Разлад народов: какую роль сыграет война в изменении баланса межэтнических отношений в России?
Одной из ярких черт начального этапа российского вторжения в Украину стала заметная с первых дней войны высокая концентрация среди российских военных (на тот момент — контрактников) представителей этнических меньшинств. При том что никаких данных об этническом составе российских войск не публиковалось, обилие нерусских фамилий среди первых подтвержденных имен погибших бросалось в глаза. Если отряды Росгвардии из Чечни, отправленные в зону военных действий решением Кадырова, инициативно манифестировали свое участие в войне, то об участии большого количества выходцев из других этнических регионов становилось известно из журналистских расследований.
Как уже ранее писала Re: Russia, имеющиеся на сегодняшний день данные о подтвержденных потерях российских военнослужащих с 24 февраля по 26 декабря 2022 года, собранные BBC и «Медиазоной» и взвешенные на 100 тыс. мужского населения в возрасте 18–50 лет аналитиками Telegram-канала «Демография упала», показывают, что число подтвержденных погибших в Республике Туве превосходит среднероссийский показатель (33 человека) в 5,5 раза (172 человека), в Бурятии — более чем в 5 раз (162 человека), в Северной Осетии и Республике Алтай — в 3 раза (109 и 102 человека соответственно), в Ненецком и Чукотском АО — более чем в 2 раза (78 и 76 человек соответственно), в Дагестане — почти в 2 раза (56 человек).
При этом в ходе «частичной» мобилизации примерно тот же ряд этнических республик вновь стал основным фондом для пополнения армии. По данным расследования «Важных историй», наравне с Красноярским краем, который отправил на войну в 4,5 раза больше мобилизованных, чем это было обозначено в приказе Министра обороны, намного больше плана мобилизовали Бурятия (в 3 раза больше), Дагестан (в 2 раза больше) и Калмыкия (в 1,8 раза больше). На этом фоне Дагестан, Бурятия, а также Якутия стали регионами, где прошли наиболее громкие и многочисленные протесты против мобилизации.
Еще в начале 2000-х годов этнические регионы оказались одними из первых встроены в политическую вертикаль и стали надежной базой контролируемой электоральной поддержки Путина, «Единой России» и административных кандидатов на выборах всех уровней, за что и получили наименование «электоральных султанатов». Политолог Генри Хейл показал, что базой доминирования «Единой России» в представительных органах власти было в первую очередь экономически зависимое сельское население этнических республик. Это достигалось как за счет прямых фальсификаций, так и за счет организации контролируемого голосования, чему благоприятствовала плотность связей и надежность патерналистских сетей этнических групп в сельской местности. Хейл также показал, что лояльность этнических республик покупалась через фактически полное обеспечение их бюджетов дотациями из Центра. При этом, за исключением разве что нефтегазовых округов Тюменской области, они оставались регионами с более низким уровнем жизни, чем в среднем по России.
Между тем на индивидуальном и бытовом уровне проблемы этнических отношений в российском обществе сохраняли колониальный привкус. Издание «Холод» в посвященном этой проблеме обзоре «Нерусский мир» приводит множество выразительных примеров, в которых этнические калмыки, татары, башкиры, буряты, лакцы, якуты делятся опытом дискриминации при поиске жилья, получении школьного и университетского образования, взаимодействиях с органами власти на низовом уровне и пр. При этом, как отмечается в обзоре, такая дискриминация может не иметь прямых ограничивающих последствий, но создает для этнических меньшинств «порядок второстепенности» по отношению к русскому населению. Таким образом, хотя этнические республики сыграли в России важную роль в выстраивании эффективной системы политического контроля, их подчеркнутая лояльность Кремлю не только не снимала, но даже усугубляла проблему их колониальной «второстепенности».
Социологи Алексей Бессуднов и Андрей Щербак, изучавшие проблему этнической дискриминации на рынке труда в рамках полевого эксперимента, пришли к выводу, что такая дискриминация имеет место, но носит структурно более сложный характер. Дискриминируются не все «нерусские» в сравнении с русскими, а этнические группы южного происхождения (таджики, узбеки, чеченцы, азербайджанцы, грузины и армяне) в сравнении с европейскими этническими группами (немцы, евреи, украинцы, латыши и литовцы). А социологи Ольга Авдеева и Ричард Матланд с помощью лабораторного эксперимента оценивали, насколько этническая принадлежность российского мэра может быть причиной более высокой или низкой оценки его деятельности в глазах граждан из разных этнических групп. Их выводы говорят, что этнический фактор включается в регионах с этнической поляризацией населения. Так, среди обследованных ими Архангельской области, Бурятии, Татарстана и Якутии этнический фактор в оценке деятельности публичного лица играл роль только в Республике Саха: якуты выше оценивали этнически якутского мэра, а русские были более лояльны в оценках мэра, этнически русского.
Таким образом, этнические проблемы на протяжении долгого времени оставались в пределах частных межличностных отношений, в то время как в политическом плане власти уверенно опирались в регионах на этнические группы. Однако еще до войны ситуация стала меняться. Например, крупные и фактически успешные гражданские протесты в Шиесе на границе Архангельской области и Республики Коми (против строительства мусоросжигательного завода) и в Башкортостане (против разрушения шихана Куштау) имели этническое и даже постколониальное измерение.
В 2020 году значительные протесты вызвала идея Кремля объединить Архангельскую область и Ненецкий АО, и эти планы были то ли заморожены, то ли отменены. Ключевыми участниками протестного движения выступали именно этнические ненцы, которые в слиянии регионов видели угрозу своим языку и культуре. Результатом этого эпизода стало изменение модели электорального поведения автономного округа: регион оказался единственным субъектом РФ, не поддержавшим поправки к Конституции (55,25% — против и 43,78% — за), а через год на выборах в Госдуму «Единая Россия» получила здесь 29,1% — один из самых низких результатов по всей России.
Наиболее существенным поводом для нарушения сложившегося баланса стал принятый в 2017 году закон о «добровольном изучении» языков этнических республик, позволивший школам избавляться от изучения «родных языков». Закон спровоцировал волну критических дискуссий и протестов, общественное движение «Демократический конгресс народов России» осудило закон, назвав его антиконституционным. Требование изменить новую языковую политику поддержали представители этнических групп Дагестана, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Адыгеи, Северной Осетии, Марий Эл, Саха-Якутии, Татарстана, Чувашии, Алтая, Башкортостана, Коми. Одним из самых сильных проявлений этого движения стали протесты этнических активистов в Башкортостане, требовавших «обеспечить обязательное изучение в школах башкирского языка как государственного» и восстановить школьные часы, отводившиеся ранее на его изучение.
Сопротивление закону спровоцировало в регионах репрессии в отношении этнических активистов. Однако, как отмечает социолог Гузель Юсупова, давление Центра на общественные движения в защиту языков еще больше настроило вовлеченное население республик против языковой политики Москвы. Исследование политолога Станислава Шкеля показывает, что языковая реформа 2017 года значительно повлияла на лояльность этнических групп центральным властям. В тех регионах, где местные элиты смогли взять под контроль недовольство новым законом и погасить зарождающийся протест (Татарстан и Чувашия), это не стало поводом для снижения электоральных рейтингов «Единой России». Но там, где элиты поспешили выразить лояльность и поддержали закон без учета мнения этнических групп (Башкортостан и Якутия), электоральное поведение населения изменилось, что проявилось на президентских выборах 2018 года и голосовании по внесению изменений в Конституцию в 2020 году.
Есть основания полагать, что война в Украине и активное использование представителей этнических групп в военных действиях, сопровождающееся значительными потерями, еще более изменит политический баланс в отношениях этнических регионов с Москвой. Отталкиваясь от результатов репрезентативного опроса «Левада-центра», социолог Кайл Марквардт показывает, что этнические буряты и татары отличаются от этнических русских в Бурятии и Татарстане по двум важным показателям: они в меньшей степени поддерживают как Путина, так и вторжение в Украину. И хотя автор отмечает предварительный характер своих выводов в виду специфики опросных данных, вероятность влияния войны на политико-этническую поляризацию российского общества выглядит весьма значительной.
Особенно важным представляется, что эти данные касаются Бурятии и Татарстана. Оба региона, каждый по-своему, но долгое время надежно проявляли свою лояльность Кремлю. Оба давали высокие результаты «Единой России», а буряты-контрактники в массовом порядке участвовали во вторжении России в Украину в начале 2022 года. Однако именно в Бурятии на этом фоне прошли гражданские протесты против мобилизации и даже войны в целом. В свою очередь Татарстан — специфический регион, в котором местным элитам на протяжении всей постсоветской истории удавалось сохранять выгодный для себя баланс между лояльностью центру, защитой интересов титульной этнической группы и собственной относительной автономией. И если общественное мнение этнических групп этих регионов действительно сместилось в направлении поляризации по этническому принципу по сущностным для режима вопросам поддержки Путина и войны, это может привести к существенным политическим последствиям.
В одной давней работе историк Юрий Слёзкин использовал для описания этнической политики СССР метафору «коммунальной квартиры». Советская власть, с одной стороны, была озабочена, чтобы этнические меньшинства сохраняли свою материальную культуру, язык и декларативную административную автономию, но с другой стороны, определяла строгие правила выхода народов из приписанных им комнат этой коммуналки. В рамках общей колониальной модели русские выступали связующим и покровительствующим этносом в отношении всей «семьи» народов. Наследие этой модели в значительной степени лежит в основе нынешней российско-украинской войны. Нарратив о несостоятельности Украины как государства и второстепенности украинской культуры по отношению к русской коренится в традиционной колониальной этнической политике царской, а затем и советской России. И это заставляет предполагать, что итоги и последствия войны окажут самое серьезное влияние не только на будущее политическое устройство постсоветского пространства — с высокой вероятностью они приведут к переосмыслению взаимоотношений между Центром и этническими республиками в России. Тем более что централизаторская политика 2010-х годов уже заложила определенный фундамент для этого тренда.