ВДУДЬ СОЦИОЛОГИЮ

Стилизованный «обыватель»

Разумеется, Кучера никоим образом не является среднестатистическим россиянином и обывателем. Он шоумен и бизнесмен и прекрасно чувствует драматургию разговора и свое место в нем. Точно так же как свое место и нишу в России. Он неплохо зарабатывает на том, что впрягается «за наших ребят» и «против пиндосов». В то же время в качестве шоумена, ведущего бесконечного числа радио- и телешоу, Кучера является профессиональным стилизатором этого самого среднестатистического российского обывательского дискурса. Его ретранслятором и в то же время успешным антрепренером. Попадание в этот дискурс, лояльность его ограничителям и скрепам — это его профессиональный хлеб, навык, на котором строится его карьера. И с позиции этих профессиональных интуиций он ведет свою партию в разговоре с Дудем. Нам не важен Кучера с его фитнес-клубами, нам важен дискурс, его пластинки, уловки и понятийные блоки.

Итак, каким предстал перед нами этот стилизованный российский обыватель и что мы узнали про него? Он, конечно, не оголтелый ватник, певец войны и общей смерти ради российской исключительности и геополитической сверхзадачи. Его дети учатся в 57-й школе и в Вышке. И это не факт биографии Кучеры, а то, что добавляет ему веса в глазах его аудитории («столичная штучка», правильно устроившийся человек). Хотя дети не в Англии и не в Америке, как у совсем богатых, но где-то там, в продвинутой зоне. И это маркер его жизненного успеха.

Он, этот стилизованный российский обыватель, «коллективный Кучера», прежде всего, органически противоречив, составлен из многих ценностных и конъюнктурных соображений и расчетов, которые не стыкуются между собой. Он слушает на ютьюбе конспирологию про мировой заговор («ковид же, это все не просто так»), подсунутую ему женой, которая одновременно уговаривает его уехать и рожает ребенка в Штатах, чтобы тот имел американское гражданство.

Но это не значит, что, показав ему нелогичность и несвязность этих представлений и предрассудков, мы заставим его от них отказаться. Его взгляд на мир неконсистентен, но та последовательность взглядов, которой бравирует перед ним «либерал-Дудь», вызывает у него, скорее, неприятие и отторжение. Она кажется ему уловкой и подвохом, единственная цель которых — поставить его в неудобное и слабое положение с высоты собственной продвинутости. Он понимает эту логику и последовательность как инструмент превосходства и потенциальной власти над собой.

«Коллективный Кучера» и война

Конечно, у него нет никакого ясного представления о целях этой войны и убежденности в ее необходимости. То, как он ее объясняет, следуя официальным мантрам, — это какие-то полуверы, и он сам знает слабые места этих аргументаций. Это тонкий лед, но это не значит, что вам удастся легко сломать его. Проблема в том, что это тонкий лед, по которому ему необходимо пройти, чтобы не утонуть. Поэтому не думайте, что, бомбя этот лед, вы оказываете ему услугу.

В то же время он периодически сбивается на блоки антивоенного дискурса, которые встраиваются в поток его рассуждений легко и органично. Например, когда он говорит о том, что не представляет себе, как должна выглядеть победа в этой войне. Или когда говорит об императиве сочувствия российской армии: «Ты думаешь, этим парням, которые там оказались, нужна эта война? Она сто процентов абсолютному большинству из них не нужна».

Весьма важным выглядит расхождение «коллективного Кучеры» с официальной доктриной, то есть «коллективным Путиным», в одном достаточно принципиальном вопросе. Это вопрос о присоединении к России оккупированных украинских территорий. Кучера несколько раз с болью возвращается к этой теме. С точки зрения того дискурса, который он пытается воспроизвести, война с Украиной должна быть оправдана как относительно справедливая, то есть оборонительная война. «На нас напали» или «собирались напасть», «мы должны защитить русских на Донбасе» — вот это все. Аннексия украинских территорий подрывает эту доктрину. «Зачем? — поражается Кучера. — Я не понимаю, я думал, что это хитрый ход, чтобы напугать, поторговаться».

За этим стоит важный пласт российской обывательской идеологии. Агрессию против Украины очень легко объяснить «имперскими амбициями» Путина и большинства россиян, что и стало уже общим местом. Однако реальная идейная ткань российских предрассудков сложнее. Царствующая в России жажда «великодержавности», понимание собственной исключительности и самодостаточности весьма далеки от классической «имперскости» в том смысле, что лишены жажды территориальных приобретений.

Во всех опросах последних лет и десятилетий россияне демонстрируют не только отсутствие стремления к территориальным приобретениям, но скорее страх перед ними. Идет ли речь о включении в состав России грузинских сепаратистских территорий, восточно-украинских областей или даже Беларуси, 20–25% опрошенных высказываются за, в то время как около 70% — вполне определенно против. В своем обывательском, массовом изводе российская великодержавность в норме перемешана с сильным комплексом изоляционизма. «Ты считаешь, у нас своих проблем мало, нам надо еще кого-то кормить?» — удивляется Кучера. Территориальные приобретения (за исключением Крыма) вызывают настороженность и глухое недовольство.

Начало войны, ее мотивы и цели — это все область неприятного тумана, сомнений и нестыковок. И «коллективный Кучера» взял на вооружение доктрину «недоступной ему рациональности Путина». Потому что — должен же быть какой-то смысл? «Ты, что, считаешь, что он сумасшедший?» — спрашивает Кучера. В итоге необъяснимая, малопонятная война — это такое стихийное бедствие. Она уже есть, и мы в ней участвуем. И тогда мы — это мы, то есть те, кто по эту сторону войны. И связанность этого «мы» важнее, чем сомнения в рациональности войны и Путина.

«Коллективный Кучера» и «коллективный Запад»

Есть, впрочем, безусловно, содержательный мостик, связывающий «коллективного Кучеру» с «путинизмом» и провоенными дискурсами. Это антизападничество. Оно является важнейшим кодом, разделительной линией с «миром Дудя», хотя при этом очень далеко от путинского экстаза геополитической вражды. Оно гораздо более приземленное, но выступает одним из важнейших маркеров идентичности: «мы» — это такой Незапад.

Это отношение к Западу построено на чувстве ревности и ущемленности. Но даже осознание этого не поможет это чувство преодолеть. Запад враждебен как конкурентная среда и как доктрина. «Коллективный Кучера» далек от веры в «путинские скрепы» — они навязанная для него вещь. Но в альтернативной им «западной доктрине» и ее экспансии он чувствует для себя не меньшую опасность.

Очень примечательным выглядит обсуждение «коллективным Кучерой» гомосексуальных отношений. Они в целом принимаются в рамках общего стремления к толерантности как некой норме ненасилия. «Геи, лесбиянки — вообще без вопросов», — с невероятной легкостью расписывается Кучера. Но конфликт переносится в другое место — в вопрос о трансгендерах. В то время как геи для «коллективного Кучеры» — это реальность, с которой он готов примириться, слегка бравируя своей продвинутостью («у нас есть один парнишка»). С проблемой трансгендеров «коллективный Кучера» лично никогда не сталкивался, и это позволяет исключить эмпатию и включить мифологию вражды. «Трансгендеры» — это доктринальный, тоталитарный Запад. Запад, устанавливающий правила. И он «коллективного Кучеру» пугает.

Вместе с тем признание им однополых отношений как некой новой нормы является важным маркером. В принципе, путинская кампания тотальной борьбы с ЛГБТ, как это нередко бывало, весьма вероятно, обернется на следующем витке окончательным признанием нормативности этой реальности. По той простой причине, что силы, организующие эту кампанию, угрожают самому обывателю в его стремлении к установлению норм непринуждения. Они теперь предписывают, какие книги читать и не читать, какие фильмы показывать и не показывать. Они делают его мир ущербным, слишком узким. Они создают в результате куда бóльшую угрозу его миру, чем одуванчики-гомосексуалы.

Шофер и сталинистский дискурс

«Коллективный Кучера» не понимает Путина, не понимает логики его действий и слов и приписывает ему, как было сказано, «недоступную рациональность». В то же время он определенно заявляет, что поддерживает его. На вопрос «в чем?» (потому что это точно не война и ее цели, они — предмет сомнений и непониманий) следует ответ, сразивший фирменную невозмутимость интервьюера. «Поддерживаю в его внутренней политике, вот — в этих зачистках». Кучера имеет в виду здесь политику репрессий против тех, «кто не с нами», — изгнание функционеров, писателей, режиссеров, активистов, не поддерживающих войну. Кучера это поддерживает, хотя и немного елозит на стуле в этот момент.

И это важный поинт, противоречащий тому, что было сказано про «коллективного Кучеру» выше. Сталинистский дискурс расползается по России. Ладно, профессиональные убийцы и психи, но вот и певица Чичерина записывает монолог, в котором с каким-то восторгом обещает не очень понятным врагам «выморозить их в нашем ГУЛАГе». Тут не важно, кто «враги», существенна эта мазохистская мечта о ГУЛАГе. Вальяжный, модный, с голыми коленками Кучера тоже приветствует «зачистки».

Конечно, то, что известно либеральной публике как эпоха «массовых репрессий», было эпохой колоссальных карьерных возможностей и фантастических социальных лифтов. Устроенный по знакомству директором техникума Леонид Брежнев за пять лет превратился во второго секретаря Днепропетровского обкома, просто потому что всех остальных претендентов на этой карьерной лестнице расстреляли. И это типовая биография того времени. Поэтому «зачистки» — это мощный социальный механизм, в поддержке которого оказываются на первых порах едины те, кто встретит динозавра, и те, кто им станет. Но для нас важна не судьба конкретного Кучеры, а то, что он счел, что поддержать «зачистки» — это для «коллективного Кучеры» будет норм. Что это одна из важных нот «духа времени».

Впрочем, поясняя тут же Дудю необходимость «зачисток», Кучера прибегает к метафоре несущегося под откос автомобиля и либералов, пытающихся вырвать в этот момент у шофера руль. Понимание ситуации как несущегося под откос автомобиля — еще одна грань представлений «коллективного Кучеры» о текущем моменте. Как и то, что он идентифицирует себя с шофером и потому старается оправдать его намерение дать неугомонному пассажиру по рукам. Потому что если бы он идентифицировал себя с пассажиром, оказавшимся в машине безумного водителя, давящего на газ по пути к обрыву, то стремление вырвать руль показалось бы ему естественным. И метафора бы перевернулась. Но пока «коллективный Кучера» обрыва не видит и с успехом убеждает себя, что водитель не сумасшедший.