Со второй половины 2010-х годов российские власти и корпорации уделяли цифровизации и технологическому развитию повышенное внимание. Россия, с одной стороны, стремилась повысить собственный цифровой суверенитет — стать независимой от зарубежного софта и комплектующих, а с другой — демонстрировала амбиции войти в пул мировых лидеров цифровизации, экспортирующих свои технологические решения за рубеж. И до войны с Украиной это стремление приносило видимые плоды, особенно в части финансового сектора: Россия вошла в мировые топ-10 стран по цифровизации госуправления и развитию цифрового банкинга и в топ-5 по уровню проникновения финансовых технологий и по переходу к безналичным платежам в период пандемии. «Тинькофф» и «Экспобанк» всерьез готовились завоевывать зарубежные рынки.
В последние годы российский финансовый сектор, став одним из флагманов по внедрению инноваций и новых технологических решений, во многих задачах сближался с IТ-бизнесом. Это сближение было настолько тесным, что ЦБ был готов поддержать признание банков IT-компаниями. «Сбертех» (создан «Сбером» для обслуживания IТ-проектов банка) в 2016 году стал крупнейшим IТ-работодателем в России, а в Центробанке в 2021 году работало более восьми тысяч айтишников.
После вторжения в Украину высокий уровень цифровизации российского финансового сектора стал его уязвимостью. Под угрозой оказалась стабильная работа банков, платежной инфраструктуры, возникли технологические риски для устойчивой работы финансовой системы, предупреждает ЦБ в последнем «Обзоре финансовой стабильности».
Технологии как канал трансмиссии внешних рисков ЦБ настолько явно обозначает впервые. При этом нельзя сказать, что технологические санкции стали для российского финсектора неожиданностью. Власти давно относят банки к объектам критической инфраструктуры. В 2014 году в России начали создавать систему автономного интернета на случай отключения от глобальной сети, и крупные финансовые организации (банки, биржа, платежные системы) стали частью этого периметра. Полностью перевести финсектор на российский софт предполагалось еще в 2021 году, но из-за отсутствия необходимого финансирования и отечественных разработок должного качества планы отложили.
А в январе 2022 года системно значимые российские банки провели стресс-тесты, о которых они отчитались на совещаниях у первого вице-премьера Андрея Белоусова и премьера Михаила Мишустина. Тесты отрабатывали сценарии отключения России от SWIFT, полного технологического эмбарго со стороны западных стран, физического повреждения объектов критической инфраструктуры, блокировки корсчетов крупнейших банков в США и Европе, отзыва лицензий на зарубежное программное обеспечение. По итогам главными проблемами были названы отсутствие доступа к комплектующим — серверам, системам хранения данных, а также к облачным решениям и разнообразному лицензированному софту. (На импортный софт приходится порядка 85% программного обеспечения российского финсектора, а о «харде» говорить не приходится вовсе: в России осуществляется только крупноузловая сборка компьютеров из импортных комплектующих.)
После вторжения в Украину западные страны и присоединившиеся к ним союзники прекратили экспортировать в Россию многие категории высокотехнологичного оборудования, включая чипы и микросхемы, большинство крупных зарубежных технологических компаний покинули российский рынок. Для финансового сектора особо болезненным был уход Oracle (управление базами данных), Cisco (сетевое оборудование), IBM (серверы, программное обеспечение), Intel и AMD (процессоры), SAP, Microsoft, Adobe (ПО), Diebold Nixdorf и NCR (банкоматы). Без технической поддержки осталась каждая вторая российская компания. Переход на отечественные решения оказался затруднен прежде всего из-за их отсутствия. Помимо этого, в октябре 2022 года правительство запретило российским банкам пользоваться зарубежными программами, причем запрет не берет в расчет наличие отечественных аналогов «отмененного» софта.
«Цифрового суверенитета мы достигли, потому что иностранные компании практически все ушли с рынка, мы теперь предоставлены сами себе», — констатировал министр цифрового развития Максут Шадаев в ноябре 2022 года.
По факту это значит, что из-за отсутствия серверов и программного обеспечения банки и нефинансовые организации могут столкнуться с рисками нарушения операционной деятельности: системы могут стать более уязвимыми для кибератак, вырастет риск технических сбоев из-за дефицита оборудования и специалистов по его обслуживанию, менять выходящее из строя оборудование придется на то, которое получится достать: устаревшее, бывшее в употреблении или менее качественное.
Практически вся работа современной финансовой организации, от клиентских сервисов до внутренней деятельности, сильно зависит от бесперебойной работы программного обеспечения и оборудования. Отключение от технической поддержки ставит под угрозу стабильную работу компаний финансового сектора, почти 80% которого занимает несколько крупных банков, что делает его особенно уязвимым с технологической стороны.
Главный производитель сетевого оборудования Cisco покинул Россию в числе первых. Из-за рисков вторичных санкций закрывает свое корпоративное подразделение и китайский Huawei. Текущее состояние оборудования и систем имеет определенный запас прочности, но в будущем невозможность новых закупок (если не брать в расчет параллельный импорт) вынудит банки постепенно отказаться от разработки новых продуктов, перераспределяя ресурсы в пользу критически важных сервисов.
Другой риск работы российского финсектора, который без войны не был бы столь критическим, — высокая доля услуг аутсорсинга, особенно в части IТ, систем хранения данных и резервного копирования, облачных сервисов. Например, 45 российских банков приобретают услуги облачного сервиса дистанционного банковского обслуживания у одного поставщика, указывает ЦБ в декабрьском обзоре, а у большинства средних и малых компаний финансового сектора нет средств на содержание собственных команд разработчиков, особенно в части информационной безопасности. Покупка непрофильных услуг у подрядчика — обычная практика, но в условиях внешних рисков высокая концентрация аутсорсинга чревата неприятными последствиями.
Отказ крупнейших производителей микрочипов — TSMC, Intel, Nvidia — поставлять продукцию в Россию для российского финансового сектора означает откат назад и утрату завоеванных передовых позиций. Несмотря на наличие нескольких отечественных предприятий по производству процессоров, возможность создать полноценный и автономный российский цикл производства IТ-оборудования в необходимых для экономики объемах вызывает сомнения.
В современном мире микрочипы различных размеров присутствуют в абсолютно каждом технологическом продукте. Упрощенно говоря, они различаются по размеру (топологии) и сфере применения: самые большие и массовые с топологией 90 и более нанометров в основном используются для оборудования; с топологией менее 45 нм — в электронике (офисной и портативной) и суперкомпьютерах, серверном и сетевом оборудовании, системах хранения данных и картах памяти. Большая часть чипов поставляется в Россию уже в составе готового оборудования: электроники, станков, потребительских товаров. При этом в России есть и собственное производство чипов большого размера (90 нм), однако текущие мощности не позволяют покрыть и одной трети общего спроса, считают эксперты компании «Яков и партнеры», бывшего российского отделения McKinsey.
Наладить полноценное серийное производство микрочипов необходимой для промышленности топологии на них не удалось несмотря на многомиллиардные кредиты и господдержку. Кроме того, в России отсутствует собственное оборудование для производства кремниевых пластин и нанесения на них рисунка (без этого нельзя сделать чип), отмечают «Яков и партнеры», а расширение производства потребует инвестиций в полтриллиона в год.
Впрочем, пока возможности для импорта чипов из-за рубежа сохраняются, но они неустойчивы. По данным таможенной службы, Россия с апреля по ноябрь импортировала электронных компонентов на $2,6 млрд. Из этой суммы как минимум $777 млн пошло на закупки у западных производителей, подсчитали Reuters и Королевский объединенный институт оборонных исследований (RUSI). Поставки осуществлялись через малоизвестные турецкие и гонконгские компании. Кроме того, Россия в тысячи раз нарастила импорт потребительской электроники из стран-соседей. Если западные страны начнут активнее применять вторичные санкции в отношении не только фирм-посредников, но и на страновом уровне, то этот поток, с высокой вероятностью, сократится. Тем более что часть микросхем из бытовой электроники, вероятно, потом оказывается в ракетах.
Впервые в мировой истории технологические санкции в таком масштабе применяются в отношении страны с высоким уровнем цифровизации. Ограничения уже заставили российские компании пересмотреть планы развития и перестроить отношения с поставщиками услуг. Для потребителей эти эффекты уже заметны, но пока не драматичны: продукты подсанкционных банков были удалены из магазинов приложений (они вернулись под новыми именами, но находятся под постоянной угрозой блокировки и удаления). Люди все чаще стали пользоваться наличными в поездках, а ЦБ оказался вынужден предложить сервис обмена валюты на базе системы быстрых платежей, поскольку карточки платежной системы «Мир» отключают все больше стран.
Кроме того, цифровая сфера будет ощущать ограничения со стороны рынка труда: более трети IT-специалистов уже покинули Россию либо планируют релокацию в ближайший год, а конкуренция за оставшихся приведет к опережающему производительность росту зарплат. Обучение новых специалистов, во-первых, займет время, во-вторых, оно будет происходить в непривычных для современных программистов средах: Jira, Confluence, Slack, Github отключили Россию от своих сервисов, перестали продлевать подписки, аннулировали лицензии.
Отсутствие зарубежного оборудования и программного обеспечения довольно быстро сведет на нет все прежние технологические преимущества. В результате вместо генерации инноваций и международной экспансии, в том числе на рынки стран-соседей в ЕАЭС, российскому финансовому сектору придется замереть в развитии. Финансовые организации сосредоточатся не на инновациях, а на поддержке текущей деятельности. С учетом современных скоростей развития технологий пауза в три–пять лет существенно снизит его потенциал и обусловит непреодолимое в условиях санкций отставание в технологической гонке.