Несмотря на попытки установления тотального контроля, региональные выборы в России остаются полем специфической конкуренции, в которой федеральные партийные бренды играют роль франшиз и ширм для причудливой борьбы местных клиентел, элитных групп и проектов местного активизма. Эта политическая культура предпочитает саботаж протесту, а ее лояльность власти условна и прагматична. Поэтому раз за разом Кремлю не удается выстроить реальную «вертикаль» в региональной политике. Одним из важнейших результатов нынешней кампании стала резкая потеря электорального веса коммунистами — это вызвано слишком явной поддержкой так называемой специальной военной операции руководством компартии и его стремлением избавиться от нелояльных и независимых активистов, приносивших партии дополнительные голоса на предыдущих выборах, считает крупнейший российский специалист по региональной политике Александр Кынев.
Многие ожидания общественности и экспертов в отношении политических процессов в России, в том числе в отношении региональных выборов этого года, не реализуются и не оправдываются в силу неверных представлений о самом российском обществе и недооценки его реальной неоднородности. Отсюда же происходят неверные ожидания появления/исчезновения/отсутствия сопротивления. Не понимаются и переоцениваются как тотальность режима, так и уровень лояльности ему граждан, неоднородность локальных элит и сами особенности протеста в российской политической культуре.
Основа власти и ее электоральных успехов — это не личные рейтинги чиновников (хотя, конечно, популярный чиновник всегда добавляет голоса) или устойчивая поддержка гражданами какой-то идеологии (вряд ли вы сможете найти кого-то в «Единой России», кто вам объяснит, в чем ее идеология), а старый добрый конформизм и корпоративная мобилизация. Власть поддерживают потому, что она власть и так или иначе платит деньги (зарплату чиновнику, бюджетнику, военнослужащему, пенсию пенсионеру), либо — по приказу конкретных начальников, если некое предприятие (организация) прямо заинтересовано в результате выборов.
Именно поэтому «Единая Россия», «партия власти», — это не жесткая идеологическая структура, а рыхлый конгломерат сторонников различных структур и клиентел. А ее списки на выборах возглавляют большие начальники — президент, губернаторы, мэры — как символ власти и ее административной вертикали. Обильное представительство в этих списках руководителей учреждений образования, здравоохранения, социальной сферы, крупных промышленных предприятий является примером «корпоративного представительства» и механизмом корпоративного обеспечения результатов голосования — создания условий для принуждения избирателей. Этот базис в виде зависимых категорий избирателей никуда не делся. Численность этих групп ограничена, но они хорошо мобилизуемы, и чем ниже явка, тем их роль выше.
Электоральные провалы такой «партии власти» происходят по двум причинам: 1) снижение уровня конформизма, когда эти базовые группы просто перестают получать достаточную плату за лояльность (примеры — пенсионная реформа 2018 года или монетизация в 2004-2005-м), или 2) утрата чиновниками своего символического статуса, когда сомнению подвергнуты сама их власть и авторитет. Такой провал произошел в 2011 году, когда были уволены последние ранее всенародно избранные губернаторы, и перед выборами 2021 года — на фоне резкого ускорения ротации губернаторов в 2017–2021-м и их все большего «обезличивания» в глазах электората.
Это система лояльности населения власти, но не опоры власти на население. Как только возникает ощущение, что «царь ненастоящий» и «денег нет», — все рушится. Все союзники «власти» — временные и ситуативные. Это огромное общероссийское болото из «лучших людей города». И при смене «царя» и грамотном переключении каналов патронирования и «платы за лояльность» довольно быстро весь конгломерат сторонников прежнего царя превращается в конгломерат сторонников нового царя. Не удивительно, что опорные регионы КПСС/КПРФ начала 1990-х (национальные регионы, консервативный юг, аграрная периферия) довольно быстро стали опорными регионами Путина и «Единой России».
Протестная Россия городов, которая в реальности по численности больше, может в этот процесс вмешаться, но обычно деморализована, разрознена (ибо города — зона индивидуализма и взаимной критики), не имеет признанных лидеров и просто не ходит на выборы.
Конформизм и рыхлость вертикали в условиях огромной страны ведут к тому, что никакой тотальности контроля и управления нет и быть не может. Никто не в силах оперативно мониторить такое огромное число территорий с десятками тысяч кандидатов, и тем более никто не силах дирижировать их управлением. Даже в рамках одного крупного региона администрации часто не понимают, что происходит в удаленных районах, и ничего не могут с этим поделать. Система в состоянии бороться только с уже знакомым злом, но не в состоянии мониторить новое и пока неопознанное.
Политические партии — такая же условно управляемая оппозиция, как электорат — условно преданный. В их отношениях с властью нет ни любви, ни верности. Это, конечно, не марионетки — это запуганные, готовые договариваться и все согласовывать, но при этом вполне самостоятельные и эгоистичные субстанции. Как только власть слабеет, их управляемость улетучивается. Свой актив они контролируют еще хуже, чем власть свой. Если актив партии власти зависим от нее организационно и финансово, то кандидаты оппозиции часто, наоборот, платят ей за право выдвигаться. Иногда партия сама уговаривает актив баллотироваться, потому что актив является дефицитом. На региональных и местных выборах кампания любой оппозиционной партии — это франшиза, где под федеральным брендом на выборы идет региональная или местная элитная группа или отдельный политик.
В итоге мы получаем очень разнородную среду, которая встраивается в навязанные сверху рамки. Конформисты изображают партию власти, все иные расходятся по допущенным к выборам партиям в зависимости от личных обстоятельств. Часть общества (чаще всего не доверяющие никаким партиям «идеалисты-нигилисты») участвует во всем этом в качестве «свободных» электронов — «независимых кандидатов».
Экстремальная по причине СВО избирательная кампания 2022 года поначалу была для своих потенциальных участников шоком. Не понятно, что происходит, не ясны личные и бизнес-перспективы, нет финансирования, но есть новые запреты, повсеместное закрытие независимых СМИ — главных площадок агитации, невозможность публичных агитмероприятий. Выдвижение, сдача документов на регистрацию, регистрация происходили в состоянии почти анабиоза. Агитацию партии вели только в рамках своих сетей, и тот, кто в них не вовлечен, тот ее почти и не видел. Власть снимала с выборов «знакомое зло» — громила организацию КПРФ в слишком успешном для КПРФ в 2021 году Владивостоке («дело Артема Самсонова» и исключение из КПРФ его сторонников), инициировала лишающие право баллотироваться дела за использование экстремистской символики и «фейки о вооруженных силах» против московских муниципальных депутатов, которых уже лично знала. Остальных регистрировала, а начала снимать с выборов слишком заметных новых кандидатов через суды лишь ближе к концу августа.
Однако, совсем незаметная в июне–июле, в августе кампания стала оживать. Обвального ужесточения режима не случилось, выборы все ближе, СМИ переехали и стали выходить на новых площадках. Люди снова чаще стали говорить публично. И оказалось, что убрать «знакомое зло» не означает лишиться оппонентов. Россия опять оказывается слишком большой и разной: как только конкуренцию убирают с одного бока, она вылезает с другого, тем более когда условия жизни людей ухудшаются.
Новый губернатор выдавил людей из «Единой России» в Северной Осетии: они сразу всплывают в оппозиционных списках («Справедливая Россия», «Партия Дела»). Прежние спонсоры ушли от «Справедливой России» в Кирове и — оказались в ЛДПР. Бывшие яблочники и экс-независимые в отдельных районах Москвы оказываются в «Новых людях». Непопулярный губернатор Лимаренко вместо популярного мэра Надсадина во главе списка «Единой России» на Сахалине — и вот уже некоторые городские депутаты оказались в тех же «Новых людях». Другой непопулярный губернатор провоцирует протестную кампанию в Удмуртии. Во Владивостоке не все кандидаты на выборах оказываются управляемы просто потому, что КПРФ не может жить вообще без актива. В Москве вместо разных либеральных групп муниципальных выборов 2017 года (команда Каца и Гудкова, «Яблоко», «команда Яшина», «команда Галяминой» и т. д.) появляются новые группы — либо независимые патриоты («Общество. Будущее» Юнемана — Махницкого), либо вполне современные левые («ВыДвижение» Лобанова — Замятина), отдельно идут «команда Якубовича» и т. д.
Кандидаты вроде бы от власти (на самом деле от местного общества и местных элит) и вроде бы лояльные власти ведут кампанию, старательно не поминая СВО и не выходя за рамки локальной повестки и местных проблем. «СВО ваша, а проблемы наши». Общество живет и продолжает выживать, старательно изображая перед «центром» лояльность навязанным правилам и символическим партийным рамкам, но не более того.
Конечно, этого приспособленчества недостаточно, чтобы изменить ситуацию в стране и изменить федеральную власть. Но она демонстрирует, что мы все же не на кладбище: жизнь продолжается, как и сопротивление давлению сверху. Просто есть две параллельные повестки: самой власти и ее федеральных медиа, с одной стороны, и остальной страны, с другой. Люди прагматичны: приспосабливаться под капризы начальника и заниматься саботажем безопаснее, чем открыто бороться. Но как только давление ослабнет, все может измениться неожиданно и быстро. И окажется, что и СВО никому не нужна, да и «Единая Россия» тоже. Просто игра была такая.
Кого эта кампания наказала, так это искренних сторонников СВО, которая явилась реализацией давних призывов старого консервативного руководства КПРФ. Именно с одобрения Думой проекта КПРФ о признании ЛНР/ДНР и началась СВО. Но события в Украине стали для КПРФ тяжелейшим кризисом. На протяжении последних лет КПРФ представляла собой широкую коалицию от сталинистов и религиозных фанатиков до местных гражданских активистов, включающую даже либертарианцев и бывших сторонников Алексея Навального. Союз с КПРФ давал им шансы на регистрацию, а ее статус второй по рейтингу партии повышал шансы на избрание. Именно не являющиеся левыми тактические союзники КПРФ обеспечивали ей значительную долю прибавки голосов в последние годы. Эта ситуация была одновременно выгодной партии (давала дополнительные голоса) и опасной (вызывала раздражение власти), но соответствовала интересам различных групп внутри партии, конкурировавших друг с другом.
Однако в условиях СВО внешнее и внутреннее давление на партию резко усилилось: стал отчетливо заметен диссонанс консервативного федерального руководства КПРФ и более оппозиционного молодого низового актива, часто выступающего против военной авантюры. Начались чистки: исключения из партии за «неправильную позицию по СВО», перемещения на непроходные позиции (Владивосток, Москва и т. д.). В результате дистанцирования от наиболее оппозиционного власти крыла своих членов, от сторонников и ситуативных союзников КПРФ должна была потерять немало голосов. Это и произошло. И ее второе с большим отрывом от всех иных партий место в сентябре 2021 года в итоге улетучилось. КПРФ опустилась ниже местных бизнесменов из ЛДПР на выборах в Курске и Петропавловске-Камчатском, ниже ЛДПР и «Справедливой России» в Кирове (где ее почти догнали «Новые люди», которые вели совершенно травоядную «позитивную» кампанию). По первым данным, в Северной Осетии КПРФ не набирала даже 5%, и в итоге ее вытащили на 12% лишь с явной целью оправдать отнятие голосов у главной местной оппозиции в списке «Справедливой России». Там, где КПРФ остается второй партией, также наблюдается резкое падение по отношению к сентябрю 2021 года и совсем уже небольшой отрыв от остальных.
Куда ушли голоса КПРФ? Сторонники СВО ушли к «власти». Когда государство проводит политику реванша, сторонники реванша неизбежно будут в партии власти (двух партий реванша не бывает). Разочарованные в КПРФ оппозиционные избиратели рассеялись по иным оппозиционным партиям — позитивным «Новым людям», Партии пенсионеров (при низкой явке роль пенсионеров существенно выше), «Справедливой России» (ее кампании общесоциальные, далеко не все избиратели знают про Прилепина) и даже ЛДПР (без Жириновского теперь просто франшиза, которую за местные деньги можно наполнить любым содержанием). Идеология левая или правая тут вообще ни при чем — в регионах избиратель смотрит на личности, общие антирейтинги и репутацию. Кто играл в идеологию, за нее в итоге и получил.
Россия жива. Пациент жив, он сопротивляется. Просто все страны разные. Тем, кто в 1990 году хотел реформы, как в Китае, объясняли, что это невозможно, потому что русские не китайцы. Сейчас, видимо, время объяснять тем, кто хочет «протесты, как во Франции» (Грузии, Армении, Украине и т. д.), — так не будет. Потому что это Россия, огромная, разнообразная, плохо взаимно координируемая и поэтому неповоротливая, конформистская, всегда предпочитающая саботаж открытому протесту. И большинство осталось и останется и будет сопротивляться как умеет в своей параллельной государству жизни.