Развязанная год назад война стала трагедией для Украины и катастрофой для России. Она обозначила момент исторического сдвига, перечеркнув инерцию социальных, экономических и политических процессов предыдущих лет. «Туман войны» распространился далеко за границы собственно территории военных действий, многие следствия войны беспрецедентны и непредсказуемы, многие данные отсутствуют (например, хотя бы приблизительное представление о масштабах военных потерь с обеих сторон и жертв среди мирного украинского населения). Социальная, идеологическая и экономическая детонация, вызванная российским вторжением, продолжается и распространяется по всему миру. В этих обстоятельствах особенно важным кажется расширять оптику и инструментарий нашего понимания происходящего, осмысливать события, почти каждый день шокирующие своей жестокостью, бессмысленностью и необратимостью. Какими мы видели основные проблемы — основные аналитические перспективы в осмыслении этой войны на Re Russia.
Одним из центральных парадоксов происходящего стал тот факт, что за год обсуждений, дискуссий и сотен аналитических усилий мы не знаем ответа на главный вопрос: зачем была начата эта война? Многие объяснения выглядят в той или иной степени рациональными, но явно недостаточными перед лицом ее чудовищной цены. Попытки собрать этот пазл, прояснить интеллектуальные и идеологические предпосылки, сделавшие войну возможной, привели к появлению целой серии исследований, которые анализируют кремлевский авторитарный реваншизм и его генеалогии, связанные с советским колониальным шовинизмом, антилиберальным популизмом и примитивными конспирологическими теориями.
Все более ясным становится, что причины войны лежат за рамками рациональных калькуляций и стандартной прагматики. Война выглядит не столкновением экономических интересов или идеологических доктрин, но каким-то цивилизационным кризисом и риторическим фантазмом, внезапно возникшим из недр демобилизованного и меркантильного российского общества и его коррумпированных элит.
Дискуссии об идейных и безыдейных корнях войны, риторических симулякрах ее оправдания и феномене фашизации российского режима был посвящен целый ряд наших материалов.
Ключевым фактором, определяющим саму возможность этой войны, остается непротивление ей российского общества и российских элит и относительная общественная поддержка ее в России. Анализ опросных данных позволяет говорить о специфическом эффекте военно-авторитарной консолидации (ралли вокруг флага), скрывающем за собой как инерцию лояльности властям, так и боязнь выражения антивоенной позиции. При этом социология репрессивного авторитаризма и социология войны — достаточно плохо изученные феномены. И прошедший год подтвердил, что они являются территорией анормальности, механизмы которой нам не до конца понятны. Дегуманизированный эскапизм, эмоциональное ожесточение, приводящие к разрыву родственных связей, парализующий страх, абсурдный рост экономического оптимизма и чувства безопасности — все это требует новых интерпретационных усилий. В течение года мы отслеживали повороты и парадоксы общественного мнения военного времени.
В России война стала инструментом масштабной социальной и политической «контрреволюции». Ее проявлениями явились новое репрессивное законодательство, криминализовавшее антивоенные взгляды и высказывания; бегство из страны от полумиллиона до миллиона граждан, в основном представителей более молодых поколений с высоким уровнем социального капитала; внедрение всеохватной цензуры в публичной сфере и тоталитарных практик социального исключения инакомыслящих — массового запрета спектаклей, концертов, фильмов и книг антивоенно настроенных авторов и исполнителей, а также массовых увольнений в образовательных институциях. Все это в совокупности с антизападной истерией, срежиссированными кампаниями агрессии и обскурантизма в среднесрочной перспективе ведет к масштабному «социетальному сдвигу», который поместит российское общество на новую историческую траекторию девестернизации и демодернизации.
Настоящей загадкой, на первый взгляд, выглядит относительное благополучие российской экономики. Однако эффект неприступной экономической крепости в действительности был в первую очередь обеспечен взрывным ростом цен на энергоносители, а также рекордным профицитом торгового баланса. Сыграли свою роль и другие факторы — рост оборонзаказа, который компенсировал резкое снижение выпуска в «мирных» отраслях, авторитарные полномочия финансовых властей, специфическая антикризисная культура российских предпринимателей. Беспрецедентные объемы экспортных доходов позволили прервать стандартное течение экономического кризиса, связанного с внешним шоком, но не устранили тех его факторов, которые ведут к накоплению дисбалансов и, несомненно, проявят себя в будущем.
Отсутствие явного краткосрочного эффекта санкций скрывает от российского общества их среднесрочные и долгосрочные последствия, которыми станут технологически регрессивное импортозамещение, сужение экспортной корзины, факторной производительности и уровня жизни населения. Однако не оправдался и излишний оптимизм относительно эффекта санкций — он не учитывал ни возможности ответных действий Кремля, ни отсутствие мирового единства в отношении санкционной политики, ни критического значения российского сырьевого экспорта в мировой экономике.
Война обозначила слом инерции прежних порядков и представлений не только внутри России, но и во всем мире. Новое глобальное размежевание и противостояние либерального и авторитарного лагерей на мировой арене стремительно обретает свои определенные черты и структурные формы. В этой системе координат война с Украиной выглядит как окончательный исторический выбор России в пользу незападного мира. Отправив Россию на войну, Путин стремится представить ее ядром и «атакующей крепостью» мирового авторитаризма, превратив в надежного союзника и младшего, зависимого партнера Китая. Помимо двух этих полюсов, как и в предыдущем цикле мирового соперничества, пришедшемся на XX век, в мире формируется полюс «неприсоединения», наиболее крупными представителями которого являются Индия и Бразилия. Это страны, не присоединившиеся к санкциям, но и не желающие участвовать в «крестовом походе» против Запада и признавать лидерство Китая. Тридцатилетие стремительных процессов глобализации грозит обернуться периодом не менее стремительной и глубокой дивергенции, геополитической и геоэкономической фрагментации. Мир готовится уже не к одной, а ко многим войнам, быстро отказываясь от мирного дивиденда и приоритета торговли и развития, которые еще недавно казались безусловными приоритетами каждого успешного правительства.