовал общественное мнение и молодые генерации элит в свою поддержку и на волне ожиданий всестороннего «обновления» успешно выдавил своих противников.
Но ветер перемен оживил пассионарность других представителей элиты и контрэлиты, которые взяли на вооружение ту же модель общественной мобилизации. Изгнанный с партийного Олимпа Борис Ельцин на фоне экономических проблем горбачевского обновления обратился теперь уже к самым широким слоям населения, обвинив в коррупции («партийные привелегии») и неэффективности уже не только «старую гвардию», но всю партийную элиту .
Возникшие расколы и фрагментация элит создали условия для радикальных изменений политической и экономической системы. Эти изменения не были прямым следствием раскола, скорее они были подготовлены тем, что старое партийное руководство, боясь любых перемен, слишком долго консервировало систему, не допуская даже незначительных и необходимых инноваций. Это породило усталость и значительные ожидания обновления «снизу», которые и сделали возможной трансформацию внутриэлитных конфликтов в раскол элит. И все это отнюдь не уникальная ситуация.
Но причем здесь Пригожин?
Конфликт Пригожина с военными не только управляемый, но и спровоцирован политическим руководством, то есть Путиным и особо приближенными к нему людьми — политическими олигархами персоналистской автократии.
Летом прошлого года Путин и другие авторы войны обнаружили себя в достаточно бедственном положении рассыпающегося фронта и неуправляемой военной операции. Собственно, в этом они были виноваты сами — ни они, ни военные не готовились и не были готовы к большой войне, рассчитывая на испуг противника. Однако ответственность на другого сама себя не переложит. И в их глазах виновником ситуации являлось военное командование, не способное организовать эффективное наступление и заставить солдат сражаться и погибать.
В этих условиях Пригожин со своей ЧВК не только затыкал дыры на передовой, но и стал рычагом психологического давления на военных. Набирая заключенных и резко наращивая численность своей армии, он к тому же организовал еще один фронт — фронт блогеров-военкоров, выступавших с военно-патриотических позиций и с деталями и подробностями (слитыми им) ругавших армейское командование за неспособность победить украинскую армию и продемонстрировать успех на поле боя.
И рост численности ЧВК, и пиар ее успехов, и в особенности волна патриотической истерики, поднятая блогерами и направленная против Генштаба, являлись для армейской корпорации очевидной угрозой. И, по всей видимости, стали одним из инструментов ее дисциплинирования и достижения нового согласия между Кремлем и военным командованием. После того, как Путин провел, наконец, мобилизацию, предоставив военным почти неограниченный человеческий ресурс, знаком этого нового согласия военных и политического руководства стало появление Путина в «штабе группировки» 15 декабря 2022 года, где его принимал на правах хозяина территории начальник Генштаба Герасимов.
Через две недели после этого Пригожин устами бойцов своей дивизии обрушил на Герасимова поток матерных оскорблений и обвинений в «предательстве фронта». Но это не смогло предотвратить официального назначения Герасимова еще через две недели командующим СВО. Такое публичное назначение означало, что на Герасимова возлагается полнота ответственности как за операцию в целом, так и за планирование и принятие тактических решений. Эксперты заговорили о «закате» Пригожина.
И зря. Джокер, который один раз сработал, не имеет смысла сбрасывать быстро.
Новый виток обострения отношений Пригожина с Генштабом отличается тем, что теперь оскорбления в адрес армейского руководства звучат непосредственно из уст Пригожина. И это, скорее всего, признак слабости его положения.
Действительно, в то время как армия получила практически неограниченный пока ресурс живой силы, пригожинские вербовки по тюрьмам прекратились, а его грозная «дикая дивизия» вот уже несколько месяцев пытается взять маленький Бахмут. Нападки на Герасимова за отсутствие снарядов в такой ситуации — это не столько нападение, сколько защита, объяснение собственных неудач на поле боя.
Публичное давление Пригожина, требующего предоставить боеприпасы в нужном ему объеме, подрывает выстроенную, казалось бы, субординацию. Это командующий операцией определяет, кому сколько выдавать боеприпасов, число которых, к тому же, видимо, ограниченно. Но дело не только в этом. И не только в том, что Пригожин позволяет себе косвенные и прямые персональные оскорбления в адрес первой фигуры армейской корпорации и командующего операцией, демонстрируя таким образом свою полную автономию. Главная проблема в том антиэлитном нарративе, с помощью которого Пригожин мобилизует истерический патриотизм. В этом нарративе зажравшиеся генералы наверху предают и продают нужды фронта, становясь причиной многих бесполезных жертв войны.
С одной стороны, эти обвинения должны подстегнуть генералов к тому, чтобы продемонстрировать собственные успехи на линии фронта, оправдавшись таким образом в глазах Путина и публики. С другой, политический потенциал этого нарратива, объясняющего поражения и бесполезность массовых жертв разложением в высшем командовании и руководстве, настолько велик, что способен и повысить персональную популярность Пригожина, и стать мощной дестабилизирующей силой в случае новых неудач армии и необходимости новых волн мобилизации.
Для устойчивого авторитарного режима главным правилом внутриэлитных конфликтов является категорический запрет для элитных групп «выносить сор из избы», то есть напрямую апеллировать к населению. Это дестабилизирует режим, ставит под сомнение полномочия верховного арбитра, а значит, и лежащий в основании режима порядок разрешения споров. Это создает почву для того самого раскола элит, резкой политизации населения и гальванизации политических процессов в достаточно экстремальных условиях войны, санкций и бюджетной нестабильности.
Как и в случае Горбачева, такая гальванизация может на первых порах выглядеть вполне выгодной для лидера, потому что помогает ему справиться с теми проблемами, справиться с которыми аппаратным путем на данном этапе не получается. Она проистекает из уверенности лидера в своих силах и в своей способности совершить крутой политический вираж, не выпустив ситуацию из-под контроля. Точно так Горбачев считал, что широкая критика советских порядков ударит по «старой гвардии», но не подорвет его собственную власть. Однако, как только в обновлении социализма обнаружилась заминка, а экономическая ситуация ухудшилась, выпущенный джинн частичной либерализации начал делать фокусы, о которых Алладин его не просил.
Используя несистемного агрессивного игрока для организации общественной кампании против одной из системных элитных групп (военного генералитета), Путин ставит под угрозу и другие системные элитные группы, основания и правила прежнего порядка решения споров и демонстрирует потенциал общественных мобилизаций.
Сегодня конфликт Пригожина с Генштабом вряд ли превратится в неуправляемый. Но это, во-первых, сегодня, а во-вторых — осадочек останется. То есть этот эпизод говорит элитам, что правила меняются и могут измениться непредсказуемо. И что, в принципе, различным элитным группам в пору задуматься о том, какие общественные мобилизации они могли бы использовать для своей защиты от подобных «внесистемных» атак отвязанных радикалов в будущем.
Тем более, что основной вектор общественных ожиданий весьма отличается от того, каким его стремится представить Путин. В то время как для Путина целью является «победа» в войне или некий ее правдоподобный муляж, общество мечтает об окончании войны и нормализации ситуации. Пока оно соглашается, что «победа Путина» будет оптимальным сценарием, отвечающим и этим ожиданиям, и ожиданиям Путина. Но если проект «победа» опять забуксует, как забуксовала горбачевская перестройка, между ожиданиями сторон наметится значительный разрыв.
Так или иначе, втянувшись в затяжную и масштабную войну, Путин создал огромное напряжение, связанное с неготовностью к ней общества и элит. Чтобы дисциплинировать тех и других, он выпускает на арену радикалов, позволяя им атаковать системные элиты с помощью кампаний общественной мобилизации. Это и есть его «перестройка наоборот», перестройка радикализации. И это сегодня главный триггер, способный при определенных условиях создать угрозу его власти.