Оптимисты, пессимисты и кризисные сообщества: как мир видит будущее в начале нового года и что из этого можно узнать

Мир: благополучные пессимисты и оптимистичные фаталисты

По мнению 70% респондентов по всему миру, 2023-й был плохим годом для их страны, а по мнению 53% — для них самих и их семей, показывает проведенный компанией Ipsos опрос более 25 тыс. человек в 34 странах (на базе специальной онлайн-платформы). В отношении начавшегося года ожидания лучше: 70% респондентов называют себя оптимистами — они считают, что начавшийся год будет лучше, чем 2023-й. Однако бросается в глаза, что в странах Юго-Восточной Азии (Индонезия, Индия, Китай, Филиппины) и Латинской Америки (Мексика, Перу, Чили) оптимизм зашкаливает, охватывая 80–90% респондентов. В то время как европейские и в целом развитые страны (Канада, Швейцария, Италия, Германия, Южная Корея, Бельгия, Франция и Япония) находятся в хвосте списка: здесь оптимистов всего от 40 до 60%.

Уровень общего оптимизма сильно коррелирует с уровнем оптимизма экономического. В целом по миру мнения о том, будет ли мировая экономика в лучшем состоянии в новом году или нет, разделились ровно 50 на 50. Однако это отражает не баланс оптимистов и пессимистов в обществе, а страновой баланс различных доминирующих установок. Среди экономических супероптимистов Юго-Восточная Азия представлена еще более плотно: помимо четырех упомянутых выше стран, в этом списке еще Таиланд и Малайзия, а замыкают команду оптимистов Мексика и Бразилия. В этих странах считают, что экономика будет в наступившем году сильнее, от 60 до 85% опрошенных. Экономическими пессимистами оказались примерно те же самые развитые страны (добавилась еще Швеция), в которых тех, кто считает, что экономический год будет лучше предыдущего, вдвое меньше — всего 30–40%.

При этом парадоксальным образом Малайзия, Филиппины, Индонезия и Мексика входят одновременно в список стран, подавляющее большинство жителей которых считают, что инфляция в 2024 году у них будет выше, чем в прошлом. В этом убеждены 75–85%. В Индонезии и Малайзии, кроме того, 75–85% уверены, что их страны ждет рост безработицы. В список с самыми негативными прогнозами по безработице и инфляции входят также Южная Африка и Турция. В то же время жители многих стран-пессимистов, наоборот, ждут инфляцию и безработицу в заметно меньшей, хотя все равно в высокой степени — в Бельгии, Германии, Швеции, Швейцарии и Японии таких от 50 до 65%.

Столь же поразительным образом в странах повального оптимизма от 60 до 70% населения считают, что в этом году мир, весьма вероятно, столкнется с еще одной пандемией нового вируса. В то время как в благополучных, но пессимистично настроенных странах такую вероятность допускают 30–45%. В странах оптимизма 50–60% респондентов считают вероятным, что вирусная программа на основе искусственного интеллекта вызовет глобальный хаос, около 50% считают, что Трамп выиграет выборы, а от 30 до 45% — что в Землю в этом году может врезаться астероид. Ожидания этих событий здесь существенно выше, чем в странах-пессимистах. 

Как видим, оптимизм и пессимизм оказываются многомерными категориями. В благополучных и демократических странах люди в большей степени сосредоточены на конкретных проблемах и придают им большее значение, в то время как в менее благополучных люди хотя и видят мир гораздо менее предсказуемым, чем в благополучных, но относятся к этому с оптимистическим фатализмом.

США и Россия: мрачные республиканцы и амбивалентные оптимисты

В Соединенных Штатах просматриваются две разделительные линии между оптимизмом и пессимизмом. Одна пролегает в противопоставлении личного и общественного. Согласно опросу YouGov, около половины (47%) респондентов в Америке прогнозируют, что 2024 год будет хорошим для них лично, а 17% — что плохим. Но в разрезе перспектив страны все наоборот: 23% ожидают успешного года и для страны, а 43% полагают, что год для нее будет плохим или даже ужасным. Вторая линия раздела проходит между демократами и прочим населением США. Среди демократов 60% верят в личный успех в новом году и 40% — в то, что год будет благополучным для страны. А среди республиканцев и независимых избирателей личного успеха ожидают лишь 40%, а оптимизм по поводу страны испытывают только 12–15%. Около 50% в этих группах дают негативный прогноз для страны, причем большая доля этой пессимистичной половины настаивает, что год будет даже не плохим, а именно ужасным, что, по всей видимости, указывает, что эти группы сфокусированы на проблемах, которые выглядят для них трудноразрешимыми или даже экзистенциальными. И этот социальный пессимизм переносится ими в том числе на сферу личной жизни.

Каким по вашему мнению будет 2024 год? % от числа опрошенных

Совершеннолетние граждане США

Демократы

Независимые

Республиканцы 

Несколько противоречивым и алогичным выглядит оптимизм россиян. 14% респондентов в опросе «Левада-центра» заявили, что новый год будет «безусловно лучше», однако в течение 10 лет, с 2010-го по 2019-й, доля таких ответов колебалась в диапазоне 5–9% и в среднем составляла 7%. В этом году она вдвое выше. 57% — это активные оптимисты («очень надеюсь, что будет лучше»). В 2010-е годы таких было в среднем 47%. Впрочем, этот показатель выглядит двусмысленным и амбивалентным. Максимум активных оптимистов (60%) было в 2020 году — люди выражали надежду, что тяготы пандемии останутся позади. Энергия «надежды» здесь отражала скорее усталость от проблем прошедшего года. Доля умеренных оптимистов («думаю, что будет не хуже») составила в опросе 14% против 21% в 2010-е годы. А вот доля дающих скорее негативный прогноз («вряд ли что-то изменится» + «будет хуже») сократилась до 12%, хотя нормой здесь в 2010-е годы была доля в 21%. То есть доля чистых пессимистов сократилась, несмотря на войну, а доля чистых пессимистов выросла. При этом рост доли «надеющихся» может отражать и оптимизм, и усталость от проблем прошлого года.

В то же время 58–59% ожидают, что год будет напряженным и для экономики, и для политической жизни России — против 31% тех, кто считает, что он будет спокойным и в том, и в другом отношении. Это, впрочем, гораздо лучше, чем в 2020 и 2022 годах, когда напряженного экономического года ждали, соответственно, 73 и 70%. Однако двукратное превышение «тревожных» ответов над «позитивными» несколько корректирует благостную картину первого вопроса.

Анатомия пессимизма: пять «кризисных сообществ» Европы и предстоящие выборы

Тот факт, что жители развитых и благополучных стран гораздо пессимистичнее смотрят на мир и его перспективы, известен и из других опросов. Это, впрочем, может объясняться их более высокой информированностью и вовлеченностью. В демократиях и СМИ, и политический класс стремятся сфокусировать внимание общества на проблемах, вовлечь их в политическую жизнь и в решение этих проблем. Стремясь повысить значимость своей повестки, они рисуют самые негативные сценарии в случае невнимания к ней. Партизаны климатической повестки говорят о неминуемой природной катастрофе, а сторонники поддержки Украины — о столь же неминуемом нападении Путина на Европу. В полудемократиях и автократиях политики и СМИ меньше или совсем не склонны к стимулированию подобной «кризисной вовлеченности», а граждане более сфокусированы на повестках «ближнего круга», а не на глобальных, считая себя неспособными влиять на них.

Общественное мнение сегодняшней Европы описывается не в координатах классических расколов «левых» и «правых» или еврооптимистов и евроскептиков. Определяющим для позиционирования европейцев и их представлений о будущем оказывается то, какой из пяти основных кризисов последних лет выглядит для них первостепенным и наиболее значимым, или экзистенциальным, утверждают Иван Крастев и Марк Леонард в статье, основанной на опросе Европейского совета по международным отношениям (ECFR), проведенном в девяти странах Европейского союза, а также в Великобритании и Швейцарии. Экстраполируя результаты опроса на 372 млн взрослого населения ЕС, они приходят к выводу, что для примерно 74 млн европейцев это проблема изменения климата, для еще 74 млн — угроза новой пандемии после того, как первая подорвала их веру в возможности современной медицины, для 71 млн это экономические проблемы (их вера в то, что их дети будут жить лучше них, подорвана динамикой последнего десятилетия), для примерно 58 млн это миграционные проблемы, угрожающие европейской идентичности, и еще для 50 млн человек это война в Украине.

Эти пять «кризисных сообществ» неравномерно распределены по разным странам и регионам Европы. Так, например, в Германии сконцентрирована самая большая группа «сообщества миграционного кризиса», а во Франции и Дании — «сообщества климатического кризиса». В Португалии и Италии граждане больше всего озабочены экономическими потрясениями. В Испании, Великобритании и Румынии концентрируются представители «сообщества пандемийного кризиса». Наконец, в Эстонии и Польше, предсказуемо, больше всего тех, кто назвал украинско-российскую войну системообразующим кризисом новейшего времени. Избиратели младшего возраста, как правило, скорее будут относиться к «сообществу климатического кризиса». Напротив, респонденты старше 70 лет по всем странам больше всего сосредоточены на проблеме войны в Украине и миграции. Среди высокообразованных респондентов также большая доля принадлежит к «сообществу климатического кризиса», а следующими по значимости идут экономические проблемы. Люди с низким уровнем образования чаще относятся к «сообществу миграционного кризиса».

Каждый из этих кризисов вызвал в свое время шок и подорвал прежние представления о будущем в соответствующих «сообществах», а то, что делается правительствами для предотвращения их отдаленных и катастрофических последствий, вызывает у «сообществ» чувство недостаточности и разочарования. Это и будет определять политическое поведение «сообществ», в частности, на предстоящих выборах в Европарламент. Так, например, те, кто считает миграцию самым большим кризисом, скорее всего, проголосуют за правоцентристские или крайне правые партии. «Сообщество климатического кризиса» будет голосовать за зеленые или левые партии вроде «Гражданской коалиции» в Польше, «зеленых» в Германии и Франции или Демократической партии в Италии.

Впрочем, разные «сообщества» демонстрируют и разные типы политического поведения, указывают Крастев и Леонард. Когда «миграционное сообщество» видит у власти правые партии, его члены, как правило, относятся к проблеме миграции более спокойно, считая, что она находится под контролем. Представители же «климатического сообщества» в подобном случае, наоборот, продолжают беспокоиться по поводу климата, не считая проблему решенной. Для представителей «сообщества экономического кризиса» характерна антиправительственная позиция: как правило им не нравится любое правительство, находящееся у власти, хоть левое, хоть правое. Представители «сообщества кризиса войны», дисциплинированные и более пожилые, напротив, более лояльны действующим правительствам.

Соответственно, различаются «сообщества» и в отношении своего мобилизационного потенциала, что особенно важно в преддверии выборов. Сфокусированность на экономических проблемах скорее деморализует людей, а не мотивирует, потому что они не видят решения этой проблемы вне зависмости от того, какое правительство у власти. «Сообщество кризиса войны» сейчас оказывается, по мнению экспертов, изолированным. Агрессия России против Украины волновала европейцев в первые полгода войны, но затем, судя по всему, перестала восприниматься как экзистенциальный кризис для всей Европы, оставаясь важной темой прежде всего для пограничных территорий. 

Эксперты полагают, что климат и миграция — определяющие темы для ближайших выборов. «Сообщество климатического кризиса» — самое проевропейское: решение климатических проблем требует широкого международного сотрудничества, поэтому именно Европарламент оно будет рассматривать как инструмент для коллективной борьбы. Наоборот, представители «сообщества миграционного кризиса», как правило, более скептически относятся к ЕС. Это единственная группа, большинство которой ожидает, что блок развалится в ближайшие 20 лет. Но двумя кризисами, которые доминируют в средствах массовой информации и политических дебатах в преддверии выборов, являются именно климат и миграция. И борьба между двумя этими «сообществами» перерастает в столкновение двух «восстаний вымирания». В то время как борцы за климат боятся уничтожения человеческой и другой жизни, активисты, выступающие против миграции, опасаются исчезновения национальной и европейской идентичности. Поэтому эти два «сообщества» и будут наиболее активны.