Подпишитесь на Re: Russia в Telegram, чтобы не пропускать новые материалы!
Подпишитесь на Re: Russia 
в Telegram!

Абортный суверенитет: чем борьба с абортами в России отличается от консервативного поворота на Западе


Российские власти наращивают кампанию по борьбе с абортами в формате «репрессивного федерализма»: инициатива по ограничению доступности абортов спущена на уровень регионов, четверть из которых уже приняли соответствующие законы. Такая тактика, ранее опробованная для запрета «пропаганды ЛГБТ» и ограничения трудовой миграции, позволяет властям представлять их как «низовую инициативу» и микшировать социальное недовольство.

Борьба с абортами, сочетающая административное принуждение и моральное давление, стала очередным проявлением курса на социальный ультраконсерватизм и почти официальной идеологии «антизападничества», которая после начала войны в Украине приобретает все более репрессивный и квазитоталитарный характер.

Опросы фиксируют определенный, хотя и не слишком выраженный сдвиг в направлении меньшей толерантности к абортам в последние годы. Однако этот сдвиг демонстрирует не столько «консервативный поворот» в обществе, сколько «нормализацию». Толерантность к абортам в постсоветской России находилась на крайне высоких уровнях, характерных преимущественно для Северной Европы. И даже с учетом этого сдвига она находится пока еще заметно выше среднего и медианного для мира уровня.

Дальнейшее навязывание обществу антиабортных настроений будет сопряжено с расширением репрессивных практик. Низкая толерантность к абортам прямо связана с уровнем религиозности общества. Россия же, несмотря на распространение декларативного православия, остается очень секулярной страной. Кроме того, в последние десятилетия в России формировался отчетливый модерный консенсус в отношении планирования семьи, характерный для обществ растущего благосостояния.

В отличие от ряда стран, где новая волна борьбы с абортами стала показателем «консервативного поворота», в России антиабортная кампания носит пока в основном этатистский и милитаристский характер, апеллируя не к религиозным аргументам, а к аргументам «спасения нации», сохранению «суверенитета» и территориальной целостности за счет повышения рождаемости. 

Хорошо известно, что снижение числа абортов (которое без всякой кампании наблюдалось в России) не ведет к росту рождаемости. А потому антиабортная кампания выглядит скорее попыткой идеологического вторжения в частную жизнь граждан и призвана насаждать этатистский коллективизм, вытесняя модерный индивидуализм среднего класса, утвердившийся в качестве общественного идеала в предыдущие десятилетия.

Антиабортная кампания и репрессивный федерализм

На прошлой неделе законодательное собрание Санкт-Петербурга окончательно приняло закон о запрете «склонения к искусственному прерыванию беременности» и ввело штрафы за его нарушение, сообщила «Фонтанка». Первый подобный региональный закон был принят в Мордовии в августе 2023 года; к марту нынешнего, по данным Русской службы Би-би-си, этому примеру последовали еще в 20 российских регионах, а также в аннексированном Крыму. В апреле аналогичный закон был принят в Рязанской области и вот теперь — во второй столице России.

Это новый тренд, но не первый случай, когда репрессивная законодательная инициатива вводится не на федеральном уровне, а через региональные парламенты. Точно такой же порядок в последние годы был принят с региональными инициативами по запрету определенных видов трудовой деятельности для мигрантов. (Кстати, в 2006–2012 годах более десяти региональных парламентов одобрили закон о запрете «пропаганды ЛГБТ» — до того как он был принят на федеральном уровне в 2013 году.) В случае с абортами такая тактика позволяет не только представить новые нормы как «местные», низовые инициативы, но и «размыть» возможное социальное недовольство, постепенно сжимая окно доступности абортов и «нормализуя» новые социальные установки и правила для населения. Впрочем, региональные законы о запрете пропаганды абортов написаны как под копирку, что не оставляет сомнений в централизованном характере этой кампании (единственным регионом, отвергшим закон, кстати, стал Ханты-Мансийский автономный округ). За нарушение запрета «склонения к прерыванию» предусмотрены штрафы: для физических лиц — от 3 тыс. до 5 тыс. рублей, штрафы для должностных и юридических лиц различаются от региона к региону, с максимальным размером в аннексированном Крыму (от 200 тыс. до 500 тыс. рублей).

Борьба российских властей с абортами на глазах превратилась в почти тотальную кампанию, которая включает административное принуждение и морально-психологическое воздействие. Власти оказывают широкое давление на частные и государственные клиники, чтобы снизить доступность абортов, говорится в уже упомянутом обзоре-исследовании Русской службы Би-би-си. Анализ реестра лицензий Росздравнадзора показал, что в Тверской области, Ингушетии, Карачаево-Черкессии, Тыве и на Чукотке частные клиники с лицензией на прерывание беременности вообще отсутствуют. Очень низкие показатели доступности абортов также зафиксированы в  Белгородской, Курской, Саратовской областях, Адыгее и  Ставропольском крае. При этом в госучреждениях женщины сталкиваются с затягиванием сроков и моральным давлением. Такая политика ведет к формированию «абортной географии» и «абортного туризма», усиливая региональное и имущественное неравенство в доступе к аборту, отмечается в материале Русской службы Би-би-си.

Борьба с абортами — традиционный элемент политики социального консерватизма. Курс на «консервативные ценности» был впервые провозглашен Владимиром Путиным еще в президентском послании 2012 года — после его проблемного (на фоне массовых протестов) возвращения в президентское кресло. Однако до конца 2010-х годов официальный консерватизм развивался в формате продвижения и спонсирования различных общественных и государственных инициатив и не имел особенного успеха у населения. Как показывали исследования, консервативные настроения несколько выросли в России после аннексии Крыма на волне «крымской эйфории», но к концу 2010-х годов их уровень вновь снизился, а опросы, сфокусированные на динамике ценностных ориентаций, указывали скорее на рост индивидуализма и сокращение спектра традиционалистских установок (→ Re: Russia: Клинч консерватизма).

В результате к началу 2020-х годов курс на традиционные ценности начал все более приобретать репрессивный характер. С началом же развязанной Кремлем войны в Украине уровень репрессивности резко вырос, а социальный ультраконсерватизм стал частью фактически официальной идеологии «антизападничества». Его трансформация в государственную доктрину была закреплена в ноябре 2022 года подписанием специального президентского указа об «Основах государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей». При этом главным маркером репрессивного консерватизма традиционно становятся преследования гомосексуальности под флагом борьбы с «пропагандой гомосексуализма». Борьба с абортами идет в том же пакете, хотя и имеет гораздо более низкий репрессивный заряд. В Третьем рейхе два этих направления были объединены в рамках Имперского бюро по борьбе с гомосексуальностью и абортами.

Что говорят опросы: от Северной Европы к Южной

В действительности же Россия далеко не консервативная страна и отличается высокой толерантностью к абортам. Доля тех, кто одобряет полный запрет абортов, согласно опросам ФОМ, увеличилась с 11% в 2016 году до 21% в конце 2023-го. При этом 26% россиян в последнем замере отмечали, что аборты должны быть разрешены во всех случаях, в то время как 43% утверждали, что делать их можно «только в некоторых случаях» (угроза жизни матери, патология ребенка, изнасилование; 20% считают достаточной причиной тяжелое материальное положение). Десять лет назад соотношение было 36% против 40%. 

Снижение на 10 процентных пунктов доли сторонников полной свободы абортов объясняется, вероятно, именно изменением общественной атмосферы вокруг этого вопроса. В предыдущую, «либеральную» эпоху людям проще было высказываться в защиту абортов, в то время как их противники не чувствовали «внешней поддержки» своего мнения. Характерно, что при сокращении первой группы на 10 п. п. партия сторонников ограничения абортов увеличилась в опросе лишь на 3 п. п., а доля тех, кто затруднился высказать определенное мнение, выросла с 24 до 31% (в нее перетекла часть сторонников абортов). В обратном вопросе о поддержке запрета абортов партия «затруднившихся», наоборот, несколько сократилась, то есть здесь скорее наблюдается обратный процесс «вскрытия» нетолерантного отношения к абортам.

Впрочем, рост неприятия абортов на 10 п. п. в опросе ФОМ в сравнительной перспективе выглядит скорее «нормализацией», то есть сдвигом российского общества от высокой толерантности к абортам к средним показателям. Десять лет назад оно демонстрировало взгляды, характерные скорее для региона Северной, нежели Восточной Европы.

Для сравнения: в США в 2024 году, согласно опросу Pew Research Center (PRC), 36% полагали, что аборт должен быть нелегальным во всех или почти всех случаях (57% республиканцев и 14% демократов), а в 2013–2017-м таких было в среднем 40%. В упомянутой Северной Европе и Германии так думают в среднем чуть более 10%, согласно глобальному опросу того же PRC, охватившему 27 стран. В Южной Европе (Испания, Италия, Греция) — около 20%. В либеральной Азии (Австралия, Япония, Тайвань) — примерно столько же. В католической Польше, где фактический запрет абортов действует с 1993 года, — 36%. В Гонконге, Израиле, Аргентине — более 40%. В Южной Африке, Мексике, Вьетнаме — более 50%. В Бразилии, Индонезии, Кении, Нигерии — от 70 до 90%. Российский результат располагается все еще ниже медианы (30%) охваченных PRC 27 стран.

О том же говорят данные седьмой волны проекта Всемирного исследования ценностей (WVS, 2017–2022; российские данные собирались в 2017 году). В этом опросе 26% россиян отметили, что аборт «никогда нельзя оправдать», это заметно ниже среднего и медианы (36%) по 93 странам, в которых проводился опрос. Среди стран ЕС выше доля таких ответов в Хорватии и Польше (по 39%), сопоставимые значения — в Португалии (26%), Греции (25%), Венгрии (24%) и Италии (22%). При этом среди православных стран полное неприятие абортов распространено гораздо больше, чем в России. Схожую толерантность к ним демонстрируют только Болгария и Греция (21% и 25%), в то время как в прочих неприятие абортов гораздо выше: 70% в Грузии, 57% — в Армении, 48% — в Румынии и на Кипре, 44% — в Черногории, 42% — в Македонии и 33% — в Сербии. Ближе всего к российским показателям постсоветские Украина (27%) и Беларусь (28%).

World Values Survey 7: топ-10 стран с самой высокой нетолерантностью к абортам, % от числа опрошенных

World Values Survey 7: топ-10 стран с самой низкой нетолерантностью к абортам, % от числа опрошенных

World Values Survey 7: Россия и схожие с ней по уровню нетолерантности к абортам страны, % от числа опрошенных

Более ранние волны опросов WVS в России давали похожие цифры: в пятой волне (2006) считали аборт полностью неприемлемым 30% россиян, в шестой (2011) — 24%. Более того, в группировке респондентов по уровню толерантности к абортам группа низкой толерантности сократилась с 45% в 2006 году до 41% в 2017-м, а группа высокой толерантности расширилась соответственно с 20 до 28%. Но даже если за следующие шесть лет произошел определенный сдвиг в направлении снижения толерантности, как показывает опрос ФОМ, добиться дальнейшего прогресса на этом направлении российским властям будет нелегко. Сравнительные данные очень определенно указывают, что дальнейшее снижение уровня толерантности к абортам напрямую связано с уровнем религиозности общества. В России же, как мы показывали в недавнем обзоре, несмотря на давление сверху, реальная религиозность остается крайне низкой при широкой распространенности культурной православной идентичности и декларативного православия (→ Re: Russia: Декларативное православие). Поэтому дальнейшее давление и рост репрессивности в отношении абортов и их «пропаганды» приведут скорее к усилению эффектов «фальсификации предпочтений» и «спирали молчания» в опросах и в общественной дискуссии, нежели к реальному изменению «мнений».

Так или иначе, можно утверждать, что на данный момент в отношении «нормальности» аборта в России сохраняется достаточно широкий консенсус. 67% респондентов в опросе проекта Russian Field в декабре 2023 года отмечали, что не поддержали бы запрет на проведение абортов в России, а 61% респондентов ФОМ были бы против выведения абортов из системы ОМС.

«Спасение нации»: контрмодернизационный этатизм

Тот факт, что борьба с абортами ведет к снижению числа абортов, но не ведет к повышению рождаемости, хорошо известен исследователям. В этом, впрочем, легко убедиться, взглянув на данные Росстата по динамике абортов и рождаемости в России. Число абортов неизменно снижалось на протяжении всего постсоветского периода, что было связано, однако, с расширением доступности контрацепции (подробный и углубленный обзор статистики абортов в России опубликовал недавно проект «Если быть точным»). Только за последние 20 лет ежегодное число абортов сократилось в 3,5 раза (с 1,8 млн до 0,5 млн случаев). В то же время динамика рождаемости никак не коррелировала с монотонным снижением числа абортов и отражала влияние других, более значимых для нее факторов, прежде всего «демографических волн», идущих еще со Второй мировой войны. На эти волны, впрочем, накладываются вторичные социальные «переменные».

Динамика абортов и рождаемости в России, 2003–2023

​​

В частности, как отмечали демографы, закон о материнском капитале имел определенный позитивный эффект; в то же время, как показало исследование НИУ ВШЭ, к середине 2023 года около трети планировавших до войны родительство россиян отложили эти планы или вовсе от них отказались, ссылаясь в большинстве на ухудшение факторов «внешней среды» (→ Re: Russia: Депопуляция и оккупация). В целом же исследования гендерных отношений в постсоциалистических странах показывают, что в последние 10–15 лет в России сложился своего рода консенсус об ответственном брачном и родительском поведении, который в общих чертах соответствует ситуации в благополучных западных обществах. Женщины воспринимают воспитание детей прежде всего как свою личную ответственность, что предполагает продуманное и стратегическое отношение к беременности и родам. Разумеется, такой стратегии придерживаются скорее женщины из групп как минимум со стабильным средним для России доходом. Но в целом исследования говорят о том, что планирование семьи и деторождения стало вопросом индивидуальных стремлений и ответственности.

Однако ситуация с паттернами «семейного» поведения, рождаемости и отношения к абортам значительно дифференцирована в региональном разрезе. Издание «Если быть точным» проанализировало данные о рождаемости, контрацепции и абортах в разрезе российских регионов и обнаружило, что гораздо более традиционными в этих вопросах остаются этнические регионы Северного Кавказа (Чечня, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия), а также Тыва и Калмыкия. Здесь в большей степени сохраняются элементы традиционного уклада, женщины заводят в среднем двух-трех детей и рожают первого ребенка раньше всех в стране (в 23–25 лет), а аборты делаются редко. Впрочем, стимулирующий эффект государственных выплат в этих регионах также выше на фоне бедности многих из них.

Исследования показывают, однако, что и в этих регионах (как в России в целом) наблюдается значительный поколенческий разрыв в отношении к гендерным ролям, брачным и репродуктивным стратегиям. Средние и молодые поколения, хотя декларируют лояльность традиционному укладу, в своем брачно-репродуктивном поведении придерживаются гораздо более либеральных норм: для них приоритетом в возрасте 20+ является образование, а не деторождение, они стремятся найти партнера самостоятельно и т.п.

Впрочем, следующая группа с более высокими показателями рождаемости на одну женщину — это как раз наиболее богатые регионы: Ямало-Ненецкий и Ненецкий АО, Сахалинская и Тюменская области. И в целом, заводить двух детей предпочитают граждане, уверенные в своем материальном положении на среднесрочную перспективу. 

Таким образом, при наличии существенных региональных различий, в последние 25 лет Россия находилась в модернизационном тренде эволюции репродуктивных паттернов, характерном для европейских богатеющих обществ. При этом религиозный фактор, повышающий нетерпимость к абортам даже в модерных обществах, в России отсутствует. Поэтому нынешняя антиабортная кампания не имеет здесь опоры «снизу», как это можно наблюдать, например, в США и Польше. И в этом отношении не очень похожа на наблюдаемый в некоторых странах «консервативный поворот».

Антиабортная риторика, как и риторика повышения рождаемости, апеллирует здесь не к религиозной аргументации «прерывания человеческой жизни», а к угрозе «исчезновения нации» и утраты суверенитета в результате низкой рождаемости. «Чтобы Россия была суверенной и сильной, нас должно быть больше и мы должны быть лучше в нравственности, в компетенциях, в работе, в творчестве… Либо именно сейчас мы сможем открыть для этих поколений жизненную перспективу… либо уже через несколько десятилетий Россия превратится в бедную, безнадежно постаревшую по возрасту (в прямом смысле этого слова) и неспособную сохранить свою самостоятельность и даже свою территорию страну», — говорил Путин в своем послании 2012 года, связывая воедино повышение рождаемости, возрождение «нравственности» и территориальный суверенитет. Таким образом, борьба с абортами, как и путинский «консервативный проект» в целом, носит в России этатистский и отчасти милитаристский характер и в этом отношении скорее заставляет вспомнить как о нацистской Германии 1930-х, так и о сталинском запрете абортов 1936 года.