От гибридной до гражданской: казаки пополнили число негосударственных армий на войне в Украине
Владимир Путин любит позиционировать себя как государственника и часто воспринимается в этом качестве, что связано с его всегдашним стремлением к централизации полномочий. Однако в действительности персоналистский централизм разрушителен для государства. Это хорошо заметно по тому хаосу конкурирующих силовых структур, который становится все более заметным в путинской России. Помимо бесконечного дублирования спецслужб и силовых организаций (ФСБ, ФСО, «Росгвардия» и пр.), в России как грибы множатся частные армии и парамилитарные соединения.
Толчок этому процессу дало первое «гибридное» вторжение Путина в восточную Украину в 2014 году, продемонстрировавшее удобство решения политических и военных вопросов руками комбатантов. А война в Сирии стала настоящим полигоном развития частных наемнических армий.
Сегодня воюющие в Украине российские войска представляют собой странный конгломерат регулярных и нерегулярных соединений, подчиненность которых не вполне определена, а мотивации весьма различны. Помимо всем известных армий «военных баронов» — «кадыровцев» и ЧВК «Вагнер», в войне участвуют и другие ЧВК (см. об этом расследование «Медузы»), «дэнээровцы» («народная милиция» ДНР и ЛНР), добровольческие батальоны российских неонацистов, а также «региональные» добровольческие и наемнические батальоны («Новая газета Европа» насчитала до 52 различных структур, осуществляющих набор наемников и конкурирующих за них между собой). Наконец, по подсчетам политолога и специалиста по казачеству Ричарда Арнольда, в декабре 2022 года в «спецоперации» участвовало до 15,5 тыс. казаков.
Казаки в современной России официально обладают статусом специфических некоммерческих организаций. Наравне с другими НКО они имеют налоговые льготы, возможность получения грантов и благотворительной поддержки. Но, в отличие от других, они наделены определенными правами в сфере правопорядка и общественной безопасности. Казачье движение в постсоветское время начиналось как низовая реконструкторская инициатива консервативно-националистического толка. Однако довольно скоро государство кооптировало казачьи структуры и сделало их негосударственной частью государственного силового аппарата.
Работа государства над организационным упорядочиванием казачьих структур началась еще в 1900-х годах и в основном была завершена в середине 2000-х с принятием закона «О государственной службе российского казачества». На сегодняшний день все казачество на территории России входит в 12 макрорегиональных структур — «войсковых казачьих обществ» («войск»), объединенных во Всероссийское казачье общество. По данным Ричарда Арнольда, с начала 2010-х годов на улицах некоторых российских городов казачьи патрули начинают охранять «общественный порядок». Государство в свою очередь поддерживает казачьи организации финансово, способствует открытию казачьих кадетских школ и других институций.
Современные российские казаки представляют собой эклектичное явление. Это относится к их идеологии, в которой смешаны «советские» (в первую очередь, культ Великой Отечественной войны и Победы), «православные» (тесная связь с РПЦ) и «националистические» (крайне правые, традиционалистские и антилиберальные) элементы. Но также это относится и к организационному уровню: казачьи организации представляют собой одновременно и полугосударственные структуры, и низовое движение энтузиастов, и силовые подразделения РПЦ, и даже силовые подразделения отдельных спонсоров (Арнольд указывает на связь казачьих организаций с «православным олигархом» Константином Малафеевым).
С началом российского вторжения в Украину в 2022 году казачьи организации поддержали «спецоперацию» и заявлениями, и прямым участием. Однако это участие не получило какого-то отличительного идеологического характера, как это можно было бы ожидать в контексте исторических связей казаков с украинской Сечью. Напротив, казаков затронула та же судьба, что и других крайне правых, присутствовавших в публичном пространстве в довоенное время. Их реваншистский и советско-православный нарратив фактически был перехвачен официальными властями, а сами казаки превратились в обычный «человеческий» ресурс войны.
Ричард Арнольд показывает, что хотя на декабрь 2022 года казаки и уступали формированиям ЧВК «Вагнера» по численности, темпы рекрутирования и мобилизации новых ресурсов у обоих военных соединений вполне сравнимы. На это стоит обратить внимание, так как рекрутингу в структуры Евгения Пригожина демонстративно способствовал госаппарат, в то время как казачья мобилизация основывалась на сложившейся сетевой инфраструктуре и связях с региональными элитами. В отличие от рекрутов «Вагнера» и самого Пригожина, казаков характеризует бóльшая идеологическая мотивация, отсутствие прямых внутриполитических конкурентов и противников, а также прочная организационная база. До настоящего момента казачье войско оставалось реконструкторским мероприятием и не находило себе реальной социальной роли. Теперь же, получив реальную военную организацию и боевой опыт, оно будет представлять собой совершенно иную структуру.
Арнольд также предупреждает, что если война приведет в России к политической дестабилизации, возможность использовать казачество как силовой ресурс внутри страны может стать предметом борьбы между различными политическими силами. Впрочем, то же самое можно сказать и о других частных армиях, уже сегодня являющихся инструментом политического соперничества «военных баронов», которое пока, правда, разворачивается только на медийном и аппаратном полях. Конфликты Кадырова и Пригожина с Министерством обороны, конфликт Пригожина с Администрацией президента и губернатором Санкт-Петербурга Бегловым стали одним из центральных сюжетов внутриполитической жизни России в прошедшем военном году.
Пока эти конфликты выглядят незначительными и управляемыми, однако в случае новых военных неудач стремление возложить ответственность за них на другого, весьма вероятно, приведет к их резкому обострению. В этих обстоятельствах Путин будет вынужден принять одну из сторон и вряд ли сможет выступить в качестве гаранта безопасности для другой. Такая ситуация и является институциональным сценарием начала гражданской войны.